Михаил Серегин - Танец гюрзы (Сборник)
– А заказчиком был дьявол, – сказал Свиридов и, отобрав у Фокина кассету, вставил ее в видак. Потом нажал несколько кнопок на пульте управления, и на экране появился Роберт Де Ниро с распущенными волосами; его глаза вспыхнули желтым огнем преисподней, когда он произнес, глядя на съежившегося перед ним Микки Рурка: «Врата ада отверзнуты, и гореть тебе там вечно».
Фокин зачарованно смотрел на экран, а потом, медленно дотянувшись до пульта дистанционного управления, швырнул им в телевизор. Тот угодил прямо в нижнюю панель несчастного «Акая» и, срикошетив от нее на пол, раскололся.
– Одним словом, так, Борис Миронович, – проговорил Свиридов. – Если вы хотите сохранить себе жизнь, то выслушайте меня внимательно.
– Вы мне уже спасли ее сегодня, Владимир, – блеклым голосом проговорил Шевцов и выразительно посмотрел на огромную неподвижную фигуру Фокина. – Я вас внимательно слушаю. Тем более что мне надоело все это. Я не могу больше жить. В страхе. В крови. С меня хватает той крови, что я вижу у себя в операционной. И впредь я хотел бы сталкиваться с кровью только там.
– Красиво говоришь, – прохрипел Фокин, не поворачиваясь.
– Одним словом, я знаю, что вы сегодня делаете операцию, – сказал Владимир. – То ли в десять, то ли в одиннадцать. Кириллов, я так понимаю, заинтересован в том, чтобы вы ее провели.
– Разумеется. Потому что я делаю ее именно ему.
– Да? Какую именно?
– Пластическую.
– А-а... Он решил поменять внешность.
– И внешность, и имя. Ведь он не может прибрать к рукам все наследство Знаменских под своим прежним именем и обличьем. Тем более что он давно хотел подтянуть себе морщины и подкорректировать нос. А тут такой, можно сказать, великолепный повод.
– Конечно, вся эта кровавая свистопляска затеялась из-за денег, – задумчиво сказал Владимир. – Да... все зло из-за денег. Вероятно, Знаменский собирался устранить Кириллова от руководства концерном. Надоело ему, что Иван Андреевич мало работает и все больше колобродит. Да еще к кокаину пристрастился... Вот Кириллов и разработал этот дьявольский план...
Шевцов и Фокин угрюмо молчали.
– Ладно, – проговорил Владимир, – мы сделаем так...* * *
Когда через час Свиридов и Фокин вышли из подъезда, Владимир проговорил:
– Только одного я не могу понять. Откуда Знаменский знал про «сердце ангела» и как он определил, что против него использовали человека, опоенного этим замечательным снадобьем.
– Отправляйся на тот свет и спроси, – буркнул Фокин и отвернулся.
Подойдя к свиридовской машине, он рванул на себя дверцу так, что едва не выворотил ее с корнем, а потом плюхнулся на сиденье и бессмысленно забормотал, вероятно, желая найти хоть какой-то выход сжирающей его нервной энергии, коварно пронизавшей все тело!
– Ухапил волк овечку... как во святой обители гопы попа обидели... н-да-а... общество «Память», р-русский тер-рор-р-р, вешай жидов и Россию спасай.
Свиридов молча заводил двигатель.
Неожиданно Фокин резко повернулся к нему и спросил:
– А вот скажи, Володька, честно: ведь ты давно подозревал, что дело не в мифическом суперкиллере, что все гораздо проще и что человек, который был исполнителем, находится совсем близко?
– Да, – не задумываясь, ответил Свиридов.
– И я тоже, – тяжело бросил отец Велимир. – Только не думал я, что он находится настолько близко.
– Все еще можно исправить, – холодно сказал Свиридов. – В конце концов, что ты сделал такого, что кардинально отличалось бы от наших функций в «Капелле»? Ведь и там мы убивали людей, которые не сделали нам ровным счетом ничего дурного, кроме того, что они имели несчастье прогневить госаппарат.
– Но Знаменский... он же наш друг... то есть старый товарищ!
– А разве тебе, да и мне, никогда не приходилось убивать старых боевых товарищей? – жестоко отчеканил Владимир. – Вспомни Олега Панфилова! Я до сих пор никак не могу забыть, как полковник Платонов вызвал меня к себе в кабинет и так сердечно, как всегда перед важным заданием, на «ты», сказал: «Сынок, один из твоих коллег нарушил кодекс „Капеллы“ – он принял левый заказ. Я постановил исключить его из отдела и вычеркнуть его имя из списков. Тебе осталось только завизировать мое решение...» – Свиридов бросил на Афанасия взгляд, который, будь он овеществлен в горячее земное пламя, наверняка испепелил бы священника-убийцу, и отчеканил: – А ты помнишь, как, по выражению Платонова, визировались у нас подобные исключения из отдела?
– Помню... Изящным росчерком пули между глаз. И двумя контрольными выстрелами в голову, – глухо ответил тот.
– Совершенно верно. И ничего. Никаких угрызений совести. Так надо. Долг казался превыше всего. И чего же теперь бабе грустить о своей целке? – грубо проговорил Свиридов, выруливая из шевцовского двора. – Просто тебе обидно, что Полина и Кириллов использовали тебя на халяву как послушный и очень боеспособный... благодарный материал? Правда?
– Заткнись! – вдруг рявкнул Фокин. – И без тебя на душе муторно! Сам-то! Сам-то до сих пор... промышляешь смертью!
Свиридов побледнел еще больше, но тем не менее твердо проговорил:
– Вот именно. Ты на моем фоне – ангел.
При слове «ангел» Фокин вздрогнул.
– Я до сих пор остаюсь киллером, а ты только случайно попал под людей, которые оказались изощреннее тебя и смогли использовать тот потенциал, который ты уже столько времени загоняешь под рясу.
Фокин опустил голову, словно слова Владимира придавили его непосильной тяжестью правды, в них заключавшейся.
– Я сам рассказал ей о себе, – тихо произнес он. – Сам. Просто Роман узнал меня и упомянул о «Капелле»... а дальше я уже пошел трепать языком. Ну... по пьянке и так далее. Ты знаешь. Разве я мог представить...
– Конечно, не мог, – откликнулся Владимир, прерывая Фокина, словно принимая от него эстафету страшной необходимости разряжать набрякшую гулкую тишину, зависшую в ушах и колотящуюся в барабанные перепонки. – Конечно, не мог. А мы стареем, братец Тук. Стареем. Еще несколько лет назад мы не были такими чувствительными.
– Угу...
– А вообще, – произнес Владимир, – я догадывался, кто убийца, еще раньше. И окончательно понял, увидев твою рану. Вот эту царапину на руке.
– А что... царапина?
– Просто я подумал, на что это ты мог так напороться, и пришел к выводу, что это... осколок керамического сливного бачка.
– Осколок бачка?
– Да, того самого бачка, где ты заложил взрывное устройство направленного действия.Глава 10
«...И гореть тебе там вечно»
«Покойный» Иван Андреевич Кириллов, здоровый и свежий, хотя и довольно бледный от почти двухнедельного сидения в четырех стенах, ужинал.
Это был плотный, представительный мужчина с правильным, четкого и гармоничного рисунка лицом, которое можно было назвать даже красивым, если бы не маловыразительные миндалевидные глаза и не вялая линия расплывшегося подбородка. Хотя в целом он старался держать себя в форме и имел довольно спортивную подтянутую фигуру, еще не начавшую трещать по швам от чрезмерного жира.
Он ел медленно, с аппетитом, смакуя каждое блюдо и каждый кусочек, а перед ним сидела двадцатишестилетняя женщина с большими зелеными глазами, подернутыми дымкой, глазами, надменно полуприкрытыми вспухшими веками... бледная, холодная, с угрюмо залегшими тенями под глазами и двумя пятнами лихорадочного багрового румянца на щеках, и, заметно волнуясь, говорила ломающимся, звонким, словно играющим на самой высокой и трагической – на грани разрыва – раскатистой струне:
– Надо уезжать отсюда, Ваня. Я чувствую во рту привкус крови. Ты понимаешь, стоит мне закрыть глаза, и земля начинает дымиться под ногами, и как будто кто-то хохочет: «Нет-нет, это все так тебе не пройдет, Поля. Мы придем к тебе, и ты услышишь, как бьется сердце ангела...»
– Загоняться не надо и психостимуляторами колоться тоже, – грубо перебил он. – У тебя же глаза красные. Ты чего гонишь, Полька?
Она медленно подняла веки и облизнула яркие губы: дескать, прости, ну что еще можно ожидать от взвинченной бабы, – и сказала деревянным голосом:
– Как только оформим документы, давай уедем как можно скорее...
– Какое уезжать? – проговорил Иван Андреевич, властно и бесцеремонно прерывая Полину. Вероятно, эту завидную привычку он плотно усвоил с некоторых пор, потому что черпал из арсенала своего хамства что-то больно часто. – Уезжать тоже надо с умом. Я не желаю продавать акции наших предприятий откуда-нибудь из Лондона или там типа Мальорки. Не то. Дела надо делать на месте. Тем более что покупателей долго искать не придется.
Словосочетание «наших предприятий» он произнес с особым, жирно причмокнувшим смаком, как если бы отведал мяса откормленной индейки, обжаренной в собственном соку.
– Кто?
– Да хотя бы тот же Виноградов и его черножопые дружки-воры. Эти... Гизо и Анзор.
