Гюнтер Лофлёр - Зарубежный криминальный роман
— Если вы хотите вырваться, вам вовсе не надо далеко уезжать, это точно, — смеясь отвечает Вендлер. — Не говоря уже о том, что в любой стране вы окажетесь иностранцем, который в поисках убежища всякий раз уезжает снова. Вы не мышь и обладаете достаточным разумом, чтобы все тщательно обдумать. Но, кстати, о мышеловке. Эта Дейзи с волосами, как водоросли, которую на самом деле зовут Лило, пышет злобой на Берлинскую стену.
— Вы близко знакомы с этой дамой? — «Странный все-таки этот Вендлер», — думает Эдгар.
— Дама хороша. — Вендлер забавно качает головой. — Бедняжка могла быть лучше. Я ее знаю гораздо дольше, чем некоего господина Уиллинга из Америки. Знаете, в этой пивной кружится много людей, которые по тем или иным причинам интересуются Востоком. Встречаются самые различные типы. Люди с Востока пользуются особым успехом. В вечерней программе выступает настоящая русская, с риском для жизни сбежавшая из застенков ГПУ, и так далее. Я передаю то, что слышал.
— Русская? — хрипит Эдгар. — Вы имеете в виду Меньшикову?
Вендлер кивает.
— Она такая же русская, как вы и я. Родилась в Ивергрине. Если я не ошибаюсь, она дочь того Меньшикова, о котором я вам рассказывал. Помните?
— Белого офицера, который после гражданской войны пересек океан, чтобы в вашей хваленой стране дожить до осуществления своих идеалов?
— Думаю, что да.
Вендлер откидывается назад, прищуривает глаза, потом широко их раскрывает и продолжает:
— На жизненном пути людей бывают странные встречи. На этот раз я не верю в случайность. Не могу убедить себя в обратном. Вся эта история производит на меня впечатление, мягко говоря, плохо разыгранного спектакля.
Вендлер выговаривает то, о чем уже Эдгар спрашивал себя: почему именно теперь заявилась во Франкфурт Меньшикова, к тому же в ресторан, в который он ходил чуть меньше недели?
— Да, — продолжает Вендлер — эта Лило с пеной у рта поносит Берлинскую стену не потому, что она кое-каким людям мешает выйти, а потому что стена помешала ей вернуться, во всяком случае, вернуться так, как она хотела. Она родом из Магдебурга, сбежала от родителей, чтобы посмотреть мир. После перемены своих первоначальных планов она занималась проституцией у американцев несколько лет, сколотила значительное состояние. С ним она хотела выехать в Западный Берлин, обменять западные марки на восточные, а потом, сделавшись баснословно богатой невестой, вернуться на родину. Но все оказалось не так просто, так представляла себе крошка Лило. Железный занавес опустился, мечта об удаче рассеялась, как сон. Мышь, как вы бы сказали, убежала из мышеловки и не хочет возвращаться. Потом мышка постепенно старилась, спрос на нее падал, стопка банкнот таяла; сегодня бедняжка, опухшая и невзрачная, как вы видите, кормится грошами от дряхлых стариков и своими несбыточными мечтами.
Вендлер тупо смотрит перед собой. Помолчав, он задумчиво говорит:
— Знаете, что мне пришло в голову? Шмидт, эмигрировавший тридцать лет назад в США, был сторонником американских нацистов. Одновременно он развился в крупного землевладельца, похожего на ненасытного крокодила. Его компаньоном стал Хантер. О нем известно гораздо меньше. Он в тени, никто его не знает. Недавно он основал радикальную фашистскую партию, — видимо, нацисты, существующие в Штатах по сей день, показались ему слишком слабыми. Этот человек не любит показываться на людях. Он создан для закулисных дел, стремится основать универсальную монополию, занять пост губернатора, а позднее, наверное, и кресло президента США. Для достижения своих целей он не гнушается преступными методами.
Столько о нем известно на сегодняшний день. Но кто этот человек? Откуда он появился? И тот, с немецким акцентом — тоже из партии Хантера? Может быть, из Южной Америки, появившийся через много лет после второй мировой войны, примерно в то время, когда исчезнувшие раньше нацистские убийцы были арестованы? Он назвал себя Бертоном, овладел баснословным богатством, но никто его не знает. Может быть, не лишено оснований предположение, что он когда-то был немалой величиной в так называемом Третьем Рейхе? Задумайтесь: после окончания войны множество нацистских преступников высадились в Южной Америке, за малым исключением, с подводных лодок. Будучи в свое время очень «бережливыми», они вывезли чудовищное количество золота и драгоценных камней, изменили с помощью пластических операций внешность, чтобы с награбленным капиталом занять важные позиции в южноамериканской экономике. Когда одного из них арестовали, у других загорелась земля под ногами. Один из них искал спасения в США. Он назвал себя Бертоном. Разве не могло так быть?
Эдгар размышляет над словами Вендлера, откидывается на спинку стула, потом снова наклоняется вперед и признается себе, что его собеседник прав и действительно так могло быть. Но в данный момент, в его душевном состоянии, его мало волнуют происхождение, судьба и устремления Шмидта, Хантера и даже его менеджера. В помещение как раз входит Бертон — худой, с покрасневшими глазами и холодным бесчувственным лицом, лицом манекена.
— Шульц-Дерге, — говорит Эдгар. — Я попытаюсь еще раз.
Он боком проходит через дверь, которую только что толкнул Бертон. С трубкой в руке он видит, как вездесущий боксер-победитель занимает свой пост около будки.
В зале Бертон небрежно разваливается на стуле, выуживает из кармана сигарету, выпускает дым и протяжно, монотонно произносит:
— Ну хорошо…
— Дейзи сидела с ним за столом, — докладывает ему человек на микропорках на английском языке. — Немножко подслушала.
— Значит, Уиллинг почти не вылезает из телефонной будку? — ворчит Бертон. — Если мне правильно доложили, он соскучился по Шульцу-Дерге?
Пучеглазый пожимает плечами.
— Может быть. Очень даже вероятно. Мы просмотрели телефонный диск. Кажется, его номер.
Указательным пальцем Бертон смахивает пепел с сигареты.
— Я раз десять звонил, с тех пор как вернулся Шульц-Дерге. Всегда занято. Сколько времени звонил ему Уиллинг?
— Он даже не звонил. Он пытался. Но телефон постоянно занят.
— Негодяй, — бесстрастно и невнятно говорит Бертон. Его бледное лицо неподвижно, как гипсовая маска. — Шульц-Дерге — негодяй. Он повесился на проводе, чтобы перехитрить нас.
— И мне так кажется, — хрипло поддакивает ему человек с подошвами из микропорки. — Он настоящий негодяй, видит Бог.
В эту минуту мимо проходит Уиллинг. Он слышит ругательство человека на микропорках.
— Что еще нового? — спрашивает пучеглазого Бертон.
— Вон там, — патетически отвечает пучеглазый, — тот, к кому садится теперь Уиллинг. — Он связан с «зоной»!
Возвращается боксер-победитель, выдвигает стул из-за стола, садится.
— Уиллинг дозвонился? — спрашивает Бертон.
Боксер-победитель качает головой:
— По-моему, снова занято.
— Занято, — беззвучно повторяет Бертон, косится на часы. — Все правильно. Этот малый хочет нас обмануть.
Черноволосый кивает, боксер-победитель раздувает ноздри, его грудь расправляется, как надувной шар. Пучеглазый шаркает подошвами из микропорки.
Бертон поднимается.
— Слим пусть позаботится о дяде, — приказывает он, обратившись к черноволосому. — Уиллинга при первой же возможности ликвидировать. С этим справиться М. До тех пор, пока не появится М., выход Уиллингу запрещен. Ни в коем случае не допустить побега. В случае необходимости убрать Уиллинга до прибытия М.
Тем временем Эдгар снова садится за стол.
— Что-то не так, — говорит он. — Я думаю, вряд ли Шульц-Дерге опубликует мой доклад.
Вендлер между делом выпил еще. Его глаза, прежде блестящие, остекленели.
— Я уже посоветовал вам, что делать, — заявляет он.
Эдгар смеется.
— Если вы так влюблены в Восток, то я не понимаю, почему вы еще живете здесь?
— Во-первых, я не влюблен, — возражает Вендлер. — Я только пытаюсь реально представить обстановку. Во-вторых, я сносный теоретик, но ничтожный практик. Я просто имею в виду следующее: будучи историком, я не могу здесь преподавать то, что касается истории новейшего времени. В противном случае я рискую в третий раз лишиться работы. Следовательно, я должен — здесь вы правы — искать счастье за границей. Но теперь мои дела обстоят так, что думаю я одно, а делаю другое. Этим противоречием я болен с детства. Поэтому у меня нет семьи, поэтому я просиживаю время в «Вечной лампаде» — между нами говоря, мне нужна такая обстановка, здесь я расслабляюсь и отдыхаю —.поэтому живу я во Франкфурте-на-Майне, а не во Франкфурте-на-Одере. Лучше бы я мечтал о семейной жизни и влачил жалкое существование, лучше бы я вел кочевую жизнь, переходил из одной школы в другую и попробовал прыгнуть выше своей головы.
