Михаил Серегин - Русский вор
Полунин слушал Либерзона и чувствовал, что он прав. Изя был умный и дальновидный человек. И к его мнению всегда стоило прислушаться.
Полунин уснул не сразу. Он обдумывал слова Либерзона и взвешивал все «за» и «против». Уже под самое утро он пришел к выводу, что с предложением Быка соглашаться ему не стоит. И спокойно уснул.
На следующий день, вечером, Полунин пришел к Быку и сообщил ему о своем решении.
Леня даже не потребовал объяснений. Он окинул Полунина долгим насмешливым взглядом и сказал:
– Да-да, разочаровал ты меня. Я думал, ты посмелее.
Владимир усмехнулся и ответил:
– А я решил, что надо быть поумнее.
– Хороший ответ, – произнес Бык. – Ну да ладно. Ты не думай, мнение мое о тебе не сильно изменилось из-за этого. Конечно, ты имел право на выбор.
* * *
Через два дня после этого разговора в лагере случилось чепе, взбудоражившее всех и повлекшее новые репрессии со стороны администрации.
Молодой парнишка, Санька Кудрявцев, которому еще не исполнилось и двадцати, не выдержав издевательств со стороны Шевчука, бросился на него с заточкой.
От серьезных ранений Шевчука спасло чудо. Острая, как иголка, металлическая заточка угодила ему в широкий поясной кожаный ремень.
Санька, нервный и порывистый парень, был далеко не профессионалом в киллерском деле. Этот его порыв был скорее всего жестом отчаяния затравленного человека.
Шевчук отделался легкой царапиной, Саньке же это нападение стоило жизни. Расправа над ним была показательной для всей колонии.
Набежавшие охранники во главе с Шевчуком долго и методично избивали тщедушного Кудрявцева. Сначала дубинками, потом просто ногами и под конец его, уже полуживого, поволокли через весь лагерь в штрафной изолятор. Ночью он, не приходя в сознание, умер.
На следующее утро двое зэков, которых отпустили из шизо, подтвердили, что ночью Саньку тоже избили, на сей раз до смерти. Утром тело мертвого Саньки демонстративно протащили перед зэками, выстроившимися на работу.
Далее в лагере начался такой шмон, которого здесь не помнили даже старожилы. Был введен усиленный режим, одна за другой прошли волны проверок, во время которых офицеры и прапорщики перешмонали все вещи заключенных.
За малейшие проступки зэков переводили в шизо или в бараки усиленного режима. Несколько таких проверок закончилось тем, что целые бараки заключенных выводились на улицу и загонялись в специально построенные загоны из металлических прутьев, в которых зэки ночевали до утра под открытым небом.
Попал на такую ночевку и барак, в котором жили Полунин с Либерзоном. В девять вечера около семидесяти человек охранники погнали во двор.
Особенно лютовал Шевчук, подгоняя заключенных ударами дубинки. Уже стоя в загоне у самой решетки, Полунин, наблюдая за злорадством Шевчука, с тоской подумал о том, что, если бы он был на месте Саши Кудрявцева, Шевчук был бы уже покойником.
Полунину стало немножко стыдно за то, что он отказался от предложения Лени Быка. Он винил себя в малодушии и негодовал по поводу того, что Бык избрал на роль палача сопливого пацана, совершенно не пригодного для этого дела.
На следующий день на бирже Полунин отыскал Волошина. Тот сидел вместе с Пеплом и Бармалеем в каптерке, примыкающей к одному из цехов.
– Здорово, земляк, – приветливо поздоровался Волошин, едва заметил вошедшего Полунина. – Чего тебе?
– Разговор есть, – хмуро произнес Полунин.
Волошин кивком головы дал понять Пеплу и Бармалею, чтобы они покинули каптерку. Едва за ними закрылась дверь, Владимир спросил, глядя Быку в глаза:
– Сашка Кудрявцев – твоя работа?
– Что ты имеешь в виду? – угрюмо переспросил Бык.
– Я хочу знать, это ты Шевчука мочить послал малолетку-неврастеника?
– И да, и нет, – после некоторой паузы ответил Бык. – Сашка сам захотел это сделать. Это было его решение, и он лично об этом мне сказал. Я его за метлу не тянул. Он бы все равно рано или поздно сорвался.
Бык замолчал, отпил из кружки чаю и печальным голосом добавил:
– Так, собственно, дело и произошло. Мы все планировали сделать иначе, но нервы у Сашка не выдержали и при очередном наезде Шевчука он сорвался с катушек и кинулся резать Гниду.
– А ты что, не видел, что из него палач никакой? – с упреком произнес Полунин. – Для него этот шаг был равносилен самоубийству. Шевчуку хоть бы что, царапиной на животе отделался, он еще больше свирепствовать начал. Ко всему прочему весь лагерь на уши поставили, такой хай подняли, что и днем и ночью покоя нету.
Неожиданно Леня грохнул по столу кулаком.
– Ну ты, червяк сопливый, заткни свое хайло, – медленно прошипел он, глядя на Полунина. – Ты мне своим глупым базаром все уши засрал.
На лице Леонида отразилась тихая ярость. Его синие глаза светились каким-то холодным блеском. От этого блеска Полунину стало немного не по себе. Он впервые ощутил силу этого человека, мощь его личности, поняв окончательно, из-за чего на зоне так уважают Леню Быка. – Ты что, думаешь, что я ничего не вижу, ничего не понимаю? – продолжал говорить Леонид. – Да я сто раз пожалел о том, что связался с Сашкой. Я отвечал за это дело, и на мне тоже лежит вина за то, что все так неудачно закончилось.
Леонид направил указательный палец прямо в лицо Полунина.
– Но Сашка сам сделал свой выбор, и погиб он не зря. Гнида Шевчук наверняка обосрался от страха после Сашкина нападения. Теперь до него дойдет, что рано или поздно его все равно замочат. Мы его все равно достанем.
Леня успокоился так же быстро, как и разозлился. Он примирительно посмотрел на Владимира и улыбнулся.
– Не надо нам с тобой, землячок, ссориться, мы друг друга поддерживать должны в этом аду. Что было, то было, сделанного не воротишь.
Полунин молчал, как-то устало глядел в одну точку на полу.
– Давай ударим по рукам и закончим этот гнилой базар, – продолжил Леня Бык, протянув свою широкую ладонь для рукопожатия.
Полунин согласился с Леней, Сашку уже не вернешь. Жизнь продолжалась.
Впереди у Владимира были долгие годы в лагере и тяжелые испытания. Они многое изменили в его сознании и в его душе.
Как и предсказывал Изя, его и Полунина спустя три года выпустили по амнистии.
Глава пятая
Полунин и Болдин сидели в дальнем углу грязной забегаловки за потрескавшимся деревянным столом и молча посасывали дешевое светлое пиво из больших стеклянных кружек. Полунин сидел спиной к стойке бара, предоставив возможность Славке наблюдать за тем, что происходило у стойки.
Бар под названием «Перекресток» располагался на окраине небольшого городка. Кроме местных жителей, здесь постоянно тусовались водители-дальнобойщики, остановившиеся перекусить в придорожной забегаловке, а то и переночевать в этом городе.
Внимание Славки было приковано к сидевшему за стойкой бара плотному пожилому мужчине с большим животом и с крупным мясистым лицом багрового цвета.
Мужчина был неопрятен, его жидкие рыжеватые волосы давно уже не имели дела с расческой. На лице трехдневная седая щетина.
Это был отставной работник исправительно-трудового учреждения старший прапорщик в отставке Григорий Шевчук.
Шевчука отправили в отставку почти сразу, как только отслужил он положенный срок. Сделало это новое руководство зоны, где служил Шевчук, несмотря на его горячее желание продолжить службу.
Причин было несколько. С одной стороны, необходимо было давать дорогу молодым, с другой – сам Шевчук за годы службы стал слишком одиозной, прославившейся своей жестокостью фигурой в лагере.
К тому же Шевчук после совершенного на него покушения все чаще и чаще стал прикладываться к бутылке со спиртным и нередко появлялся на зоне в нетрезвом виде.
Решение начальства было для Шевчука тяжелым ударом. Он еще больше запил. В маленьком городке, где он поселился с женой после службы, работы было немного, а запойного пьяницу тем более никто не хотел брать к себе на службу.
Через два года после отставки от него ушла жена. Разменяв квартиру и оставив Шевчука жить в небольшой комнате коммуналки, она уехала в другой город к своим родственникам.
Шевчук не просыхал от алкоголя, спуская на пойло всю свою пенсию. Поскольку денег катастрофически не хватало, Шевчуку необходимо было работать. И иногда ему удавалось подработать грузчиком в ближайшей от его дома продуктовой лавке.
Вот и сегодня, получив небольшое вознаграждение, Шевчук отправился в один из местных баров.
Как всегда бывает в таких случаях, выпивки явно не хватало. И хотя Шевчук уже сидел в полусонном состоянии, клюя носом в пустой бокал, стоящий перед ним на стойке бара, он чувствовал, что ему надо еще. Ему не хватало самой малости, чтобы дойти до обычных кондиций. Затем уже он на автопилоте добрел бы домой и, рухнув на раскладушку, забылся бы в тяжелом беспробудном сне.
