Фридрих Незнанский - Убийственная красота
— Как по-вашему, может ли это обстоятельство являться мотивом преступления?
— Понятия не имею. Могу только сказать, что в данном случае логичнее было бы убрать Литвинова. Это он «зарубил» препарат Нестерова. А при чем здесь Климович? Были бы документы в порядке, он бы выдал лицензию. Он же не может отступать от буквы закона. Вернее, не мог, — отчеканила Кузьмина.
— А как отнесся Нестеров к тому, что вы отозвали лицензию? Он не звонил Вадиму Яковлевичу по этому поводу?
— Насколько мне известно, нет.
— Вообще, Вадиму Яковлевичу никто не угрожал?
— Он мне ничего такого не говорил. Зачем кому-то ему угрожать? Угрожать следовало бы мне. Но и мне никто не угрожал. Я ведь вам все объяснила, — тоном училки, уставшей от разговора с дебилом учеником, проговорила Кузьмина.
— Благодарю вас, Светлана Петровна. Распишитесь, пожалуйста, под протоколом. Вы нам очень помогли. Если еще что-то понадобится, мы вас еще побеспокоим.
Левин вымученно улыбнулся, собрал бумаги и выкатился из кабинета. «Спаси меня бог быть когда-нибудь этим… как его… лицензиатом!» — подумал он напоследок.
В доме девять по Староконюшенному переулку работал Кирилл Сергеевич Безухов, молодой человек с оттопыренными ушами, за которые коллеги по работе прозвали его Лопушком. Кличка эта как переходящее знамя перешла к нему от бывшего наставника, Олега Николаевича Левина, чьим стажером начинал не так давно Кирилл Сергеевич свой трудовой путь в Генпрокуратуре.
В данный момент Безухову надлежало переговорить с Александром Степановичем Бойко, квартира которого располагалась рядом с квартирой Литвинова.
Дверь четырнадцатой квартиры открыл маленький, кругленький, очень аккуратный старичок в очках с толстыми линзами.
Безухов представился, показал служебное удостоверение.
— Я к вам, Александр Степанович, по поводу взрывного устройства, которое было обнаружено возле двери вашего соседа девятнадцатого августа.
— Так это когда было-то, милый! Уж приходили к нам, опрашивали. Чего снова-то?
— Новые обстоятельства возникли. Так разрешите мне пройти?
— Конечно, проходи, милый. Надо же, такой молодой парнишка, а уже следователь. Да еще в прокуратуре. Дивлюсь я.
— А чего же дивиться? — улыбнулся старинному обороту речи Безухов.
— Так ведь телевизор когда смотришь, кажется, что вся молодежь с ума посходила, — шаркая по коридору и жестом приглашая Безухова следовать за ним, дребезжал тонким голоском старичок. — То раздеваются прямо в камеру, тьфу, срамота одна, то за волосья друг друга дергают и такое непотребство словесное изрыгают, что так и хочется сказать: изыди, сатана!
Старичок перекрестился на икону, висевшую в углу комнаты.
— А в жизни-то все не так уж плохо. И молодые есть, которые делом занимаются. Ну садись, мил-человек, давай спрашивай свои вопросики.
Кирилл сел возле круглого стола, накрытого дешевой, старенькой, но чистой скатертью. Вообще обстановка была небогатой, если не сказать бедной. Но квартира сияла чистотой.
— Уютно у вас как! И чистота такая! Даже удивительно! — начал обработку Безухов.
— А чего же удивительного? Надобно и о чистоте телесной заботиться, и о чистоте жилища. Это все Господом ниспослано, надо ценить и благодарить.
— Но вы, кажется, один живете? Мне в паспортном столе дали сведения обо всех жильцах.
— Один, это так. Уж пять лет как один. Старуха моя меня покинула, не пережила смерти доченьки нашей. Люсенька от рака сгинула, а старуха от тоски по ней. Так одна за другой и померли, царство им небесное, — перекрестился старичок.
— Очень вам сочувствую, — искренне произнес Кирилл. — А кто же вам помогает? Тяжело ведь одному хозяйство вести.
— А чего, много ли надо? Щи да каша — пища наша. Мариночка часто балует.
— Мариночка — это кто?
— Соседка. Литвинова Мариночка. Жена Марата. На которого покушались.
— Расскажите, пожалуйста, что вы об этом помните.
— А что помню? Утро было. Около восьми. Я на кухне уже хлопотал. Звонок в дверь. Открываю: Мариночка с Маратом. Показывают мне на коробку. Гляжу: возле их двери висит коробочка такая, как вон у меня в прихожей. Там электропроводка спрятана. Марат спрашивает, мол, не знаю ли я, что за коробка. Не знаю, говорю. Позвонили Григорьевне из соседней квартиры. Она еще спала, мы ее разбудили. Ну и она ни сном ни духом про эту коробку.
— А что за переполох такой? Ну висела коробка. Почему Литвиновы так всполошились?
— Это я не знаю, это вы у них спросите. Только получается, что правильно всполошились. Кабы не всполошились, так и рвануло бы. Мы бы с вами, может, и не беседовали.
— Это так. А что дальше было?
— А чего дальше? Марат вызвал Митьку.
— Это кто?
— Электрик наш. Он пришел, глянул, потом наклонился к коробке-то да как заорет: мол, тикает там! Это, мол, бомба! Он у нас шумный малый — контуженый, на войне воевал. Но тут среагировал правильно и быстро. Разогнал нас по квартирам, велел в милицию звонить и в ванной запереться. Ну мы и сидели все по своим углам как мыши. Потом уж узнали, что он эту бомбу разминировал. Хоть и алкаш. Во какие у нас тут герои проживают! Милиция приехала, ругали его. А чего ругать? Ему медаль надо на грудь вешать за спасение проживающих.
— А почему же бомба-то висела, как вы думаете? Я вас спрашиваю, потому что это очень важно для следствия — понять мотив преступления. А кто, как не соседи, знает, что за люди рядом, чем дышат. Что за люди Литвиновы?
— Что за люди? За Марата ничего не скажу. Ни плохого, никакого. Мало его знаю. Он уходит рано, приходит поздно. А Мариночку с детства знаю. С родителями ее покойными дружковались семьями. Хорошая девочка. Добрая. Она мне дочку заменила. Продукты приносит, в прачечную белье возит, в поликлинику меня, старого, тоже отвозит. Муж ее, по-моему, даже сердится. Что, мол, Мариша меня возит туда-сюда, бензин ихний расходует, машину повредить может. Но это неправда! У меня своя машина есть, я Марише доверенность выдал. Она меня на моей возит. И по моим делам я ей строго-настрого наказал: только на моей! Зачем ихнюю иномарку тревожить? И мне так спокойнее.
— А больше никого у вас нет из родных?
— Нет, милый, никого. Один я. Все жду, когда меня Бог приберет, чтоб встретиться со своими. Да не заслужил еще, видно…
— Вы меня простите за нескромный вопрос: пенсия у вас небольшая, наверное?
— Почему небольшая? У меня сорок лет трудового стажа. Двадцать лет на одном месте. Я, мил-человек, токарь шестого разряда. Зарабатывал хорошо. И пенсия нормальная. Мне хватает. А что?
— Я смотрю, квартира у вас большая, а вы один. Наверное, содержать ее дорого и порядок поддерживать…
— Вы к тому, не хочу ли ее продать? Нет, не хочу. Здесь память о моей семье. Да и весь дом — знакомые. Выйдешь, посидишь на лавочке, поговоришь о том о сем — все на душе легче. Да и с Мариночкой расставаться никак не хочется.
— А вам никто не предлагал каких-нибудь сделок с недвижимостью? Пожизненное содержание за завещание, например?
— Я завещание на квартиру уже составил. Но кому она завещана, говорить не хотелось бы. Тем более что этот человек о моем завещании ничего не знает. А если узнает, будет очень обижен, потому что корысти никакой не имеет. Придет время, тогда узнает.
Безухов задал еще пару вопросов и распрощался с хозяином квартиры.
Александр опоздал. Он нашел Грязнова в приемной Меркулова, где друг развлекал Клавдию Сергеевну какими-то байками. Клавдия угощала начальника МУРа кофе с печеньем.
— Ну наконец-то! Появился, — обернулся к нему Вячеслав. — Подожди минутку, я Клавдии историю доскажу. И вот эта дама говорит подруге: «Как ты можешь, милочка, часами выслушивать глупые комплименты Н. Н.? Ведь он идиот». А та ей объясняет: «Во-первых, если он влюблен в меня, то уже не идиот. А во-вторых, мне гораздо приятнее влюбленный в меня идиот, чем самый разумный умник, влюбленный в другую дуру».
Клавдия Сергеевна хохотнула, выразительно глянув на Турецкого.
— А кто эта дама? — встрял Турецкий.
— Которая?
— Которая так удачно пошутила.
— А черт ее знает.
— А тебе скажу: это писательница Тэффи. И прочитал ты эту байку у меня дома, на балконе, где старые журналы валяются.
— Ну и что? — надменно вскинула бровь Клавдия. — Очень милая история.
— А что это вы здесь воркуете? Где Меркулов?
— Константин Дмитриевич у генерального, — так же сухо ответила Клавдия.
— А ты чего опаздываешь, товарищ начальник? Я тебя, между прочим, уже час жду! А я, между прочим, тоже начальник! — встрял Грязнов.
— Не сердись, причина уважительная. Ну, идем ко мне?
— Я давно готов. — Грязнов направился вслед за Турецким. В дверях он обернулся и пророкотал: — Клавдия, ты женщина моей мечты! До встречи, дорогая!
