Михаил Серегин - Облава на волка
– Конечно, – сказал Щукин, – и много раз. Так что город знаю.
– Это хорошо, – заметил Ляжечка. – Тогда возьми бумажку и запиши адрес, где ты должен остановиться.
– Я запомню, – проговорил Щукин.
– Улица Малая Карпатская, дом семнадцать, квартира двести двадцать один, – продиктовал Ляжечка. – Это в Купчино, спальный район, там спокойно и мусоров вроде немного… Запомнил? Повтори.
Щукин повторил.
– Там тебя встретят, – внимательно выслушав Николая, проговорил Ляжечка, – там ты и остальные инструкции получишь.
– А бабки?
– А бабки после дела, – сказал Ляжечка. – Ты что, не знаешь, как обычно бывает?
Щукин знал. Он хотел было спросить и об авансе, но потом вспомнил о деньгах, которые ему удалось вытащить из Ляжечки в кафе. Да и на столе лежала изрядная пачка. Так что Щукин промолчал.
Больше говорить было вроде и не о чем. Ляжечка откровенно зевал и то и дело посматривал на часы.
– Ты бы лег, – посоветовал он Щукину, – завтра в форме должен быть. Тебе через несколько часов уже выезжать.
Щукин согласно кивнул.
– Жрать не хочешь? – спросил еще Ляжечка.
– Нет…
– А я пожру… Селедка тут есть. И выпью немного. А тебе нельзя. У тебя завтра работа. Ответственная, между прочим! А впрочем, стакан водки на ночь не помешает. Примешь? – поинтересовался Ляжечка, будто говорил о лекарстве.
– Нет.
– Как хочешь… Тогда спи.
Щукин почувствовал, что и в самом деле очень устал. Этот день выдался на редкость суматошным – пробуждение в постели рядом с мертвой женщиной, последующие сумасшедшие гонки и, наконец, эта опустевшая лодочная станция…
А завтра?
А завтра будет завтра.
«Посмотрим, – подумал Щукин, ложась на узкую лежанку, которая неприятно напоминала нары в тюремном бараке, и с головой накрываясь воняющей овчиной, – посмотрим. Судя по всему, эти люди, с которыми Толик Ляжечка завязан, и впрямь серьезные ребята. Как они мне документы замастырили, не каждый профи сможет так – быстро и качественно. "Ствол"… бабки… тачка… Ляжечка… Девчонка… А на улице, кажется, начинается дождь, который, судя по мерному и тяжелому стуку капель о поверхность свинцового озера, зарядил на всю ночь… Ладно, прорвемся».
С этими мыслями Щукин уснул.
Глава 8
Мало того, что в ту ночь заступивший на дежурство старший лейтенант ГИБДД Слонов насмерть поссорился с женой (еще к обеду выяснилось, что глупая баба, взявшись ворошить остатки полусгнившего сена в амбаре, разбила зубцами вил заначенную Слоновым бутылку водки, а остаток дня, предназначенный для сборов, ушел на ругань, зуботычины и взаимные упреки), мало того, что у старшего лейтенанта ГИБДД Слонова дико болела голова после трехдневного пьянства с бывшим одноклассником Цоем, который сейчас работал заведующим сельским магазином (Цой зашел за спичками третьего дня и занес, кстати, литр самогона, который был должен Слонову еще с прошлого Рождества), мало того, что старший лейтенант Слонов, явившись в наидурнейшем расположении духа на свой КП, обнаружил, что вследствие паскудства вируса, запущенного любителем компьютерных игрушек сержантом Васнецовым в старенький служебный «пень», полетели все программы и стала невозможной не только связь с центром, но и собственно доступ к компьютеру, так еще и оказалось, что напарник Слонова – этот самый слабоумный сопляк Васнецов – дрыхнет на двух составленных вместе стульях в помещении КП, а пять пустых бутылок из-под портвейна «Анапа» и куча фантиков от карамельных конфет «Заря» явно свидетельствуют о том, что раньше, чем через часа четыре, Васнецов не проснется. А это значило одно: пыхтеть старшему лейтенанту Слонову горьким дымом «Примы» под проливным дождем всю ночь, в одиночку осматривать редкие машины, проезжающие этой трассой, и некому будет его сменить – ведь коллектив КП, отделенного от столичного Питера двумястами километрами, состоит только из двух человек, включая и урода Васнецова, а смена будет лишь в восемь утра.
– И зачем мы вообще здесь нужны? – спрашивал у серой стены проливного дождя Слонов. – Старая трасса, разбитая дорога. По этой трассе все равно никто не ездит, кроме трактористов-фермеров… А эти олени в такую погоду, да еще в ночь не поедут… Как меня сюда перевели из-за пьянки, так жена начала поедом есть… Не мог на новой трассе удержаться, где нормальные тачки ездят и бабки нормальные можно срубить… А здесь? Фермеры на тракторах? С-сука, три часа уже стою, а ни одной тачки не проехало… Рассвет, впрочем, скоро… А что толку – до восьми часов все равно еще далеко… Тьфу!
Злобно сплюнув в темноту, Слонов надвинул на лицо капюшон форменного плаща и, сунув в рот сигарету, чиркнул зажигалкой. Тяжелый табачный дым колыхнул мутное с похмелья сознание Слонова, и старшему лейтенанту стало нехорошо.
– Пива бы, – громко сказал он, потому что его разговор никому не мог быть слышен, – или стопарик… Или разбудить алкаша Васнецова – пусть сгоняет к фермерам, возьмет у них в долг пол-литра самогона…
Старлей принялся вызывать по рации Васнецова, но по понятным причинам никакого результата не добился. Тогда Слонов, сплюнув недокуренную сигарету, решил было вернуться в помещение КП, чтобы в десятый раз за ночь попробовать пробудить от пьяного сна Васнецова, как вдруг заметил свет автомобильных фар всего в нескольких десятков метров от себя.
«Не трактор, – тут же определил Слонов, – легковушка… Ну, гады! Пусть тачана будет, как с выставки, а водитель – председатель Общества трезвости, все равно не меньше стольника сдеру! Найду к чему придраться, все-таки у меня двадцать лет рабочего стажа!»
И старший лейтенант ГИБДД Слонов, шагнув к проезжей части и вступив в оранжево-желтую полусферу электрического света прожектора, махнул полосатым жезлом.
– Е-е-есть… – выдохнул он, заметив, что машина – серая «Нива», снизив скорость, свернула к обо-чине.
* * *
Щукин проснулся за секунду до того, как Ляжечка подошел к лежаку, чтобы разбудить его.
Неизвестно, что снилось Николаю, скорее всего, какая-нибудь удушающая гадость, потому что, открыв глаза и увидев Ляжечку, подкрадывающегося к нему в предрассветных сумерках, Щукин мгновенно схватил его одной рукой за горло, а второй за правую руку, в которой поблескивало нечто похожее на огромный разбойничий нож.
Ляжечка захрипел и упал на колени. Щукин, проснувшись окончательно, выпустил несчастного Толика из своих объятий, поскольку сразу после пробуждения убедился, что со стороны Ляжечки никакой беды ему не грозит: Ляжечка пьян как сапожник, что подтверждала стоявшая на столе пустая бутылка из-под водки и ужасающий спиртовой запах из Ляжечкиной пасти, а в руках у Толика вовсе не нож, а громадных размеров маринованная селедка, отливающая в лунном свете серебром, но мерзко воняющая при этом.
– Ты… чего? – сдавленно прохрипел Ляжечка, с трудом принимая вертикальное положение. – Опух?.. Чуть кадык мне не раздавил…
– Прости, – невнятно проговорил Щукин и, зевнув, спустил ноги с лежака.
– Через полчаса тебе выезжать, – сообщил, растирая онемевшее горло измазанной в селедочном рассоле рукой, Ляжечка.
Щукин кивнул, давая понять, что считает только что сообщенное сведение исключительно важным, и поднялся на ноги. Спал он в одежде, поэтому времени на одевание ему тратить не надо было. Щукин только снял с себя галстук и расстегнул первые две пуговицы на рубашке – так его некогда изящный, а теперь изрядно потертый и пропотевший костюм смотрелся естественней. Затем Николай пригладил фальшивую бороду, еще раз критически осмотрел себя в зеркале, собрал со стола деньги, пистолет, документы и ключи от машины. По старой армейской привычке Щукин тут же проверил пистолет и, оставшись довольным его состоянием, заткнул пистолет за поясной ремень. Ляжечка тем временем опрокинул себе в глотку остатки водки из граненого стакана с толстыми стенками.
Щукин заметил одноразовый шприц на подоконнике – этого шприца не было, когда Николай ложился спать.
– Ты чего это? – поинтересовался он у Ляжечки. – Кроме того, что бухаешь, еще и ширевом занимаешься?
– Не т-твое дело… – икнув, проговорил заплетающимся языком Ляжечка.
Щукин пожал плечами. Это действительно было не его дело.
– Где тачана? – спросил он.
– Прямо п-перед дверью стоит, – сказал Ляжечка, – иди, заводи… А девчонку я сейчас выведу.
Щукин вышел на улицу, под крыльцо, крытое куском ржавой жести, по которой оглушительно барабанили частые дождевые капли, и вдохнул свежий холодный воздух, отдающий сыростью.
– Плохое время для путешествий, – сказал он сам себе, – дождь, ветер, слякоть и темнота… Хоть глаз выколи. Успокаивает одно – такие ночи на Руси издавна назывались воровскими. Значит, – закончил Щукин и потянулся, – это моя ночь. Мне сегодня повезет.
Немного согнувшись под хлещущими струями дождя, он добежал до машины и, усевшись на водительское сиденье, сунул ключ в замок зажигания.
