Михаил Серегин - Облава на волка
– Ты откуда?
Девушка Лиля открыла было рот, видимо, чтобы ответить, но тут ее лицо перекосила судорога, и с губ ее сорвалось только хриплое нечленораздельное восклицание. Она передернула плечами, будто ее внезапно пронзил ледяной могильный холод, и рванулась, словно хотела подняться, но осталась сидеть на месте.
– Не понял… – нахмурился Щукин.
Позади него скрипнула дверь. Щукин обернулся и увидел неприметного человека, входящего в комнату. Под мышкой у него был какой-то небольшой предмет, завернутый в темную ткань.
Заметив, что Щукин стоит на пороге комнаты, где содержалась пленница, неприметный поморщился и как-то странно посмотрел на Ляжечку.
Ляжечка тотчас вскочил и, колыхая налитым пузцом, подбежал к Щукину.
– Чего она такая? – спросил Николай.
– Потом, потом, – засуетился Ляжечка, – сейчас некогда… Надо готовиться к отъезду, а то времени совсем мало осталось, время поджимает, а мои заказчики, ты понимаешь, не любят ждать, а ведь мы опаздываем, а они не терпят, когда кто-нибудь опаздывает…
Бормоча подобную чепуху, Ляжечка мягко, но настойчиво вытеснил Щукина с порога темной комнаты и запер массивную дверь.
– Потом все по порядку объясню, – пообещал Ляжечка, – а пока надо приготовиться к фотографированию…
– Какому фото?.. – удивился Николай. – Кого фотографировать-то собрался?
– Тебя, – сказал Ляжечка и кивнул на неприметного человека, который, достав откуда-то треногу, располагал на ней предмет, принесенный с собой, оказавшийся фотоаппаратом.
– Мы так не договаривались, – быстро сказал Щукин, – херня какая… С какой стати мне фотографироваться?
– На документы, – объяснил Ляжечка, – мои заказчики люди серьезные. Поедешь с новыми документами – под полным прикрытием, понял?
– Да?..
Щукин понимал, что это резонно и правильно, но все равно не мог расслабиться.
«Новые документы – это хорошо, – подумал он, – но ведь рожа моя на них будет старая, а это уже не очень хорошо. Это плохо, можно сказать… Моя рожа в этой местности уже засветилась, и кто знает – может быть, и в Питере на меня ориентировки получены… Да не может быть, а скорее всего… Надо как-то…»
– Ого! – воскликнул Николай.
– Чего ты? – посмотрел на него Ляжечка.
– Придумал, вот чего, – сказал Щукин.
– Что придумал? – спросил Ляжечка, но был прерван глухим голосом неприметного, который уже закончил все приготовления и даже включил стоящий в углу комнаты софит, тут же заливший ярким электрическим светом всю комнату.
– Приготовься, – сказал неприметный.
– Погоди, – поднял руки Николай. – Как ты меня щелкать будешь, если я не причесался даже? Мне ведь марафет навести надо…
Неприметный пожал плечами и, потушив софит, повернулся к окошку и закурил.
– Дай мне зеркало, ножницы и бритву, – скомандовал Щукин Ляжечке, – мыло, горячую воду и миску…
– Ты чего? – изумился Ляжечка. – Бриться будешь? Тоже мне – салон красоты устроил… Некогда!
– Брить, – сказал Николай, деловито осматривая остатки пегой растительности на голове Ляжечки, – я буду не себя. Я и так не слишком зарос. Вчера побрился утром.
– Тогда зачем тебе бритва? – поинтересовался Ляжечка.
– Мне еще будет нужен клей, – чувствуя прилив вдохновения и совсем не слушая Ляжечку, проговорил Щукин. – Какой угодно клей, но не канцелярский. И не обойный, конечно. Лучше всего – «Момент»…
– Зачем?! – в недоумении развел руками Ляжечка.
– Увидишь, – пообещал Щукин.
Как показалось Щукину, на все его действия неприметный человек смотрел с одобрением, чего нельзя было сказать о Ляжечке, который, ощупывая свою голову, теперь совсем голую, хныкал и жаловался на холод.
– Между прочим, не лето еще, – гнусил Ляжечка, пытаясь отобрать у Щукина зеркальце, – мне холодно будет. Сколько мне ждать, пока волосы у меня снова вырастут? И вырастут ли вообще… Их и так осталось немного – только сзади и на висках, а остальные выпали… А если я мозги простужу? Простатит… ээ… менингит то есть заработаю?
– Не простудишь, – колдуя с состриженными волосами Ляжечки, говорил Николай, – нельзя простудить того, чего нет.
– Нет?! – возмутился Ляжечка. – Да если бы не я…
Тут неприметный человек выразительно кашлянул, и Ляжечка немедленно заткнулся.
Через десять минут Николай разложил наконец на столе волосы Ляжечки и отвинтил крышечку с тюбика клея.
– Теперь, Толик, держи зеркальце передо мной, – распорядился он, – буду делать окончательный… последний и решительный штрих.
Последующие его действия заняли полчаса. Наконец Щукин отнял от своего лица перемазанные клеем ладони и, посмотрев в зеркальце, удовлетворенно кивнул.
– То, что надо, – сказал он.
Ляжечка, давно переставший хныкать и с интересом следивший за Щукиным, хмыкнул.
– Ну как? – спросил Щукин. – На кого я похож?
– Не знаю, – сказал Ляжечка, – на себя не похож – это точно.
– Да, – проговорил Николай и, прищурившись, еще раз осмотрел себя, – борода – первый класс. И усы тоже. Хотя если бы ты, Толик, голову мыл хоть иногда, я бы смотрелся более привлекательно…
– Иди ты… – обиженно произнес Ляжечка.
Щукин только усмехнулся в ответ. Он был очень доволен своей работой. Из запыленного пространства маленького карманного зеркала с треснутым стеклом на него смотрела ухмыляющаяся физиономия, очень похожая на физиономию Николай Владимировича Щукина – если бы сходству не мешала коротенькая пегая бородка и опрятные, гладко причесанные усы.
– Во, – сказал Щукин неприметному человеку, – теперь можно фотографироваться.
Тот кивнул и включил софит.
Документы были готовы через два часа. Каким образом это удалось неприметному человеку, Щукин так и не понял, но факт был налицо – в руках у Щукина был новой формации паспорт гражданина Российской Федерации на имя Юсупова Петра Валентиновича, с фотографией бородатого Щукина, с печатью, росписью и всем, что полагалось. Автомобильные права на имя Юсупова с той же фотографией… Ключи от машины, пачка денег и табельный пистолет «ПМ» – все это лежало на столе.
– А «ствол»-то зачем? – осведомился Щукин у Ляжечки (неприметный человек исчез сразу после того, как Щукин получил свои документы).
– На всякий случай, – сказал бритоголовый Ляжечка и пожал пухлыми плечами. – Это не моя идея, идея заказчиков. Сунь его себе за пазуху… Вдруг пригодится… То есть – не дай бог, чтобы пригодился.
– Точно, – сказал Щукин, присаживаясь за стол. Давно Николай не держал в руках оружия, и теперь холодный тяжелый пистолет лежал на его ладони, поблескивающий и таящий в себе угрожающую силу.
Щукин еще раз взвесил пистолет на руке.
«Восемьсот пятьдесят граммов, – вспомнил он, – как в аптеке. "Ствол" хороший, надежный… Только вот нехорошо, что это – табельное оружие. Такие "стволы" ведь на вооружении у ментов находятся. Интересно, откуда этот "ствол"? Впрочем, какая разница? Либо дернули его у постового на перекрестке каком-нибудь, либо пьяный старшина продал со склада…»
Щукин умело разобрал пистолет – оружие было в идеальном состоянии. Собрав пистолет, он отложил его в сторону. Снова взял в руки документы.
– Красиво замастрячено, – сказал он, – сразу видно профессионала.
– А ты думал, – хвастливо, будто это он делал документы, проговорил Ляжечка, – фирма веников не вяжет.
Щукин звякнул ключами.
– А тачка мне какая полагается? – спросил он. – Имей в виду, что синяя «шестерка» твоя уже засветилась.
– Имею в виду, – кивнул Ляжечка, – тебе не «шестерка» полагается, а другая тачана. «Нива». Удобная машина. И для бездорожья, и вообще… Надежная. Да и еще тем она хороша, что ее на дорогах обычно не тормозят те, кто подбросить просит. Всем известно, если в «Ниве» два передних сиденья заняты, то, чтобы на задние пролезть, нужно передние отгибать да одного пассажира высаживать – короче, целая история. Поэтому «Нивы» и не тормозят обычно. Да и для гаишников так проще – им сразу видно, есть в багажнике что или нет. Могут и не остановить.
– Понятно, – сказал Щукин, – значит, девчонка эта… Лиля… на переднем сиденье поедет, рядом со мной?
– Ага, – проговорил Ляжечка. – Да ты не бойся, она брыкаться не будет. Она спать всю дорогу будет. Она сонливая.
– Это я успел заметить, – сказал Щукин. – Кстати, что это она такая заторможенная? Вы ее тут перепугали до смерти или накачали чем-то?
– Какая разница? – неохотно произнес Ляжечка и больше об этом не говорил.
Николай покрутил головой. Очень чесалась кожа под фальшивой бородой, сделанной из волос с головы Ляжечки, но чесаться Николай опасался, чтобы не повредить держащуюся на клее бороду. И сколько еще терпеть придется?
– Когда мне выезжать? – осведомился Щукин.
– Ночью, – сказал Ляжечка, – ближе к рассвету. Рано утром уже будешь в Питере. А контрольно-пропускной пункт лучше проезжать, когда регистрация уже закончена и невыспавшиеся менты немного того… бдительность у них ослабевает. А поедешь ты по старой трассе, там и КП ГИБДД, по-моему, нет. А если и есть, так лохи какие-нибудь стоят, без аппаратуры, без ничего. Ведь как новую трассу проложили, по старой только фермерские трактора на колдоебинах трясутся… Ладно… Питерский адрес я тебе дам. Ты ведь бывал в Питере?
