Сергей Зверев - Тени в раю
Дальше шла долгая фраза, как, мол, тяжело работать дежурным травматологом в курортной зоне, но в моем воспаленном мозгу намертво засело только два слова: «…сразу пристрелили…»
Нет, я даже был благодарен ментам за то, что они оставили мне какую ни на есть, но все-таки жизнь. Умирать почему-то не хотелось, даже наоборот – очень хотелось жить.
Я попытался высказаться вслух, но почувствовал, как вместо привычных звуков из горла вылетает протяжное придыхание, похожее на шипение очковой кобры, у которой выбили зубы.
Травматолог заметил мои жалкие потуги и сказал, морщась:
– Молчи уж лучше! Вот соберу тебя по запчастям, тогда болтай сколько влезет.
Я покорно подчинился властному медику, наблюдая за тем, как толстая иголка входит в распухшую вену. В следующую секунду легкое головокружение заставило меня расслабиться и спокойно заснуть.
Сколько я проспал – не знаю: да и кто бы стал считать время в моей ситуации?!
Но пробуждение было легким и отрадным: голова, несмотря на тупую боль, стала удивительно светлой и легкой – мне даже удалось слегка повернуть шею; а свинцовая тяжесть в теле сменилась едва ощутимым жжением и непередаваемым чувством голода. Осмотревшись, я определил, что наверняка нахожусь в камере ИВС. Деревянный настил-топчан, бетонные стены «под шубу», забранное решеткой окошко…
Вдруг громко лязгнули стальные запоры, и в камеру вошел охранник:
– Громов, на допрос.
Мои ноги медленно опустились на цементный пол, и я с трудом поплелся за тюремщиком.
Спустя несколько минут меня усадили на привинченный к полу табурет следственной комнаты напротив незнакомого мужчины в массивных очках, чья роговая оправа едва держалась на кончике горбатого носа.
– Моя фамилия Рогожин, – представился незнакомец, – я буду вести ваше дело. Ознакомьтесь вот с этим…
– Я рад, – ответил я не без иронии. – Мне, надеюсь, представляться не надо?
– Не надо.
Перед глазами возникла тощая папка из серого картона, на которой жирным типографским шрифтом было выведено: «Дело», а шариковой ручкой написан порядковый номер и мои паспортные данные.
Лениво полистав шелестящие страницы, я отодвинул от себя документ и внятно произнес:
– Давайте я все подпишу завтра.
Несколько удивившись такому ответу, следователь небрежно бросил:
– Как пожелаете. В таком случае можете отправляться обратно в камеру. Мне спешить некуда, а вам и подавно.
Прежде чем подняться на ноги, я задал несколько банальный вопрос, уставившись в глаза собеседнику:
– А как насчет адвоката?
Горбоносый передернул плечами:
– Тогда и адвокат будет завтра.
Но едва я переступил порог камеры и решил как следует выспаться, массивная дверь снова распахнулась и меня потребовали на «бис».
Правда, на этот раз я оказался совершенно в противоположном конце грязного и угрюмого коридора. Внимательно осмотревшись, я обнаружил, что это скорее каземат или даже пыточная камера – в очень высокий потолок был вбит огромный крюк, непонятного происхождения цепи спускались от оконной решетки к самому полу; и не было совершенно никакой мебели, даже привычной параши или рукомойника.
Пока я вертел головой по сторонам, в помещение ввалились двое бугаев с лицами дебилов, готовых клиентов популярной ялтинской психбольницы «Голубой залив».
На губах одного из них играла улыбка садиста – казалось, что он и спит с этой жутковатой гримасой.
Второй, напротив, был угрюм, надут, как воздушный шарик на первомайской демонстрации трудящихся, и мрачен – казалось, что цвет его лица сливался с шершавой серостью казематных стен.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о сути происходящего – из меня собирались сделать благоприятный материал для медицинских опытов или вообще приготовить для последующего вскрытия. Но, как это часто происходит, они не заручились моим письменным согласием, поэтому пришлось подать голос:
– Ребята, а бумаги у вас с собой?
– Какие бумаги? – удивился улыбчивый, растерянно глядя на угрюмого товарища.
– Ну, бумаги… – повторил я, внимательно осматривая вошедших.
– Не знаю…
Угрюмый неопределенно пожал плечами и скучающе зевнул, подчеркивая всем своим видом абсолютное безразличие к данной ситуации в частности и к жизни в целом.
В эту секунду приоткрылась «кормушка» железной двери, и в проеме показалась оплывшая харя Прелясковского, который запросто приказал:
– Начинайте!
Глава 9
Я абсолютно уверен, что все реалити-шоу, где телезрители наблюдают за жизнью «за стеклом», зародились в тюрьме. Вот и теперь, слушая, как за дверью сопит Артур, я безошибочно угадывал в этом звуке вожделение нетерпеливого наблюдателя.
Тем временем на меня надвигался угрюмый, на ходу закатывая рукава форменной рубашки. Я отступал, сколько было возможно, пока не уперся спиной в шероховатую стену.
Улыбчивый даже не пытался помочь товарищу, уверенный в его силе и моей беспомощности. Неужели они не были предупреждены о моей особой опасности или наоборот: все знали, но считали меня легкой добычей исходя из собственных сил?
Так или иначе, но угрюмый выдержал только два коротких удара ногой в область печени; третий, нанесенный в высоком прыжке по самому адамову яблочку, оказался для него решающим. С шумным выдохом мастодонт шлепнулся на цементный пол и тут же завалился на бок, отхаркиваясь кровавой пеной.
Мне не было резона ждать, когда до меня дотащится второй, и я сам подскочил к этому животному и нанес удар. Пришлось приступить к завершающей, самой приятной стадии избиения: перенеся вес тела на левую ногу, я согнул правую и – сокрушительный удар слизал с довольной рожи привычную усмешку и забил трепетное дыхание садиста.
Прежде чем продолжить возиться с гигантами, я молниеносно подскочил к распахнутой форточке и, пока она не захлопнулась, успел, даже дважды, поздороваться с носом и челюстью Прелясковского.
С мерзким звуком хлюпнула кровавая жижа, и своды камеры огласились нечеловеческим воем от отчаяния и боли – Артур отвалился от «кормушки», как насосавшаяся крови пиявка от тела пациента.
В ту же секунду амбразура захлопнулась, и за дверью послышалась суетливая возня.
Вот тут мне и пригодились тот самый крюк под потолком и цепи на решетке.
Угрюмого я сделал на время псом, обмотав бычью шею на манер строгого ошейника – правда, гуманно позаботившись о том, чтобы он не задохнулся под тяжестью собственного тела.
А улыбчивого я предусмотрительно использовал в качестве живого щита – заслонившись широкой спиной палача, я вцепился ему в кадык, да так сильно, что он конвульсивно задергался и захрипел.
Все было проделано как нельзя кстати. Массивная дверь распахнулась, и на пороге возникли человек пять охранников, вооруженных резиновыми дубинками и баллончиками со слезоточивым газом.
– Если кто-нибудь переступит порог камеры, – мой голос звучал угрожающе, – то я сразу же прикончу этого урода!
Прозвучавшая фраза подействовала на них отрезвляюще. Тюремщики попятились.
Наконец один из них спросил:
– Чего ты хочешь?
– В смысле?
– Твои требования?
Признаться, я не был готов к такому повороту событий, поэтому не знал, что сказать.
Не просить же у них самолет с навигационными картами и деньги с наркотиками!
Пришлось на несколько минут задуматься, после чего я сказал:
– Все переговоры я буду вести только с прокурором Крыма. И никаких заместителей – только прокурор.
Пока я говорил, мой щит отчаянно задыхался, так что пришлось слегка ослабить сжатие, чтобы дать тому хоть пару раз спокойно вздохнуть.
В этот момент из толпы конвоиров послышался несмелый голосок, кто-то сказал:
– Он блефует. Не сможет он убить голыми руками… Никогда…
Чтобы доказать обратное, пришлось пожертвовать здоровьем улыбчивого гиганта – я произнес тоном учителя анатомии:
– Это шестое ребро справа… – Вместо того чтобы еще чего-то сказать, мой кулак со свистом впился в огромное тело.
Едва уловимый хруст слился с нечеловеческим воем жертвы – улыбчивый окончательно сник и погрустнел, становясь фиолетовым от пронзившей его боли.
Тот же голос из толпы захотел еще чего-то сказать, но его недружелюбно перебили:
– Заткнись! А то этот идиот совсем переломает Василия, – так, по-видимому, звали мой живой щит.
На этом представление окончилось: «рексы» послушно удалились доводить до сведения дорогого начальства подробности происшедшего, громко захлопнув за собой железную дверь.
Мне же предстояло провести несколько часов напряженного ожидания, внимательно следя за действиями опасных заложников, которые в любую секунду могли коренным образом переломить ход событий. В какой-то миг мне очень захотелось их покалечить, чтобы можно было расслабиться, но мешала природная скромность и врожденная доброта.
