Владимир Першанин - Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!
Находились смельчаки, которые вели ответный огонь с земли. Хижняк загнал самоходку под ветви огромного дуба, на котором еще с осени сохранилась часть сухих листьев. Взрыв авиабомбы поднял их цветастым облаком, посыпались ветки.
– Глянь, что делает, – толкнул Карелина наводчик Швецов.
Младший лейтенант, чем-то похожий на ротного Бобича, такой же высокий и по-мальчишески нескладный, умело примостил «Дегтярева» возле соседнего дуба и открыл огонь по «мессершмиту».
– Не возьмет…
Лейтенант перезарядил диск, словно знал, что «мессер» вернется. Обежал дуб и встретил немца новой очередью. Мелкие снаряды авиапушки перехлестнули дерево, разбрасывая щепки и крошево дубовой коры.
Но пробить дуб не смогли, а лейтенант высадил остаток диска в хвост «мессершмиту», заставив его резко набрать высоту. Подражая лейтенанту, ударил еще один пулемет, хлопнули винтовочные выстрелы.
Швецов потянул трофейный МГ-42 с болтающейся лентой и собрался спрыгнуть с машины.
– Куда! – схватил его за воротник Карелин. – В героя поиграть решил? А ну, на место. Кто орудие наводить будет?
У станции Люботин пришлось тяжко. Прорывали оборонительную полосу под сильным огнем немецких пушек и танков. Впереди наступали «тридцатьчетверки».
Впервые наблюдая массовую атаку наших танков, Карелин видел, что бесконечные утверждения о неуязвимости «тридцатьчетверок», которые усердно распространяли политработники и фронтовые газеты, не соответствуют истине.
Приземистые длинноствольные 75-миллиметровки, не производившие грозного впечатления, выбивали «тридцатьчетверки» одну за другой. В сорок первом их броню не могли взять легкие пушки калибра 37 или 50 миллиметров, но с тех пор многое изменилось.
Подкалиберные и кумулятивные снаряды поджигали танки за считаные минуты. Взрывался боезапас, сбрасывая тяжелые башни и разламывая корпуса. Надо отдать должное смелости экипажей – ни один танк не попятился или остановился. Несколько легких Т-70 шли, слегка отставая. Они были слишком уязвимы, чтобы лезть вперед, зато вели беглый огонь из своих «сорокапяток», хотя толку от них было мало.
От попаданий немецких снарядов танки Т-70 буквально разваливались. Бензиновые двигатели горели, выбрасывая скрученные языки пламени. А когда взрывался боезапас и баки с топливом, поднимался огромный огненный шар. Из экипажей этих легких танков – всего два человека, – как правило, никто не успевал спастись.
И тем не менее танковый полк упрямо шел вперед, потеряв уже десятка полтора сгоревших и подбитых машин. Наконец командир полка, не обращая внимания на понукания сверху, дал команду на отход.
Три-четыре машины, с разорванными гусеницами, выбитыми колесами, потеряв ход, вели огонь с места. Экипажи не имели права покидать танки, пока действовало вооружение и танки не охватил огонь. Смотреть на обреченные, доживающие последние минуты «тридцатьчетверки» было невыносимо тяжко. Помочь им, взять на буксир было некому. Слишком плотным был артиллерийский огонь.
– Сами бы, что ли, солярку зажгли и убегали, – в сердцах воскликнул наводчик Швецов, сделав очередной выстрел. – Не выжить им под таким огнем.
Самоходки вели огонь, помогая танкистам. Иногда снаряды достигали цели, разбивая одну из «гадюк», но переломить ситуацию немногочисленные СУ-76 не могли. Подходить ближе самоходкам с легкой броней запретили.
Лейтенант Бобич, который, как всегда, находился на самоходке Карелина, выпрямился во весь свой длинный рост и внимательно наблюдал за происходящим.
– Запоминаешь, Александр Сергеевич? – окликнул его Павел. – Книгу потом напишешь, если разрешат. Война-то не киношная получается.
Тем временем кто-то послал танковый взвод во фланг. Головной Т-34 налетел на мину. Его подхватила на прицеп вторая «тридцатьчетверка», хотела вытащить машину с опасного места. Командир взвода, видимо, получил по рации категорический приказ двигаться вперед. Отцепил трос и на скорости рванул дальше. Через несколько минут он тоже подорвался. Вернулась лишь одна машина из взвода.
– Что делается, – мотал головой заряжающий Вася Сорокин. – Людей на верную смерть гонят.
В этот момент немецкие снаряды подожгли подорвавшийся на мине Т-34, а затем подбитый танк, который вел огонь с нейтральной полосы.
По приказу комдива вел беглый огонь дивизион пушек ЗИС-3 капитана Раенко. Им отвечали немецкие минометы, выбивая артиллеристов и мешая прицельной стрельбе.
Да и сам штабной орденоносец не отличался большими способностями. Он прятался от мин в блиндаже и нервно курил, отхлебывая водку из фляги. Мины встряхивали блиндаж, между бревнами сыпалась струйками земля.
Вылезать наверх Раенко просто боялся. Огонь корректировали молодые командиры батарей и лейтенанты из взводов управления. Расстояние было велико и рассеивало снаряды. Выкатывать орудия на прямую наводку командир полка Мельников не решался. Дивизион нес потери в хорошо укрепленных капонирах, а на открытом месте орудия просто засыпят градом мин.
Тем временем немцы добивали поврежденные танки, посылая в них зажигательные снаряды. Одна из «тридцатьчетверок», казалось обреченная, вдруг сделала рывок на оборванной гусенице и сползла в овражек.
Немецкие саперы быстрыми перебежками приближались к Т-34. По ним ударил из своей мелкой пушки Т-70, не покинувший собрата. Танкисты вытащили пулеметы и открыли стрельбу со склона оврага.
Срезали одного, второго сапера. Остальные под прикрытием минометов продвигались по низине с огнеметом и зажигательными гранатами. Струя шипящего пламени прожгла плешину в прошлогодней траве, загорелся кустарник. Еще одним зарядом подожгли полуразбитую «тридцатьчетверку» на их пути. Вспыхнувший танк и новая струя огня заставили уцелевших танкистов из Т-34 и Т-70 невольно попятиться. Саперы продвигались к их машинам.
– Да мать их в гробину! – матерился старшина с пулеметом. – Решили своими зажигалками напугать!
Выполз повыше на склон и длинной очередью свалил огнеметчика. Взорвался ярким шаром ранец с горючей смесью. Остальные саперы бежали прочь от пылающего клубка, стреляя на ходу из автоматов.
Молодой командир танка выпускал им вслед обойму своего ТТ. Старшина, спрыгнув к нему, толкнул лейтенанта в спину. Очередь прошла над головой.
– Не суй башку куда не надо, – бормотал старшина, перезаряжая пулемет. – Мало вас сегодня побило?
Тем временем майор Цимбал проверял самоходки. Озабоченно рассматривал отверстие от осколка в борту машины Солодкова.
– Мотор не повредило?
– Никак нет.
– Прогони еще разок на холостом ходу. Проверь, не течет масло.
Замполит, которого он взял с собой, вытянув руку, торжественно объявил:
– Вот он, Харьков! Уже заводские трубы видны. Один рывок, и фрицы покатятся.
– С такими рывками нам самим скоро труба будет, – пробурчал механик-водитель Иван Грач из экипажа Афони Солодкова. – Опять танки в лоб пустили, вон какие костры горят.
Иван не мог отойти от гибели своего друга Антона Болотова. Сейчас, двигая челюстью, с нескрываемой болью смотрел, как горят танки, в большинстве вместе с экипажами.
Замполит, в расстегнутом, как всегда, полушубке, чтобы все видели его ордена, открыл было рот. Намеревался осадить трусливого механика, который не к месту распустил слюни, когда надо сражаться насмерть.
Сам замполит не то что сражаться, но и на переднем краю бывал считаные разы, оберегая себя – грамотного, умного, нужного стране и армии политработника. Но произнести правильные слова и поставить на место механика с ожогами на лице и медалью «За отвагу» не успел.
Разнося гулкое эхо, взорвалась набитая боеприпасами очередная горевшая «тридцатьчетверка».
Взрыв был особенно сильный, а может, замполиту это только показалось. Столб пламени и обломков взвился выше огромных сосен неподалеку от танка. Одна из них тяжело рухнула, разметав густую крону ветвей.
Облако горящих обломков и хвои смешалось со снежной пылью, комьями льда. Горящий бензин с шипеньем закручивал клубы багрового дыма. Мутные брызги пролились на тающий от жара снег.
Из низины выбиралась цепочка уцелевшей пехоты и танкисты. Пулеметные трассы шли, перекрещиваясь друг с другом. Иногда кто-то падал и уже не поднимался, другие, пригнувшись, ускоряли шаг.
Заряжающий Вася Сорокин перекрестился, а наводчик Михаил Швецов яростно докуривал цигарку и повторял:
– Это не война! Сплошное блядство… сколько людей за час угробили!
А в блиндаже сидел раздетый по пояс подполковник Мельников, его перевязывала молоденькая медсестра с пухлыми по-детски губами.
Петр Петрович Цимбал, наливал из флажки водку по кружкам и посматривал на медсестру:
– Ох и губки у вас, Ася. Целовал бы, не отрываясь.
– Вам нельзя, – улыбалась медсестра. – Жена дома ждет.
– За порогом война. Что же теперь, смерти дожидаться? Я к вам вечерком на «виллисе» в санчасть подъеду.
