Владимир Першанин - Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!
Бой разворачивался стремительно. Самоходки сумели подобраться с тыла довольно близко и расстреливали цели с двухсот-трехсот метров. Загорелся бронетранспортер, отступавший к дороге. Второй вел огонь из двух пулеметов, уворачиваясь от снарядов.
Лейтенант Бобич со своими десантниками забросали гранатами крупнокалиберный пулемет. Но, пробегая мимо его обломков, бойцы угодили под пулеметную очередь из бронетранспортера. Один из бойцов свалился, получив несколько пуль в ноги.
Афоня Солодков, сам наводя орудие, разбил последнюю, четвертую «семидесятипятку». Наводчик Антон Болотов стрелял из ППШ по разбегавшимся артиллеристам. Двое упали на снег, остальные скрылись в кустах.
Сапер в пятнистом маскхалате бросил из-за дерева противотанковую гранату. Она взорвалась, не долетев. Видя, что немец приготовил вторую, Болотов высунулся из-за брони, чтобы дать точную очередь и спасти экипаж. Гранаты были нового образца и прожигали броню.
Сумел ранить сапера и отогнать его прочь. Но из траншеи ударил автомат, пуля пробила Болотову горло. Чудом уцелев после недавнего прямого попадания в самоходку, наводчик хрипел, зажимая простреленную гортань. Заряжающий кинулся было на помощь, но Афанасий, видя, что рана смертельная, рванул его за плечо:
– Подавай снаряд!
Он пытался достать бронетранспортер, который вел огонь из скорострельных пулеметов МГ-42, убив и ранив несколько десантников. Но механик «Ганомага», почуяв опасность, нырнул в низину. Снаряд рванул на краю, разбросав пучки кустарника.
Комбат Ивнев, по-прежнему уверенный в себе и своей батарее, с маху уничтожившей четыре пушки и опорный узел, кричал:
– Пленных берите!
– Плен… плен… – с ненавистью пробормотал рослый обер-ефрейтор, немного понимавший по-русски. – Сдохни сам!
В руках он держал самозарядное противотанковое ружье. Короткое, немногим длиннее метра, эта штуковина, сработанная чешскими инженерами, пробивала специальными усиленными пулями на таком расстоянии тридцать миллиметров брони.
У обер-ефрейтора были сильные руки и точный глаз забойщика скота на ферме. Он целился в моторную часть и всадил в нее три искрящиеся бронебойно-зажигательные пули. Калибр ружья был всего 7,9 миллиметра, но ударяли они с силой отбойного молотка.
Ивнев, обернувшись, встретился глазами с ефрейтором, расстояние до которого составляло не более двадцати шагов. Давать какую-либо команду было поздно. Четвертая пуля из удлиненного, на десять зарядов магазина пробила боковую броню и тело капитана.
– Фриц… справа.
Григорий Ивнев все же сумел достать пистолет, но очередная пуля, снова пробив броню, угодила в снарядную гильзу. Вспыхнул пороховой заряд, вышибло головку фугаса. Немец продолжал стрелять так же умело, как резал свиней и бычков на своей ферме. Механик, развернув машину, пытался подмять опасного стрелка корпусом. Не теряя хладнокровия, ефрейтор выпустил оставшиеся пули в лобовую броню, целясь в то место, где сидел механик.
Он не промахнулся. Разворотил механику плечо и угодил в двигатель, который задымил и вспыхнул. Огонь пробивался снизу вверх в боевую рубку, лизал снаряды в боеукладке.
Ефрейтор исчез, захватив с собой ружье с расстрелянной обоймой. Заряжающий пытался вытащить смертельно раненного командира. Языки огня плеснули в сержанта, сжигая пальцы, он невольно отшатнулся.
– Прыгай, – крикнул Ивнев, – я выберусь. – Господи, как печет…
В голове мелькнуло короткое воспоминание о Халхин-Голе, где его так же лизал огонь горящего БТ-7. Тогда он тоже был ранен, но сумел отползти.
Рванул еще один пороховой заряд, бронебойная болванка с воем ушла вверх. Заряжающий, понимая, что сейчас взорвутся остальные снаряды, в том числе фугасные, выпрыгнул через заднюю дверцу. Со своими обожженными руками он уже ничем не мог помочь капитану.
Он успел отбежать, прыгнуть в траншею. Пламя добралось до снарядов, и самоходку развалило на части сильным взрывом. Остальной экипаж разделил судьбу машины, оставшись среди обломков. Десантники, срывая клочья сгоревшего комбинезона, перевязали руки заряжающему, кто-то дал глотнуть спирта из фляжки.
– Экипаж там, – показывал заряжающий на горящую груду металла. – И комбат тоже. Гляньте, может, кто уцелел.
– Глянем, глянем, – с усилием удерживали контуженого бойца сразу трое десантников.
Карелин распорядился:
– Таскайте воду и снег ведрами. Комбата надо обязательно отыскать… хотя бы тело. И остальных тоже. Никаких без вести пропавших.
Все понимали, что без командира, даже мертвого, возвращаться нельзя. В мокрых дымящихся обломках отыскали останки, сгоревшее оружие, что-то еще по мелочам.
Захар Чурюмов тер тряпкой закопченную медаль капитана.
– Его медаль, точно, – подтвердил заряжающий. А Вася Сорокин заметил:
– На Халкин-Голе сражался, на этой войне полтора года отвоевал, а получил всего одну медаль. А ведь командир крепкий был, танки подбитые на счету имел.
– Ему теперь все равно, – отмахнулся Миша Швецов. – Давай в шинель останки заворачивать.
Через два часа лейтенант Карелин привел в расположение полка четыре самоходные установки. На каждой лежали тела погибших, раненых и три плотно увязанных шинельных тючка.
– Здесь сгоревшие ребята и в том числе капитан Ивнев, – докладывая Цимбалу о результатах разведки, сказал Карелин. – Капитана опознали по медали «За отвагу», все остальное сгорело.
Подвели двух пленных.
– Офицеров взять не смогли. Может, эти чего расскажут.
Кое-что рассказали. Что продолжается наступление немецких войск. Бои идут на подступах к Харькову, часть города, по слухам, уже занята передовыми частями.
Но их показания уже не имели значения. Был получен приказ наступать.
Глава 4
Наступление
Дивизия перешла в наступление ранним морозным утром. Двигались стрелковый, танковый, самоходно-артиллерийский полки, артиллерия, вспомогательные части. Где-то параллельно шел еще один стрелковый полк. Прорывом это назвать было нельзя. Сплошной линии фронта здесь не существовало. По слухам, дивизия вместе с другими частями должна была на одном из участков отбросить наступающие немецкие войска и во что бы то ни стало удержать Харьков.
Наступление было каким-то странным. Вроде шли в бой, а навстречу двигались отступающие войска, тылы, санитарные обозы. Заградотряды и комендантские роты поворачивали отступающих обратно, присоединяли к полкам и батальонам.
Раза три Карелин видел нашу авиацию. Высоко в небе плыл бомбардировочный полк, дважды проходили низко над колонной эскадрильи штурмовиков ИЛ-2 в сопровождении небольшого числа истребителей.
Где-то в небе разворачивались бои, но это было далеко. Танки и самоходки, двигавшиеся впереди, с ходу вступали в бой с отдельными немецкими частями. Несли потери, но врага теснили. Преимущество было пока на нашей стороне.
Перед станцией Люботин налетели не меньше двух десятков «Юнкерсов-87». Их сопровождали истребители. Главной целью была бронетехника, «Юнкерсы» сбрасывали в основном «стокилограммовки». Взрывы были мощные, буквально глушили людей. Но ни одного прямого попадания не добились. С расстояния пятисот-семисот метров в танк или самоходку попасть трудно.
Десант успел соскочить и в основном неподвижно лежал, пережидая бомбежку. Погибли несколько новичков, бежавших непонятно куда.
Осколками пробило броню легкого Т-70, порвало гусеницу одного из танков. Близким взрывом разнесло счетверенную установку «максимов», размещенную на полуторке, – единственную зенитную защиту бронетехники.
Уже давно стало ясно, что пулеметы винтовочного калибра неэффективны против немецких самолетов, но их продолжали использовать за неимением лучшего.
Зенитчики добросовестно вели огонь, пугнули пару «мессершмитов», пролетавших слишком низко и ведущих огонь почти в упор. «Мессеры» не рискнули связываться с зенитчиками, но «Юнкерс-87», не обращая внимания на пулеметные трассы, вложил бомбу, которая опрокинула и подожгла полуторку.
Смятые «максимы» вместе с обрывками лент выбило из станка и разбросало рядом с телами зенитчиков. Двое отползали прочь, помогая друг другу. Водитель выбил стекло, но пламя из горящего двигателя обрушилось на него, как из огнемета. Он успел вскрикнуть и исчез в огне.
Если бронетехнику немецкие самолеты взять не сумели, то отыгрались на пехоте. Пушечные и пулеметные трассы косили людей десятками. Плохой защитой был и голый зимний лес. Люди метались между деревьями, ложились, снова вскакивали, не выдерживая воя сирен и плотного огня с воздуха. Командиры рот и взводов заставляли бойцов ложиться прямо в снег, в траву, прятаться в воронках. Неподвижные цели различались плохо, и это дало возможность многим спастись.
Находились смельчаки, которые вели ответный огонь с земли. Хижняк загнал самоходку под ветви огромного дуба, на котором еще с осени сохранилась часть сухих листьев. Взрыв авиабомбы поднял их цветастым облаком, посыпались ветки.
