Михаил Нестеров - Черный беркут
Удивительно, но Сашка Сапрыкин даже посвежел. Избитые в кровь колени, лицо в грязи, а на губах улыбка: прошел штурмовую полосу!
Рано, Санек, ох, рано! Впереди «мясорубка», взвод свежих, полных сил «Черных беркутов».
– Ко мне, воин!
Лопаются губы от сильных ударов, шумит и меркнет в голове, но опустить руки означает сдаться на последнем рубеже.
Держись, Санек! Вот так его, подлюгу! Дай этой сволочи! Молодец!
– Ремез! Иди, иди ко мне!
Разбитые губы уже не различают вкуса крови, один глаз заплыл, невыносимая боль в порезанных кровоточащих ногах, время остановилось. Удар – куда-то в пустоту. И тут же получил в ответ. Собраться, озвереть, зарычать, но... не завыть. – Ах ты!..
И откуда силы берутся.
Кровь, стоны, нечленораздельные выкрики, мат; дави своего же приятеля, бей его, добивай, смотри, как мутнеют его глаза; закаляйся, воин, тебя уже никогда не коснется жалость к противнику, ты теперь лучший из лучших.
...На колени Алексей опустился сам. И, принимая от командира заветный берет, с дрожью в голосе и со слезами на глазах произнес:
– Служу Отечеству и Спецназу!
И все. Больше ничего Алексей не помнил: день для него, как и для двадцати обладателей беретов – теперь уже настоящих «беркутов», – закончился; но долго звучали в ушах обрывки речи командира Орешина Игоря Владимировича:
– ...Вы – не для регулярных войн. Вы – для грязной работы... карательных функций... антитеррора... Нет грамотнее солдата, чем каждый из вас... готовы в любую минуту, чтобы вас использовали...
Разве мог тогда подумать Алексей, что вскоре он добровольно уйдет из «элиты» и причиной будет служить... Нет, лучше не думать об этом, потому что в какой-то степени причина была в самом Орешине.
* * *Рядом кто-то остановился. Алексей поднял голову и тут же встал.
– Здравствуйте, Света. – Он замолчал; тогда, в универмаге, он в течение трех дней не решался с ней заговорить. У него была причина: вскоре он должен был посетить торговый дом уже в другом качестве; будет ли пятый раз, он не знал. Однако главная причина – ее глаза, они как две капли походили на другие, такие родные и далекие, близкие и недоступные. Когда он впервые увидел Светлану, его пробрал мороз: почти то же лицо, те же губы, глаза... И снова он в нерешительности. Разумеется, это не она, но, глядя на девушку, его воспоминания становились почти реальностью. А он уже думал, что все забылось. Оказывается, он помнил все, чувства не притупились.
Алексей запоздало представился. Девушка, поколебавшись секунду, протянула руку:
– Светлана.
Его рука оказалась жесткой, грубой, с характерно сбитыми костяшками на суставах.
– Я получил вашу записку, спасибо. А та девочка, это ваша сестра?
– Вообще-то это не имеет значения. Просто я хотела передать вам, что сегодня со мной говорил следователь. Не знаю, как получилось, но он сумел вытянуть из меня... Одним словом, он знает, что я узнала вас.
– Мне не стоило оборачиваться.
– Наверное... Я узнала вас по глазам.
Алексей хотел сказать, что ее глаза также стали причиной его появления здесь.
Наступила неловкая пауза, во время которой девушка продолжала держать левую руку у груди, прикрывая порванную блузку. Но он заметил это. Светлана вынуждена была оправдаться.
– За домом следят, пришлось выбираться через окно в сарае.
– Вы живете в частном доме? – осведомился Ремез.
– В подвале.
– Где?! – Алексей от удивления открыл рот.
Светлана, рассмеявшись, дотронулась до его руки.
– Я хотела сказать, что окно было в подвале. – Девушка чуть замешкалась. – Слушайте, Алексей, давайте на «ты». А то у нас слишком официально получается, я так не привыкла. Между прочим, все девчонки на этаже без ума от вас.
– Мы обязательно придем еще раз, – пообещал Ремез.
– Ненормальные! Надеюсь, это шутка?
Алексей пожал плечами.
19
Джип «Ниссан-Террано» медленно проехал мимо центральных ворот парка культуры. Рябушкин взялся за сотовый телефон.
– Юрий Иванович, она в парке. С ней парень. Один.
– Вова, если ты его упустишь... – Рябушкин услышал в трубке не совсем уверенный скрип зубов бригадира.
– Возьмем, Юрий Иванович.
Джип развернулся и наехал колесами на бордюр. Двери открылись, четверо боевиков Блинова, расправляя плечи, уверенно прошли на территорию парка.
Светлана сразу узнала Рябушкина. Тот часто проходил мимо ее отдела и скрывался в служебном помещении. Она инстинктивно вцепилась в руку Алексея.
Ремез мог бы дождаться гостей и начать разговор, сидя на лавочке. Однако он был профессионалом, а не пижоном, поэтому быстро встал и отошел от лавки. Светлана продолжала держать его за руку.
– Отпусти руку и отойди, – раздельно произнес он.
Парни уже начали окружать их, у двоих в руках дубинки. Настроены они были решительно. Отходить девушке было поздно.
– Ты сам пойдешь, – спросил Рябушкин, – или тебя попросить? Коля, попроси его.
Николай Игонин красиво покрутил дубинкой перед собой и над головой. Алексей шагнул навстречу, отвлекая Рябушкина, который намеревался подобраться к девушке со спины.
Игонин умел обращаться с дубинкой, он молниеносно сориентировался и нанес сильный удар в плечо Алексея. Ремез даже не поморщился. Он стоял, собирая боевиков в кучу, и получил второй удар по спине, потом еще один. Теперь все четверо насели на него, видя его пассивное поведение. Осталось только свалить этого здоровяка и, как обычно, пустить в пинки.
Ну все, теперь пора.
«Беркут» одним ударом выбил одного боевика из плотного окружения. Захватил чью-то руку и, выкручивая ее с хрустом, развернулся лицом к нападавшим.
В свете фонарей Светлана видела лицо Алексея, спокойное и суровое, с прищуренным левым глазом, словно он прицеливался. Он методично и хладнокровно наносил удары, девушка про себя считала их: один... три... пять... семь...
Последний, девятый удар, достался Рябушкину. Ремез в своем стиле, слегка подпрыгнув, резко выбросил ногу вперед.
Все.
Алексей быстро осмотрелся и протянул девушке руку.
– Нужно уходить отсюда. У меня машина неподалеку.
Она дотронулась до его плеча. Через разорванный рукав рубашки был виден длинный багровый кровоподтек – след от удара дубинкой.
– Больно, Леша?
– Заживет.
Глава восьмая
20
Только в половине одиннадцатого утра в квартире на Большой Песчаной улице взяли трубку. Сонный голос спросил:
– Алло?
Кавлис улыбнулся: Ремез. Пичуга. Он узнал его голос по одному только слову. Любой из бригады узнал бы его. Ремез слыл самым жизнерадостным «беркутом» среди них. Несмотря на внушительные габариты, Птаха был добрым парнем.
– Леша?
– Допустим. А там кто?
– Николай Кавлис.
В трубке повисла тишина. Майор едва различил, как Ремез шепотом, по слогам произнес:
– Кав-лис... – И уже громко: – Майор! Ты?
– Я, Леша.
– Ты откуда, Николай? Из города? Проездом? Ты на вокзале? Я сейчас подскочу. Жди меня.
Кавлис улыбнулся. Все-таки Птаха скучает по бригаде. И был уверен: спроси сейчас Ремеза: «Вернешься в часть?» – тот, не колеблясь, ответил бы: «Ждите. Я сейчас».
– Не торопись, Леша. Я хотел зайти к тебе, поговорить.
– Поговорить? Давай быстрее, майор! Ты даже не представляешь, как я хочу поговорить с тобой. Да мы с тобой заговорим друг друга! Может, мне выйти тебе навстречу?
– Не надо, через пять минут я буду у тебя.
Алексей встречал гостя на площадке, Кавлис, едва поднявшись на второй этаж, сразу попал в медвежьи объятия хозяина.
– Чувствую, неспроста явилось ко мне начальство. Ничего, что я на «ты»? Я вроде бы и не в подчинении теперь.
– А хотел бы? – Кавлис прошел в комнату, оглядывая прокуренные потолки и пожелтевшие обои.
– Хотел бы, но, как говорят, поезд ушел, пристяжные разбежались. Водочки?
Николай согласился. Ремез ловко разлил водку по рюмкам и подмигнул гостю:
– За встречу?
Майор выдержал паузу, в упор глядя на хозяина.
– За Станислава Фиша. За Аню Орешину. – И опрокинул рюмку в рот.
Он видел, как задрожала рука Алексея, расплескивая водку. Ремез долго смотрел на гостя, боясь задать вопрос.
– Ты что говоришь, майор?! – Алексей придвинулся к нему. Кавлис почувствовал, что еще чуть-чуть, и Ремез схватит его за грудки.
– Так вышло, Леша, – тихо ответил он, глядя на посеревшее лицо боевого товарища.
– Почему Аня? А, майор? Почему Аня?
* * *В тот день они встретились случайно. Алексей с Сашкой Сапрыкиным ходили по магазинам, подбирая родителям подарки к Новому году. Стоял страшный мороз, кондиционеры у дверей не успевали сгонять холодный воздух с посетителей, входивших в центральный универсам города. Возле дверей висело полупрозрачное облако пара, цеплявшееся за каждого входящего и какое-то время следовавшее за ним. Хуже всего было очкарикам; сделав несколько шагов, они останавливались и либо снимали запотевшие очки, либо, сдергивая перчатки, совали занемевшие пальцы к линзам и отчаянно протирали их. Потом проверяли, видно что или нет, смешно задирая подбородки и оглядываясь.
