Эльмира Нетесова - Закон Тайга
— Обижаешься на меня, Сем? - дрогнул голосом дед.
— Теперь, после услышанного, не злюсь. Но поначалу...
— Били они меня. Так мордовали, не чаял выжить. И все грозились шкуру с живого спустить. А чего ее снимать? Она и сама слезла. Держаться не за что. Мне эту шкуру, почитай, семнадцать зим снимали. Кому не лень. Я уж и бояться устал. Она ведь опосля каторги к костям так и не приросла. За жизнь держатся те, кто в ней что-то хорошее оставил и помнит. Оно держит за сердце цепями. А я что оставлю опосля себя? Разве вот Стрелку. Ей я нужон покудова, но и она забудет, - вздохнул печально. - А этих злыдней приютил от великой усталости, чтоб не докучали мне и не ускорили смерть мою.
— Какую Стрелку? - встревожился участковый.
— Рысенка взрастил. Девку. Назвал вот так. Она смышленая, все понимает.
— Но почему ты через соседа не передал мне ничего? Ведь мог намекнуть, что с самой зимы бандюги живут.
— Не подпускали меня к телеге близко. Спасибо Кузьме твоему. Выручил он меня... Редкой души человек. Дай ему Бог здоровья.
И Дегтярев покраснел до макушки. За работой, хлопотами и заботами забыл о человеке, который помог, подсказал. И едва вернулся в Трудовое, позвонил в Поронайск. Рассказал о подробностях ареста банды, о Кузьме. Там все оформили рапортом-телефонограммой.
А под вечер, получив разрешение руководства, пошел к печнику, заканчивавшему очередную печь.
— Слезай! - позвал его с крыши Дегтярев.
— Погодите минуту! Еще один рядок выложу, - улыбался Кузьма, основательно укладывая кирпичи.
Начал складывать эту печь условником, а закончил - свободным человеком. Завтра уедет домой. Уже и документы его готовы. А вещи... Какие вещи у условника? Паспорт, справка, деньги на проезд - все в карман уместится. Ноги в руки и бегом.
Когда участковый сказал печнику, что за помощь в поимке опасных преступников он освобожден от дальнейшего отбытия наказания, Кузьма едва не потерял дар речи от радости.
Последняя ночь в Трудовом. Короткие сборы.
Наутро печника не добудились. Он был мертв... Все работяги спали, и никто не знал, входил ли кто этой ночью в барак. Убит иль сам умер от радости, не пережив ее. Такое, как слыхали, тоже случалось иногда.
— Он нас выручал. Спасал от фартовых. А свою беду не почуял, - вздохнул кто-то из работяг.
А участковому вспомнилась угроза в адрес печника, брошенная убийцей Тихона на Трофимычевой деляне,
— Нет. Не сам... Снова «закон - тайга» сработал. Но кто же в этот раз посеял смерть? - Участковый сжал до хруста кулаки.
Когда сообщал в Поронайск о смерти Кузьмы, узнал, что во время эгапирования из Трудового один из преступников по кличке Сова совершил побег. Двое других прибыли к месту совершения следственных действий,..
— Это тот недомерок сбежал? - удивился Дегтярев.
— Он самый. Этот недомерок опасней целой «малины». И сбежать удалось по-дикому. Лесовоз наш «воронок» задел. Что называется, расцеловал в задницу до крови. Замки и сорвались. Машина несколько секунд шла по инерции на полной скорости, пока шофер затормозил. Но этого Сове было достаточно, чтобы сообразить, выскочить и сбежать. Все, обшарили. Не нашли. Словно сквозь землю провалился. Не человек - дьявол какой-то, - удивлялись в Поронайске.
«Значит, вернулся он ко мне в Трудовое», - без радости понял Дегтярев. И услышал в ответ утвердительное. Мол, куда же ему еще податься, если в городе вся милиция на ушах стоит, а в Трудовом - опять происшествие со смертельным исходом. Не Сова ли счеты свел?
— Ищи у себя. Куда ему деваться? Ведь вот и расписаться в своем прибытии успел. Этот печник помог их поймать. А по фартовому закону за это смерть полагается. Ты о том не хуже нас знаешь, послышался в трубке голос уже самого прокурора.
— Легко сказать - ищи! Будто он вешки на своем пути для меня оставит. Иль зарубки, чтоб дорогу не потерять. Я этих гадов больше полугода искал. А они довезти не сумели! Машина их в зад стукнула. Лесовоз! - осекся участковый и тут же понял, как исчез, как Сова добрался в Трудовое. Конечно, на лесовозе, который, лишь притормозив после столкновения, помчался от места аварии на бешеной скорости. Значит, в кабину паскудник успел заскочить. И там водителя за жабры взял. «Надо проверить по путевым листам», - решил участковый. И через пару часов убедился в собственной правоте.
Водитель лесовоза сознался сразу. Не стал изворачиваться.
— Да, зацепил прицепом «воронок» на повороте. Не я, они поспешили проскочить. Я правил не нарушил. Иначе б нагнали и прижали. Я притормозил, чтоб шоферу натолкать, сами понимаете чего. Высунулся из кабины, слышу, кто-то рядом на сиденье дышит. Оглянулся, а он мне - пальцы в глаза. И говорит: «Гони, падла, свою таратайку! И живей! Не то зенки в жопу всажу». Я и включил скорость. А потом гадко стало, что такого гниды испугался. Он ведь по пояс мне. Ну и тормозить начал. В зеркало вижу, что «воронок» стоит, за мной не гонится. Решил к ним вернуться. Так этот хорек, с сиденья, мне кентелем в подбородок въехал. Чуть зубы не вышиб. Будто мои мысли угадал. И говорит: «Сматываемся! Не то и вовсе ожмурю». Из-за пазухи достал спицу. Похожую на велосипедную. Заточена острей любой иглы. И брешет мне: «Натяну тебя на эту игрушку, и будешь сохнуть, как червяк в гербарии, в своей развалюхе». Я ему по-свойски все, что о нем думаю, в двух словах сказал. А он мне - к груди спицу. И предупреждает: «Фартовые от фраеров не терпят... Еще потрехай и накроешься... Мне терять нечего!» Довез я его до Трудового. А вот где он вышел - не знаю. Словно испарился. Как появился, так и исчез незаметно. Когда его в кабине не стало, будто я от говна отмылся, дышать легче стало. Так я теперь вторую дверцу намертво закрыл. Чтоб никто не подсел.
— Неужели не притормаживал, когда он выходил? - удивился Дегтярев.
— Нет! Скорость не снижал.
— Где в последний раз его видел, где проезжал?
— Да перед селом уже. В километре. Не дальше...
— В лицо узнал бы?
— Да его спутать нельзя. Таких средь людей больше не водится.
Отправив покойного Кузьму на вскрытие в Поронайск, Дегтярев решил съездить к Трофимычу. Прихватил с собой двух ребят на всякий случай. А вдруг Сова к старику отправится?
Но нет... Трофимыч разбирал остатки бани. Узнав о сбежавшем, погрустнел. Но потом сказал жестко:
— С ним одним я управлюсь. Ты не боись за меня. Коли что, наведаюсь. Молчать не стану.
— Может, возьмешь на время одного из ребят? Охранять тебя будет, баню поможет поставить, - предложил Дегтярев.
— Хорошо бы так-то! Да в Трудовом, чую, вы нужней будете.
— Зря, Трофимыч, отказываешься. Ребята мои надежнее твоего оружия. Жаль мне тебя будет, если этот недоносок напакостить тут успеет. Но мы наведываться к тебе будем, - пообещал участковый и внезапно услышал над головой:
— Р-р-рау!
Глянув вверх, окаменел от неожиданности.
— Нельзя! Не моги! Прочь, Стрелка! Сгинь! - заорал старик диким голосом и вырвал пистолет из руки участкового.
Дегтярева бил озноб. Промедли секунду - и рысь, громадная, сильная, впилась бы в горло. Такую не стряхнешь, не испугаешь криком. Она - хозяйка тайги, Трофимычева заповедника. Лесник давно передал ей свои владения. От ее взгляда ничто и никто не ускользал. Она стала владычицей всего живого, она карала и миловала, она была той, кого лесник звал своею душой после смерти. Ее он выходил и вырастил себе на замену.
— Ну и напугала, гадость! - вытер вспотевший лоб Дегтярев, глянув вслед Стрелке, спокойно сидевшей на крыльце зимовья и оглядывавшей тайгу. - Что ж она бандюг проглядела? - укоризненно качал головой участковый.
— Гон у нее был. Первая любовь. Вот и прозевала. Зато когда воротилась, из избы прогнала. Не дозволила в хате жить. Они из-за нее не шибко в тайгу совались. И кабы не рысята, Стрелка сжила б их с заповедья.
— Он и теперь подгадать может. Под зиму. Иль момент улучит, когда не будет ее на участке, - встрял молодой милиционер.
— Нет. Нынче верней собаки подле меня пасется. Глаз не отводит. До ветру без присмотра не пускает. Аж совестно, - признался дед. И продолжил улыбаясь: - У Стрелки свое имеется особливое чутье. Она беду враз сечет. И мчит ко мне. Надысь прискакала, молоком все пузо вымазано, рысят-детей своих от титек оторвала, а меня от погибели сберегла. И этим... избу поджечь помешала... А говорят - в ней сердца нет. Откуда ж такое чутье идет, ежли не от сердца? Дай Бог людям его иметь. Чутье, сострадание иль сердце, пусть Господь всякое живое эдакой верностью наделит. Любовью тайги к ближнему, человека к человечьему. Мне нынче дружка иного не надобно. Дал Творец защиту. На том благодарствую. А коль опередит злыдень, значит, судьба моя такая, горемычная. И сетовать не стану. Господу все видно, и я его создание, не без присмотру живу.
