Данил Корецкий - «Сандал» пахнет порохом
Амир достал из нагрудного кармана камуфлированного комбеза золотые часы на цепочке, посмотрел на них и спрятал обратно.
– Успел, – равнодушно кивнул он. – Теперь проверим, как это сработает.
Саббах взял лежавший рядом с ним пульт, протянул.
– Код – четыре четверки!
Джамалутдин дрожащей рукой взял пульт и растерянно замер. Он не понимал, что происходит. Взрывать заряд с этого места нельзя! До фугаса было не больше четырех-пяти метров. Семь килограммов тротила оставят шестиметровую воронку. Ни от него, ни от амира, ни от телохранителя-иорданца ничего не останется!
– Чего ты ждешь?!
– Надо отойти, командир, – с трудом выговорил молодой человек: губы не слушались – еще бы, он перечил самому Саббаху! – Мы находимся слишком близко…
– Боишься?
Толстые губы амира скривились в презрительной улыбке, обнажив крупные желтоватые зубы. Он снял очки и в упор рассматривал молодого сапера.
– Только за тебя, амир!
– Чтобы стать моджахедом, нужно изгнать из сердца страх, верить в Аллаха, верить своему амиру, и не обсуждать его приказы!
– Я верю в Аллаха, Учитель, – растерянно произнес Джамалудин. – И тебе верю…
Про страх он предусмотрительно промолчал. Сердце колотилось все сильнее, и Саббах наверняка заметил это.
– Тогда ничего не бойся! Я с тобой. И Аллах с нами, на все его воля.
Немеющими пальцами Джамалутдин начал нажимать: «4», «4», «4»… Ожидая, что амир остановит экзамен, он поднял глаза, и встретился взглядом с Саббахом… Оба глаза были одинаково холодны и мертвы, как будто сделаны из стекла.
«Не остановит», – понял Джамалудин.
– Аллаху акбар! – крикнул он и, зажмурившись, в четвертый раз нажал кнопку с цифрой «4»…
Но ничего не произошло. Ни взрыва, ни ужасной ударной волны, ни адского пламени, испепеляющего слабые человеческие тела. Только горячая струя потекла по ноге Джамалудина, правая штанина намокла, остро запахло мочой. Он будто вернулся с того света и не мог занять свое место на этом. От пережитого страха смерти, а может от стыда за этот животный страх, у Джамалутдина поднялось давление, в ушах звенело. Застыв, он непонимающе смотрел на своего амира. Саббах криво улыбнулся, взял свою страшную трость, но только для того, чтобы подняться на ноги.
– Ты понял, что произошло? – спросил он. Спросил доброжелательно, обычным человеческим тоном, как мог бы спросить его отец или брат Умар.
– Аллах явил свою милость, – с трудом выговорил Джамалутдин.
Саббах хмыкнул.
– Вряд ли ты заслужил милость Аллаха! Просто не хватило силы тока, чтоб продавить сопротивление провода. Нужно было ставить конденсатор большей емкости, или уменьшить длину провода…
Джамалутдин постепенно приходил в себя, но смысл сказанного Саббахом воспринимался им не сразу.
– Ты выполнил мой приказ даже под угрозой смерти, – смягчил тон Саббах. – Преданность и бесстрашие – были главными свойствами ассасинов, и остаются главными для моджахедов! Всему остальному можно научить, а ошибки исправить… Поэтому я оставлю тебя в живых, пусть Аллах решит, достоин ли ты жизни, или смерти. А сейчас иди и вымойся!
Только теперь Джамалутдин понял: амир знал, что фугас не сработает. Может, даже, он нарочно дал ему не тот конденсатор… Кроме стыда в душе зарождалось еще одно чувство: чувство обиды. Низко склонив голову, он побежал прочь.
– Быстрее, Ссыкун, быстрее! – крикнул ему вслед Абдаллах и расхохотался.
* * *Опираясь на тросточку, чтобы облегчить нагрузку на раненую ногу, Саббах подошел к Абреку, привязанному к дереву за поворотом дороги, отстранил руку охранника, караулившего коня, и без посторонней помощи довольно ловко вскочил в седло. Он с удовольствием проскакал около километра, отмечая, что оба охранника бегут так быстро, что почти не отстают, хотя увешаны оружием и снаряжением. Да, эти парни настоящие ассасины! Если бы таких было много, то они бы давно создали свое государство, как это сделал тот, чье имя он выбрал своим псевдонимом… Вздохнув, Саббах свернул с дороги.
Арабский вороной жеребец осторожно шел вверх по узкой тропинке. Осеннее солнце припекало, пахло разнотравьем, гудели поздние горные пчелы, самоотверженно запасающие мед перед долгой зимой. Умный конь старательно выбирал место, куда поставить копыто – он держался между флажками, обозначающими проход в минном поле, перешагивал через куски бетона, обходил груды разбитого итальянского кирпича, разбросанного в жухлой траве – остатки некогда богатого двухэтажного дома на краю села. Они поднимались все выше – туда, откуда доносились запахи бетона, ржавого железа и оружейной смазки, безошибочно распознаваемые по-звериному острым обонянием Саббаха. А аромат жарящегося на углях мяса мог услышать любой, и Абдаллах с Хуссейном, которые привычно выстроили боевое охранение: один шел впереди, другой – сзади, – громко сглатывали.
На пригорке располагались несколько пулеметных гнезд, сложенных из перевезенных сюда железобетонных перекрытий разрушенных домов, и обложенных мешками с землей. Саббах проехал мимо, чувствуя на себе любопытные взгляды засевших там бойцов.
Наконец, они подошли к забору из трех рядов колючей проволоки. Старая, проржавевшая «колючка» соседствовала с новой, матово блестящей, а третий ряд заграждений был и вовсе выстроен из спиральной «егозы», которой не было во времена ракетной части. В КПП, выстроенном из железобетонных плит и того самого итальянского кирпича, несли службу трое часовых. Один сидел у крупнокалиберного пулемета, торчащего из бойницы, второй поспешно выбежал и поднял шлагбаум. Это был молодой чеченец среднего роста в камуфляже и черной кожаной тюбетейке, с автоматом на ремне, висящим на правом плече с таким расчетом, что его можно было вскинуть одной рукой и сразу открыть огонь. Третий выглянул из дверного проема и восторженно рассматривал амира, но Хуссейн махнул рукой, и тот мгновенно скрылся.
Дальше начинался лес, всадник и его охранники скрылись в сыром и прохладном зеленоватом сумраке. «Зеленка» надежно укрыла их не только от вертолета-разведчика, но и от аэрофотосъемки с высоты шести тысяч метров. И даже от спутниковой съемки, если только та не ведется в тепловом диапазоне…
Вскоре они оказались на территории бывшей ракетной части: растрескавшаяся бетонированная площадка, сквозь которую пробивается трава и деревья, остатки асфальтовых дорожек, ведущих к бетонным жерлам туннелей, закрытых бронированными дверями, недавно восстановленная казарма… Все заросло деревьями, а проплешины накрыты маскировочной сетью, чтобы не засекли с воздуха.
Обед был уже готов. Как только амир совершил омовение и сел в новую, еще пахнущую свежим деревом беседку, на свой коврик, молодой парнишка в белой куртке не первой свежести принес снятую с огня свежую баранину на шампурах, лепешки, мацони и овощи. Расставив еду на низком столике, он поклонился и ушел.
Саббах сделал знак охранникам – он всегда разделял с ними трапезу. Абдаллах и Хуссейн присели напротив, но так, что было видно – они в любую минуту готовы мгновенно вскочить на ноги. Абдаллах пробовал обед первым – сегодня была его очередь. Если еда отравлена, он спасет амира ценой своей жизни. Но его это не пугало и аппетит не портило. Он жадно стал рвать белыми зубами горячее, хорошо прожаренное мясо.
– Машину осмотрели? – спросил амир на арабском.
– Конечно, – кивнул Хуссейн, возглавляющий контрразведку Саббаха. – Она цела. В смысле – следов пуль или подрыва нет. А так – как цела: в лепешку! Ну, и обгорела вся… Видно, Али в темноте на дороге не удержался – там очень узко…
– Машины не падают в пропасть сами по себе, – сказал амир. – Особенно, если в ней должен был ехать я… Даже молодой Али не допустил бы такой ошибки. Кстати, его нашли?
– Одни кости остались. Место неудобное, машина сплющена, не смогли достать…
– Передайте деньги родителям, – безразличным тоном распорядился амир. И тут же деловито спросил:
– А что по колонне? Разобрались?
– Нет. Неизвестно, кто там был. Но сработали конкретно: много убитых, много раненых, пожгли много транспорта, только одна машина ушла…
Абдаллах насытился, отодвинулся от стола и принял участие в разговоре.
– Вообще-то это непорядок. Если каждый делает что хочет, а других не предупреждает, то плохо кончится. Друг друга перестреляют.
– Борз так и хочет – чтобы каждый был сам по себе, – зло сказал Саббах. – И вообще, он слишком много стал о себе думать… А другие смотрят и берут с него пример!
– Так может, пора его убить?
– Рано пока. У него самый сильный отряд и вообще… Нужен он мне. Хочу с ним встретиться и поговорить глаза в глаза. А там Аллах подскажет, что делать!
– Двадцать минут прошло! – объявил молодой повар, ставя на стол свежую порцию шашлыка.
Большинство пищевых ядов проявляют себя за это время, но Абдаллах чувствовал себя прекрасно. Саббах и Хуссейн принялись за еду.
