Андрей Воронин - Кроссворд для Слепого
— И смотри, — напомнил замдиректора, — лишние подробности твоему спецагенту знать незачем. От него требуется: или нажать на спусковой крючок, или подложить мину, забросить гранату в окно, нож метнуть — я уж не знаю, какой способ он выберет. Выбор цели за нами, а он волен в средствах. Я пока что не услыхал от тебя слово «да», — напомнил замдиректора. Он явно куда-то спешил, то и дело поглядывая на часы.
«Конечно, время такого человека. расписано по минутам.»
— Да, — с усилием выдавил из себя Фёдор Филиппович.
Генерал-лейтенант Огурцов обрадовался:
— Я знал, что ты человек старой школы. Смотри, много не кури, — замдиректора пожал вялую руку Потапчука и зашагал по набережной.
Только сейчас Федор Филиппович заметил черный «мерседес» с тонированными стеклами, стоявший прямо на парковой аллее. Генерал-лейтенант сел в машину и уехал.
«Даже не знаю, кто из них больше испортил мне сегодня настроение: замдиректора или вонючий бомж», — в сердцах подумал генерал Потапчук и уже без соблюдения ритуала закурил.
Затяжки он делал быстрые, неглубокие, резко поднося сигарету к губам.
«Сами плодят мерзавцев и преступников, якобы во имя благих целей, а потом спохватываются!»
Генерал метнул, окурок в урну. Тот ударился о край жестяного раструба и упал на асфальт.
Потапчук поднял очки на лоб и, поскольку был дальнозорким, стал набирать номер на «мобильнике», держа его на вытянутой руке.
— Да, Федор Филиппович, — услышал он в трубке спокойный голос Глеба. Фоном звучала классическая музыка, что-то из оперы. В композиторах Потапчук никогда не был силен, ни в высшей школе КГБ, ни в академии его этому не обучали.
— Ты сейчас где?
— Там, где вы можете меня найти.
— Жди, скоро буду.
— Кофе поставить? — очень уж по-домашнему спросил Сиверов.
— Если я буду пить кофе такой же крепости, как и ты, да еще стану выкуривать по пачке сигарет в день, то сдохну, не дожив до понедельника.
— Вас, наверное, сильно разозлили?
— Кажется, и ты хочешь меня позлить. До встречи, — Потапчук, всегда бывший не в ладах с электроникой, боязливо нажал кнопку на трубке мобильного телефона и спрятал его в карман.
На набережную генерал пришел пешком от самого дома, хотя за ним и в выходные была закреплена дежурная машина. Потапчук уже собрался было ловить такси, даже поднял руку, стоя на бордюре, как увидел нагло пересекающую сплошную осевую линию черную «Волгу» с покачивающейся на крыше антенной спецсвязи. Это была его, Потапчука, служебная машина.
— Доброе утро, Федор Филиппович.
— Куда уж как доброе, — буркнул генерал, — если и тебе и мне отдохнуть не дадут.
— Получил срочный вызов. Куда едем?
— На Арбат.
Когда Федор Филиппович приезжал к Глебу Сиверову, то всякий раз покидал машину в новом месте. Даже его личный шофер не имел права знать, где расположена конспиративная квартира спецагента. Для стоянок Потапчук определил себе два квартала.
— Ты чем, Василий, заняться сегодня думал? — спросил Федор Филиппович.
— Ничем, — признался шофер. — Просто отдохнуть собирался, поваляться, телевизор посмотреть.
— Вот если бы ты с дочкой в цирк собрался, — назидательно сказал генерал, — я бы тебя отпустил. А теперь ждать придется.
Шофер не обиделся, знал, это своего рода игра. Сказал бы, что с дочкой в цирк идет, Потапчук бы ответил: «Ничего, пусть жена с ней сходит. Женщине приятно на публике показаться».
— Жди здесь.
— Сколько ждать придется?
— Может, полчаса, а может, и все восемь.
Генерал бросил в портфель папку, полученную от замдиректора ФСБ, и, старясь держаться подтянутым, распрямив плечи, перешел улицу. Это наедине с самим собой Федор Филиппович мог позволить расслабиться, с подчиненными же он держал себя так, будто его не могли одолеть никакие болезни.
Служебная квартира Сиверова располагалась в старом жилом доме. Жильцы подъезда знали лишь, что в ней находится мастерская какого-то художника. Глеба Сиверова можно было представлять кем угодно — художником, журналистом, рабочим, писателем. Он обладал универсальным лицом, в котором каждый был волен разглядеть что угодно: один интеллектуала, другой недалекого рубаху-парня, третий ловеласа. Скажи кому-нибудь, что Глеб — преступник, отсидевший десять лет за убийство, поверили бы и этому. Такая внешность удобна — захочешь, на тебя обратят внимание, а пожелаешь — никто тебя и не заметит. Своеобразная шапка-невидимка.
Потапчук преодолел шесть высоких этажей без единой передышки и, остановившись у металлической двери, прислушался к биению сердца.
— Входите, Федор Филиппович, — уже из коридора на генерала пахнул чудесный аромат свежесваренного кофе, дым дорогих сигарет. Слышна была музыка.
— Снова Вагнер? — Потапчук снял солнцезащитные очки и, поскольку это было единственное, с чем он пожелал расстаться, положил их на полку вешалки.
— На этот раз Верди.
— Никогда отличать их не научусь.
— Вам это и не надо.
Генерал прошел в большую комнату. Она многим напоминала мастерскую художника, если не считать, что в ней не было ни единого холста, ни единой картины. Подиум, застланный полотном, лампы, укрепленные на кронштейнах, ими при желании можно было высветить любую точку помещения. Компьютер, немного книг на деревянной полке и, конечно же, музыкальный центр и стойка для компакт-дисков.
— Ты бы для приличия хотя бы этот, как его… — пытался припомнить генерал, — поставил.
— Этюдник, что ли? Или мольберт?
— Конечно, он самый.
— Ко мне только вы и приходите. Но вы-то знаете, что я не художник. К тому же теперь художник может работать и на компьютере, без красок. Глеб широким жестом указал на потухший монитор и тут же спросил: — Как сердце, Федор Филиппович?
— Как в молодые годы, — улыбнулся генерал.
— Это как? — сразу почувствовал подвох Глеб.
— Так же неровно оно у меня билось, когда я впервые поцеловал девушку.
— Надеюсь, все остальное функционирует не хуже?
— Да, да, все как и в первый раз, — генерал принял из рук Сиверова чашечку с кофе. — Соблазны те же, но возможности уже не те, — вздохнул Потапчук. — Теперь мне только и остается что нюхать кофе, вдыхать дым твоей сигареты и глазеть на женщин. Страшно, Глеб! Мозги остаются прежними, а тело дряхлеет, — генерал звонко положил на журнальный столик портсигар, вытащил последнюю сигарету и картинно прикурил от бензиновой зажигалки. — Глеб Петрович, ты на меня не обижайся, пришел я к тебе по делу, от которого нельзя отказаться.
— Кому нельзя, мне или вам? — сразу же уточнил исходные позиции Глеб.
— Мне нельзя, а значит, тебе — тоже. Я сам сто раз себе в душе говорил «нет», придумывал десятки способов увильнуть, но, когда меня прямо спросили, берусь я или нет, ответил одним словом — «да».
— Я еще не знаю, что отвечу, — серьезно сказал Глеб, садясь напротив генерала.
— Музыку выключи.
Глеб подхватил пульт дистанционного управления и через плечо направил его на музыкальный центр. Музыка мгновенно замолкла.
— Тебе придется убрать одного человека, — и тут же предвидя возражение, Федор Филиппович вскинул руку. — Погоди, Глеб, отказаться ты всегда успеешь. Войди в мое положение, меня обязали не разглашать тебе подробности, просто указать цель. Но для этого сгодился бы банальный киллер.
— Уже и вы сорите английскими словечками, — подколол Потапчука Слепой.
— Я, зная твои принципы, расскажу тебе предысторию человека, и ты узнаешь, почему именно его, именно сейчас решили убрать. А тогда решай сам.
— Я хотел бы глянуть на его фотографию, — попросил Сиверов.
Федор Филиппович с готовностью распахнул папку, полистал и вытащил большого формата портрет, отпечатанный на цветном принтере. Перед Глебом был портрет мужчины типично восточной внешности: жесткие темные волосы, округлое полное лицо, карие глаза с легкой поволокой, какие в народе принято называть коровьими, несколько щегольские усы.
— Я могу сказать, что этот человек обладает сильной волей, — тихо сказал Глеб, обращаясь как бы к самому себе, — что родился на Среднем Востоке. По национальности скорее всего — он задумался, — узбек, но не из наших, не из советских. Большую часть жизни провел в Афганистане, в боях, если и участвовал, то как командир. В атаку не ходил, в окопах не сидел. Фото сделано не так давно, теперь он живет в России, — Сиверов отложил фотографию и глянул на генерала с легкой улыбкой, мол, не ошибся?
— Не знаю, Глеб, как ты это делаешь, но все — сущая правда. Даже если ты назовешь его имя, я не удивлюсь, наоборот, это многое объяснит мне Возможно, ты уже встречался с ним?
— Нет, никогда. Скажите, Федор Филиппович, какое из предположений, сделанных мною, более всего удивило вас?
— Откуда ты знаешь, что он сейчас живет в России?
