Юрий Корчевский - Сибиряк. В разведке и штрафбате
И коварны немцы были. Одна их выпрыгивающая мина SMi-35 чего стоила. Ей для срабатывания хватало легкого нажатия. Вышибной заряд подбрасывал мину на 50–70 сантиметров вверх, и она взрывалась, оставляя вокруг себя на девять-тринадцать метров зону сплошного поражения.
После теории и занятий с муляжами пошли выходы в поле – учились ставить мины, маскировать. Другие эти мины искали щупами, снимали. Конечно, мины были учебными, на таких не подорвешься, но будущие минеры относились к занятиям со всей серьезностью.
Ближе к выпуску привезли в школу диковинку, индукционный миноискатель ВИМ-203. С ним обнаружение мин быстрее пошло, но был у него один недостаток – он не в состоянии обнаруживать мины в деревянных корпусах. Только на фронте, значительно позже, Алексей видел миноискатели ВИМ-695 и ВИМ-625. Они были попроще и работали на одной радиолампе, потому как их катастрофически не хватало.
А сводки с фронта поступали все тревожнее. Немцы рвались к Москве, к Ленинграду, и едва ли не каждый день в сводках Совинформбюро звучали все новые и новые города, где велись упорные и ожесточенные бои.
Курсанты перешептывались вечерами:
– А где же наши красные соколы? Почему немцы Москву бомбят? И где танки? Пели ведь до войны «Броня крепка, и танки наши быстры…»?
Вопросов было много, а ответов на них не было.
Один случай потряс курсантов до глубины души.
Когда политрук на полевых занятиях после обеда говорил о боях на подступах к Москве и о том, что Москву не сдадут, один из курсантов учебки возразил:
– Кутузов в тысяча восемьсот двенадцатом году Москву сдал, а войну все равно выиграл.
– Отставить пораженческие настроения! – политрук подошел к курсанту, вытащил пистолет и выстрелил ему в голову.
Смерть товарища шокировала солдат, как-то уж слишком буднично и спокойно политрук застрелил курсанта. Многие впервые видели смерть так близко. Только что обедали вместе – и вот…
После этого случая вопросов политрукам не задавал никто. А Алексей только утвердился в мысли, что государство – машина жестокая и безжалостная, и стал отчетливо понимать, что Родина и государство – суть не одно и то же. Он и раньше был не очень разговорчив, как многие сибиряки – на охоте в одиночку не очень-то поговоришь, а теперь и вовсе молчуном стал.
Через два месяца интенсивного обучения стали формировать команды для отправки на фронт. Их учебный взвод целиком попал на Центральный фронт. Раскидали минеров по всем дивизиям.
Служба была в основном ночная. Если днем на «нейтралку» выползать мины ставить или немецкие снимать – долго не проживешь. Немцы, заметив любое движение на нейтральной полосе, поливали ее огнем из пулеметов, не жалея патронов, или накрывали минометными залпами.
Первый выход на «нейтралку» Алексею запомнился надолго. Их было четверо. Старший – сержант Кузнецов, воевавший еще в финскую и служивший в армии с самого начала войны, с 22 июня.
На Алексее, как и на других минерах – винтовка через плечо, на ремне – саперная лопатка, отточенная до бритвенной остроты, а в обеих руках – по мине ТМ-41. Нагружен, как ослик. Кто-нибудь подсказал бы ему еще, как ползти по земле, когда обе руки заняты? Днем еще минерам командир пехотной роты, молоденький лейтенант, показывал из траншеи, где мины ставить.
У немцев танков было много, применялись массово, и наши бойцы их боялись – что с винтовкой против стальной махины сделаешь? Гранат противотанковых не хватало, бутылок с зажигательной смесью – тоже. Да и побаивались их бойцы. Попадет невзначай пуля или осколок в хрупкое стекло – сам факелом станешь. К тому же, чтобы бросить и попасть в танк такой бутылкой, надо его подпустить совсем близко, метров на двадцать пять – тридцать. Да только немецкий пулеметчик в танке тоже не дремлет. Как показался боец в траншее или окопе, сразу стреляет.
Пушек противотанковых тоже почти не было. Видел Алексей на фланге одинокую замаскированную «сорокапятку», прозванную солдатами «Прощай, Родина!». Потому надежда оставалась – мины выставить на танкоопасном направлении.
Мина ТМ-41 оказалась слабовата. Четыре килограмма тротила в ней могли перебить только гусеницу, а корпус и экипаж танка оставались целыми.
Они выкопали саперными лопатками ямки, установили мины в шахматном порядке и вернулись в свои траншеи за следующими минами. Чтобы обезопасить направление, надо было установить не один десяток мин, а если по-хорошему – то и не одну сотню.
Часам к четырем утра, установив последнюю мину, они поползли к своим.
Внезапно Алексей услышал, что навстречу им тоже кто-то ползет. Дернув сержанта за сапог – он полз первым, Алексей прошептал:
– Впереди кто-то есть, сюда ползет…
Сержант отмахнулся:
– Там наши траншеи.
Но тут легкий ветерок донес чужой запах. Алексей не курил, и запахи различал хорошо – не раз на охоте нос его выручал.
Он стянул ремень карабина через голову. Осторожно, стараясь не издать ни звука, снял предохранитель на затворе – патрон был уже в патроннике.
Сержант и еще два минера успели отползти вперед метров на семь. Вдруг оттуда донеслись вскрики, шум борьбы, замелькали тени. И было непонятно, что происходит. Уши резанул немецкий возглас.
Алексей вскинул карабин и, выстрелив в едва различимый силуэт, передернул затвор.
Оказывается, минеры столкнулись на «нейтралке» с немецкой разведгруппой. Они захватили нашего солдата из дозора и возвращались к себе. Будучи обнаруженными, немцы взялись за автоматы. Как только первый из них открыл огонь, стало понятно, кто чужой – у минеров автоматов не было.
Алексей выстрелил. Впереди завязалась рукопашная – слишком близко немцы находились от русских, и огнем можно было зацепить своих.
Алексей вскочил, перебросил ремень карабина через голову, рванул клапан чехла, вытащил саперную лопатку и кинулся к дерущимся. Пока он ночью ползал по «нейтралке», глаза успели адаптироваться к темноте.
Спиной к нему здоровенный немец пытался ножом или штыком – сразу и не разберешь, чем, только лезвие поблескивает – ударить минера. Алексей ударил его по шее, под обрез стального шлема. Противно чавкнуло, и немец стал заваливаться на бок.
Еще двое наседали на сержанта, отбивающегося прикладом карабина. Он держал его за ствол, как дубину.
Алексей ударил одного лопаткой, как топором, поперек спины. Захрустели ребра. Немец закричал, и Алексей ударил еще раз. Разведчик упал.
Теперь немец остался в одиночестве. В правой руке он держал нож, а левой слепо шарил по поясу, пытаясь нащупать кобуру.
Сержант взмахнул карабином. Немец отшатнулся, уворачиваясь от удара, запнулся о тело убитого соотечественника и упал на спину. Изо всей силы сержант ударил его прикладом по руке. Немец выронил нож и закричал от боли. А сержант бил прикладом – по груди, по лицу, по животу. Он как будто обезумел.
– Сержант, все, успокойся. Ты убил его.
Сержант посмотрел на Алексея диким взглядом, на его лице темнели многочисленные капли крови.
– Ты ранен?
– Вроде нет.
– Кровь у тебя на лице.
Ни наши, ни немцы не стреляли, боясь в темноте попасть в своих. Немцы не пускали осветительных ракет, что делали всегда, – они надеялись, что их разведчики выкрутятся.
– Мы что, вдвоем остались?
– Похоже.
– Тогда берем наших и тащим к траншеям. Может, ранен кто.
Алексей взял под мышки Илью и, пятясь, потащил его к своей траншее. Благо никто не стрелял, и это давало ему возможность не пригибаться.
Когда почувствовал под ногами бруствер, остановился.
– Эй, пехота! Помогите!
К нему подбежали два пехотинца и помогли спустить минера в траншею.
– Не дышит он, вся грудь в крови.
Тяжело дыша, рядом появился сержант.
– Как он?
– Готов, – ответил пехотинец.
– А мой жив, дышит. Зови санитаров! Вот что, Ветров, – обратился он к Алексею, – иди к месту схватки, собери оружие. Положено так.
– Наше или немецкое?
– Все, что найдешь. И документы, если у немцев есть, тоже прихвати.
Алексей вздохнул. Неохота, страшновато снова на «нейтралку», но… сержант приказал.
– Есть.
Он выбрался из траншеи и не ползком, а на ногах направился к месту, где произошла схватка. Обшарил карманы маскировочных халатов у немцев – пусто. И наши, и немецкие разведчики перед рейдом в тыл противника документы сдавали.
Обыскивать убитых было неприятно. Он собрал оружие в кучу – получилось изрядно: четыре пистолета-пулемета МР 38/40 и две трехлинейки. Вспомнил про пистолет. Расстегнув ремень, снял его вместе с кобурой. На поясе еще ножны были. Он снял с убитых ножи – пригодятся самим. Без ножа, к которому привык в тайге, он был как без рук. Штыком от трехлинейки ничего разрезать нельзя – он четырехгранный, а ножи положены только в разведке. Был у сержанта еще складной нож – бикфордов шнур отрезать или провода, только Алексей хотел иметь свой.
Он обвешался оружием и, шатаясь под его тяжестью, направился к траншее.
