Странный приятель - Чекрыгин Егор

— И что ты можешь предложить? — прямо спросил Готор.

— Опять же — к нашему лейтенанту идти. У него связи есть. Он нужных людей знает, и нужные люди его уважают. Всю не всю, а уж, по малому разумению, треть стоимости получите. Треть эти торгаши-кровопийцы загребут. А что останется, скрывать не буду, опять же, хорошим и правильным людям пойдет. Однако, ты, Готор, человек разумный. И сам понимаешь, что подмаслить тех, кого надо, все равно придется. Ведь как только денежки в твои руки упадут, к тебе многие наведаются. И каждый намекнет, а то и прямо потребует «маслица». А вы ж тут как слепые котята — людей не знаете, обычаев не ведаете. Кому не надо — сунете, а кого надо — пошлете. А в результате и денег нету, и неприятностей полный мешок. Так что деньги-то мало взять. Их еще и в руках удержать надо. А в одиночку это никак. Пойдете под крылышко лейтенанта Бида — считай, все ваши проблемы решены. А решите быть сами по себе… Ну на самих себя потом и пеняйте. И вот о чем еще, ребятки, покумекайте. Ты, Готор, намедни сказал: «Наравне со всеми». Тока сам понимаешь, что вы-то и не «наравне». Все «равные» лямку не один год тащили, в них солдатчину палками вбивали так, что кости хрустели. Вот они — наравне. А вы дуриком, благодаря слепой удаче, наверх выпрыгнули, да еще и хабар неплохой по дороге добыли. Народ, конечно, к вам со всем уважением… пока. Но очень скоро вы можете белыми воронами стать. А такие долго не живут, потому как мы все — солдаты и все под командирами ходим. И даже то, что ты Ренки своего капралом сделал, вам не больно-то поможет. Капралы только солдатней покомандовать могут. И то лишь той, что у них в подчинении. А в остальном — такие же бесправные существа. Любой сержант, не говорю уж про офицера, может нашему брату капралу ад на земле устроить, коли не потрафишь чем. Так что денежки ваши и удача надолго не задержатся. Вот я вам и предлагаю к правильной компании прибиться, где к вам по-человечески отнесутся, а не мыкаться сами по себе… В общем, я все тебе сказал. А дальше думайте сами, — закончил свою речь капрал и, быстро встав и не попрощавшись, ушел обратно в темноту.

— Это что же… — удивленно протянул Дроут, толкая локтем своего приятеля Таагая. — Это, получается, нас в «общество» позвали… Надо соглашаться!

— Угу, — поддакнул ему Таагай. — В «обществе»-то, оно, завсегда!

— А вы как считаете? — поинтересовался Готор мнением остальных.

— Тут ведь как… — задумчиво сказал Киншаа. — Коли и впрямь… Так ведь, если что, и нам за них впрягаться придется. Доод вроде мужик неплохой, однако кто его знает, кто там еще за ним стоит!

— Я не знаю… — высказался Гаарз. — Вроде и так пока обходились, но с другой стороны…

— А и думать нечего! — едва ли не во весь голос рявкнул Дроут и сам вжал голову в плечи, услышав, как его слова разнеслись по ночному лагерю. — Мы вон с Таагаем скока лет подходы к правильному «обществу» искали, — перешел он на драматический шепот. — Оно, конечно, отстегивать пришлось бы по половине хабара, зато уж на каторгу точно бы не попали. И наводку бы дали хорошую, безопасную, и от стражников, случись что, отмазали бы. А тут вона как — сами подходят, предлагают. Чего нос-то воротить?

— Однако у меня возникают серьезные сомнения, — ответил Ренки, уловив на себе взгляд Готора. И весьма впечатленный последними словами Дроута, от которых повеяло чем-то весьма недостойным благородного человека, добавил. — Мне кажется, что вся эта возня попахивает чем-то бесчестным!

— Хм… — взял слово Готор. — Киншаа прав. Главное — знать, с кем в общество вступаешь. И, кстати, Дроут, это не совсем то общество, о котором ты подумал. Хотя на более глубоком уровне, скорее всего, и имеет общие корни с… Впрочем, не важно. Я не думаю, Ренки, что Доод с лейтенантом Лаартом Бидом и впрямь занимаются чем-то незаконным и недостойным. Скорее, это группа вроде нашей, объединенная общими интересами, главный из которых — выжить. Возможно, они иногда и идут на некоторые… хм… нарушения устава. Но прямым криминалом наверняка не занимаются. В армии довольно трудно что-то скрыть — все у всех на виду. Так что я, пожалуй, выскажусь за это предложение.

— Хорошо, — кивнул Ренки. — Но предупреждаю сразу: если мне покажется, что нас толкают на недостойные поступки… Я лучше погибну, но не последую по этой дороге!

— Ну коли и Ренки согласен, — пробурчал Гаарз, видя, что оба негласных лидера их компании пришли к общему решению. — Тады и я не отказываюсь.

— Вот и ладно! Но вы ведь понимаете, что это означает? Нам придется принять и оба других предложения.

Глава 7

— Да вашу же!.. — проорал взбешенный Ренки. — Ну неужели так непонятно? Когда стоите в строю при выполнении любых приемов, левая нога остается на месте, а правая топчется вокруг. Когда выполняете приемы с мушкетом, замок всегда должен смотреть наружу, иначе заденете за одежду и если даже не пальнет, так конфузу все равно не оберешься! Правая ладонь — под замком, а не спереди или поверх него. Движения должны быть четкими и энергичными. И не для того, чтобы красиво смотреться на параде, а чтобы в строю не началась сумятица и толкотня. Я еще понимаю — остальные. Но ты-то, Готор!

— Извините, капрал оу Дарээка, — с легкой улыбкой наблюдая за приступом бешенства Ренки, ответил Готор. — Но я ведь тебе говорил, что хорошо драться и стрелять — это еще не значит быть солдатом. Так что если я и дальше буду лажать, можешь врезать мне своей палкой!

— А вот и врежу! — устало ответил Ренки, прекрасно зная, что никогда не приведет свою угрозу в исполнение.

Прошло уже недели три с того дня, как шестеро приятелей стали полноценными солдатами армии королевства Тооредаан. Жизнь у них пошла… конечно, не сладкая. Но все же лучше, чем с утра до вечера копать землю да таскать разные тяжести в каторжной команде.

Очень скоро они оценили, насколько выгодное предложение сделал им капрал Доод и как они оказались правы, его приняв.

Когда на большом плацу, на котором выстроились остатки шести полков (с Девятым Мушкетерским пока еще ничего не было ясно, все ждали королевского указа о его дальнейшей судьбе), полковник оу Дезгоот торжественно повесил им на погон крохотную булаву — знак совершенного подвига, а они в ответ озвучили просьбу служить под началом своего бывшего лейтенанта, полковник так подмигнул им, что стало понятно: он и сам входит в «банду», присоединиться к которой они только что согласились этой своей просьбой. Ну может быть, не то чтобы входит, но связь поддерживает точно.

Ну а дальше все пошло как по маслу. Мундиры им выдали из очень качественного сукна, пообещав, что «как героям» из жалованья вычтут, как за обычные. Мушкеты, берендейки, пулевые сумки, пороховницы и прочая амуниция — новехонькие. Котелки, миски, кружки, ложки им позволили оставить трофейные, отличавшиеся от обычных армейских с обязательным королевским гербом и жутко неудобных, тем, что там один предмет убирался в другой и все пряталось в специальный чехол, который можно было пристегнуть к еще пахнущим свежевыделанной кожей ранцам. Трофейные наборы и меньше весили, и были гораздо компактнее, а главное — не гремели при ходьбе.

При иных условиях за такое неуставное имущество любой сержант имел бы право запороть нарушителей до полусмерти. Но наших героев это не касалось. Возможно, потому, что оставшиеся от кредонских егерей походные наборы как-то внезапно оказались в собственности остальных капралов и сержантов особой команды.

Интересно было наблюдать, как распределяется трофейное, якобы проданное маркитантам, имущество. Нет, не то, чтобы Ренки этим сильно интересовался. Однако Дроут весьма ревностно приглядывал за вещами, которые, пусть и ненадолго, привык считать своими, и подробно докладывал об этом у общего костра…

Большая часть верблюдов куда-то пропала. Кажется, их отправили с ближайшим обозом, чтобы перевезти в более цивилизованные места и продать по достойной цене. Однако самый дорогой, принадлежавший ранее офицеру верблюд вдруг внезапно оказался в собственности полковника оу Дезгоота. И тот постоянно разъезжал на нем под аккомпанемент зубовного скрежета и завистливых вздохов остальных офицеров. Даже для такого небедного человека, как полковник, этот двугорбый скакун был слишком дорогой игрушкой. И при иных условиях он бы мог только облизываться, глядя на него.