Роже Борниш - Гангстеры
— Поймите меня правильно: мы должны сплести огромную паутину. Почти все наши довоенные информаторы перешли в гестапо. Нам приходится начинать с нуля. И последнее. Я хочу связаться с бригадой по борьбе с наркобизнесом, чтобы они передали нам свою конфиденциальную информацию. Я буду разговаривать с Рикордо. Вопросов нет? В таком случае желаю приятного вечера, господа.
Инспектора один за другим покидают прокуренную мансарду. Шесть часов утра. Нузей натягивает свой баскский берет, спокойно спускается по лестнице и отправляется на свидание.
Почти в то же самое время Анри Рикордо выходит из здания полиции по борьбе с наркобизнесом, гораздо более пристойного и чистого, чем помещения его коллег из бригады по борьбе с бандитизмом. Он идет по длинному узкому коридору. Вдоль стен стоят скамьи, на которых сидят проститутки и сутенеры, взятые во время облавы.
В момент своего образования эта бригада именовалась полицией нравов, целью которой была действительно охрана добрых нравов от злонамеренных посягательств. Теперь бригада занимается проблемами женской и мужской проституции, сутенерства. Одним словом, под их пристальным вниманием находится все разнообразие сексуальных отклонений в эту ханжескую эпоху.
Здесь необходимо сделать небольшой экскурс в историю. После возвращения к своим служебным обязанностям с четырьмя пулями в теле, которые хирурги так и не смогли извлечь, Анри Рикордо хочет взять реванш. Он поклялся снять шкуру со своего палача. Несмотря на мольбы своей жены Оливии, Рикордо, упрямый, как вандеец, жаждет мести. Он хочет один найти Лутреля и подвергнуть его такой же пытке.
— Иначе он еще выкрутится при хорошем адвокате и уйдет от правосудия, — повторяет он. — Поэтому я разделаюсь с ним сам, с глазу на глаз. На остальное мне наплевать.
Движимый чувством беспощадной ненависти, Рикордо расставил сети во всех секторах своей профессиональной деятельности. Он начал с проституток. До сорок пятого года проститутки делились на три категории: во-первых, проститутки, занимающиеся своей профессией в домах и находящиеся над наблюдением администрации; во-вторых, проститутки, работающие на улице и зарегистрированные в картотеке полиции. Они получали санитарную карту, откуда и их прозвище: «девушка по карточке». Рикордо покрывал тех из них, которые могли быть ему полезны. Кроме того, владельцы домов, оказывающие ему услуги и обещавшие предоставить любую информацию о Лутреле, пользовались режимом наибольшего благоприятствования.
И наконец, третья категория проституток — незарегистрированные в полиции. Некоторые из них могут быть задержаны во время облавы и отправлены сначала в госпиталь Сен-Лазар для осмотра, а затем в тюрьму «Петит-Рокетт». Наиболее сговорчивым из них Рикордо выдал временное (незаконное) разрешение на исполнение профессии. Он заключил также договоры с сутенерами и владельцами ночных клубов, которые незаконно нанимают танцовщиц. Все эти люди заверили Рикордо в своем сотрудничестве.
Инспектору Рикордо не известно, что весь воровской мир дрожит от одного имени Лутреля, что все информаторы предпочитают молчать, чем получить пулю в затылок.
Эмиль Нузей ждет своего коллегу в «Кафе дю Пале», напротив парадного входа во Дворец правосудия. Он хочет поговорить с ним тет-а-тет, без посторонних. Шесть часов тридцать минут. Час пик в самом разгаре.
Анри Рикордо в костюме цвета морской волны, в кремовой сорочке и галстуке гранатового цвета, с зачесанными назад густыми черными волосами входит в зал. «До чего же он красивый парень, — думает Нузей, — ему надо было быть киноактером». Они пожимают друг другу руки. Рикордо садится.
— Мой дорогой Анри (Рикордо улыбается, так как подобное обращение не свойственно Нузею), тебе, наверное, уже известно, что я возглавляю бригаду по борьбе с бандитизмом.
— Известно, — говорит Рикордо.
— Ты знаешь дно Парижа, я имею всю информацию о преступлениях, поэтому мы могли бы сотрудничать с тобой. Я буду передавать тебе свою информацию, а ты мне — свою. Как ты на это смотришь?
Маленькие глаза Нузея пристально глядят на Рикордо. Он подносит свою руку к берету, чтобы надвинуть его на лоб при отрицательном ответе.
— Почему бы и нет, — отзывается Рикордо, взвесив все «за» и «против», — но при одном условии: если ты найдешь Лутреля, ты предупредишь об этом прежде всего меня.
— Лутреля?
— Да, Лутреля. Я хочу сам рассчитаться с ним, посмотреть собственными глазами, как он будет подыхать.
Старший инспектор Эмиль Нузей хмурит брови.
— Анри, это деликатный вопрос. Закон, ты понимаешь…
— Мне плевать на закон, — настаивает Рикордо. — Он вдоволь потешился надо мной, теперь моя очередь.
— Хорошо, — уступает Нузей.
Час спустя, довольный прожитым днем, он возвращается домой. Он легко поднимается на третий этаж, сует руку в карман, достает ключи от двери. Его взгляд падает на сверток, лежащий на коврике. Он читает: «Моему другу комиссарио». Заинтересованный, Эмиль Нузей наклоняется, поднимает сверток и открывает его. Он громко и непристойно ругается. В его руке оказывается бумажник с удостоверением и всеми документами. Кроме того, он видит визитную карточку, подписанную: «Джузеппе Ловера».
— Дерьмо, — ворчит Эмиль, — он вынул его у меня в автобусе.
Так заканчивается первый рабочий день шефа бригады по борьбе с бандитизмом.
12
Корнелиус быстрыми шагами пересекает мост Шампини, спускается на набережную, идет вдоль берега, направляясь к кафе «Кислица». На ходу он бросает взгляд на уже смятую газету, складывает ее и прячет в карман пиджака. Корнелиус явно озабочен. Все утренние газеты восхваляют сегодня, девятнадцатого июля, марсельскую полицию.
— Фараоны ликуют, — ворчит Корнелиус, ускоряя шаг.
Не глядя на грязные воды Марны, не обращая внимания на шутливые замечания приятелей, которые, собравшись на площадке, удят плотву, Корнелиус, опустив голову, идет в свою таверну. Он угнетен прочитанным. Рэймон, официант, сервирует столы к обеду. Заметив хозяина, он спрашивает:
— Какое у нас сегодня дежурное блюдо, патрон?
— Мои яйца! — ревет Корнелиус, пересекая зал. — Это прибавит им темперамента…
Он пулей проносится по кухне, не отвечая на приветствие мойщицы посуды, хорошенькой девушки в короткой юбке, выходит в сад и направляется к Лутрелю, играющему в шары в паре с Ноди против Аттия — Фефе.
— Привет, ребята! — говорит Корнелиус.
— Минутку, — отвечает Лутрель, не поворачивая головы.
— У меня серьезный разговор, — настаивает Корнелиус.
Лутрель поднимает шар, крутит его в руке.
— Заткнись, — бросает он. — Лучше посмотри на игру аса…
Он концентрируется, делает три больших шага, бросает шар. Пять пар глаз следят за его полетом: мимо!
— Черт! — ругается Лутрель в досаде.
— Ты слишком много пьешь, у тебя дрожат руки, — качает головой Ноди.
Пьер резко поворачивается к Ноди, меряет его недобрым взглядом, но Рэймон дружелюбно улыбается ему. Лутрель не понимает, насколько Ноди озабочен его состоянием. Корнелиус снова обращает на себя внимание:
— У меня такое впечатление, что вы не читали газет и не слушали радио…
— Нет, — рассеянно отвечает Лутрель, подходя к столику и беря рюмку с анисовым ликером.
Корнелиус достает из кармана газету и протягивает Ноди. Тот разворачивает ее. Остальные подходят к нему, держа рюмки, и читают через его плечо. Улыбки исчезают с их лиц. Новости скорее удручающие.
Восемнадцатого июля, то есть накануне, в девять часов тридцать минут, полиция Марселя оцепила квартал Сэнк-Авеню: заграждения, автобусы, радиомаяки, автоматы, винтовки с оптическим прицелом — все было использовано. Полчаса спустя группа инспекторов бесшумно поднимается по лестнице дома шестнадцать по улице Орг. Один из них стучит в дверь Лабесса.
— Кто там?
— Телеграмма, мадам.
Дверь открывается. Группа вооруженных мужчин проникает в квартиру. Рене Лабесс глупым жестом прикрывает бигуди на голове, но никто не обращает на нее внимания. Полицейские разбредаются по комнатам. В салоне они застают Доминика в майке, Лилиан, приятельницу Кристиана Борона, пришедшую за новостями, и Мюгетту Мотта, с радостью узнавшую, что Лутрелю удалось уйти от полиции в Кассисе. В спальне полицейские обнаруживают Ренара. В кальсонах, сунув одежду под мышку, он собирался уйти в окно, несмотря на раненую ногу, когда двое полицейских хватают его и надевают наручники.
— Спокойно, — говорит он полицейским.
Вместо ответа он получает затрещину. За наглость. Ему дают понять, что это только прелюдия к тому, что его ждет в комиссариате. Поэтому Цыган не оказывает сопротивления, экономя силы для предстоящих допросов.
