Максим Есаулов - Потерявшие солнце
– Ты из тех, кому лучше вообще не ложиться, если ненадолго. – Максаков ждал в коридоре. – А я наоборот – хоть пятнадцать минут, а уже легче.
– В каком он?
– В сорок восьмом.
У Игоря Гималаева были красные воспаленные глаза. Едкий сигаретный дым до отказа наполнял маленький кабинет. Окрытая форточка погоды не делала. Свет был таким же блеклым и слабым, как в коридоре. Старшина явно экономил на лампочках.
Градусов, сгорбившись, сидел на выдвинутом в центр стуле. У него было неприятное, словно сломанное посередине лицо, кривящийся книзу рот и большие, темные, пронзительные глаза, совершенно не гармонирующие с остальной внешностью. От него несло потом и страхом.
– Ты пойми – ты уже сел. – Стас Андронов сидел перед ним на корточках. – Сейчас вопрос: не «ты или не ты», а почему, за что и при каких обстоятельствах. Тебе сейчас надо решать: не «сидеть или не сидеть», а сколько сидеть и как сидеть. А это, – Стас развел руки, – зависит и от нас тоже. Неужели ты думаешь, что я с судьей Машкой не договорюсь, если я с ней вместе учился и водку пил.
Антон усмехнулся: по рассказам, судья Машка, она же Танька, она же Светка, она же любое другое женское имя, являлась любимым «коньком» Андронова при работе с клиентами. Видимо, все судьи женского рода в городе заканчивали пединститут, причем в один год со Стасом. Впрочем, подозреваемые не вдавались в такие тонкости.
– Ну что наш друг? – Максаков сел на край стола. – Не понимает?
– Не, – Стас поднялся, – не понимает.
– Да все он понимает, – подал голос Гималаев, – он просто над нами издевается. Он крутой. Да? Витя? Он ментов на… вертел.
– Я вовсе не издеваюсь, – голос у Градусова ломался, – я правду говорю. Почему вы мне не верите? Я же к Юрию Михайловичу хорошо относился. Я его уважал. Я не мог бы его… – Он замолчал и склонил голову. – Ну докажите, что я невиновен. Пожалуйста, поверьте мне.
– Смена караула? – Андронов посмотрел на Максакова. – Можно тебя на секундочку?
Антон тоже вышел в коридор.
– Покололи? – Серега Полянский закрывал свой кабинет.
– Как же, на пятьсот восемьдесят шесть эпизодов. А ты куда?
– У меня же таксист.
– Так полпятого еще.
– Он говнистый. Мне его надо у парадной перехватить, а то потом двери не откроет, а обыска у меня нет.
– Справишься?
– Я с Савенко, с участковым, договорился. Он поможет.
– Удачи.
– Вам также…
Лицо Андронова было озабоченным:
– Слушай, Миша, я начинаю думать: а может, это не он?
– Почему? – Максаков прислонился к стене.
– Он трясется весь. Говорит, что понял, что уже сидит. Чуть не плачет, но ни в какую. По идее, давно уже должен был поколоться.
– По идее, я должен был работать нотариусом.
Антон и Стас улыбнулись одновременно. Эту присказку Максакова знали все.
– Он, представляешь, мне говорит: «Шарапов, докажи, что я невиновен!» Может, он, конечно, хороший артист, но…
– Может. – Максаков оттолкнулся от стены. – Одежду смотрел?
– Так не видно. Кожа. Утром снимем. Экспертиза покажет.
– Через месяц. И где мы его будем искать?
– А почему он «афганцем» представлялся? – спросил вдруг Антон.
– Не знаю. – Андронов удивленно посмотрел на него. – Это часто бывает. Для крутости. А что?
– Так, мысля одна. – Антон расстегнул «ковбойку», обнажая бело-голубые полоски тельняшки.
– Театр хочешь устроить? – понял Максаков.
– А что мы теряем?
– Абсолютно ничего…
Казалось, с приближением утра Градусов уменьшается в размерах. На стуле сидел уже просто маленький комок одежды. Только глаза жили отдельно. Жалобная настороженность соседствовала в них с какой-то отрешенностью.
– Ты где служил, Витя? – спокойно спросил Антон.
Ломаное лицо дернулось. Углы рта неожиданно выпрямились. Пауза была чуть дольше, чем необходимо для ответа.
– В Кандалакше, в связи.
– А что же ты, сука, – Антон сделал пару шагов вперед и наклонился, – всем трепал, что «афганец»? А?
Он, в лучших традициях фильмов о революционных матросах, рванул рубаху, обнажая тельник.
– Я два года там отпахал, а каждая тварь будет примазываться. Я тебя, ублюдок, сейчас по стенке размажу, ломтями настругаю. Душман гребаный! – На свет появился арабский нож, изъятый на рынке у кого-то из таджиков.
– Антон, ты чего, успокойся. – Максаков и Андронов кинулись его удерживать.
Гималаев, не участвовавший в выработке шоу, все, конечно, понял, но остался на месте, боясь нарушить сценарий.
– Он сейчас у меня свои глаза сожрет, чмошник! – Антон вырвался и схватил Градусова за подбородок.
Тот отшатнулся. Встать ему мешали наручники, которыми он был пристегнут к стулу.
– Не надо! Я не виноват, что я там не был! – Голос у него стал неожиданно злым и пронзительным. – Я хотел, я просил, я требовал… Я все сделал. Я всю жизнь готовился. Я восемь лет ТАМ был каждый день. А он хотел всем рассказать…
– Хватит врать, урод! – Антон знал, что останавливаться нельзя. Нельзя давать клиенту расслабляться. – Чего ты херню лепишь, щенок!
Что конкретно говорить – сейчас значения не имело. Важно было – не молчать.
– Правда! Вы поймите. – Градусов смотрел только на него. Глаза его горячечно блестели. – Вы сможете понять. Только вы… Я с детства готовился. Я тренировался. Я знал, что вся «барыжная» жизнь моих родителей – это не для меня. Можно сигарету?
Он закурил. Тишина в кабинете звенела натянутой струной.
– Я все время готовился. Я чувствовал – это мое, я могу. Я стрельбой занимался… Альпинизмом… Даже карту изучил. Языком их тарабарским занимался… Я себя проверял. Собак ножом резал… живых. Я могу…
Сигарета в руке у него дрожала. Лицо тряслось, как у дошкольника, которого обманули с походом в зоопарк.
– А потом войска вывели, понимаете? – Он заглянул Антону в лицо. – Совсем. Мне в армию, а их вы-ве-ли. Можно еще покурить?
Кто-то приоткрыл дверь в кабинет. Максаков быстро посмотрел на Андронова. Тот молниеносно выскользнул в коридор, выпихнув неведомого ночного гостя. Антон отрешенно успел подумать, что это, наверное, проснулся Ледогоров. Градусов раскурил новую сигарету и кивнул ему. Остальные в этом кабинете для него не существовали.
– Я просил отправить меня на Кавказ. Там как раз началось. Но меня отправили в Кандалакшу. Знаете, кем меня назначили? – Колечко дыма поплыло к потолку. – Кочегаром!
Антону показалось, что он сейчас заплачет от воспоминаний.
– Понимаю, – дружелюбно кивнул он. Он чувствовал, что до убийства еще очень далеко, но они до него обязательно дойдут. Главное, не перебивать. Максаков и Гималаев, казалось, превратились в тени. Даже дыхания их не было слышно. Андронов не вернулся. Это была «сольная партия».
– Я восемь лет готовился убивать, чтобы два года кидать уголь в печку. – Градусов смотрел в пол. – Я не смог… Я писал всем… из Кандагара… из Баграма… Знали только родители и… Ира.
– Это из-за которой ты сел?
– Да. – Градусов кивнул. – Мы поссорились, и она назвала меня «героем кочегарки». Я сорвался.
– В зоне тоже был «афганцем»?
– Да, сказал, что выполнял там секретные операции. Там любят верить в такие истории. Откинувшись, хотел уехать в Югославию или Чечню. Оказалось не так-то просто.
– С художником в больнице познакомился? – Антон чувствовал, что наступает самый опасный момент.
– Да… Он хотел рисовать про войну в Афгане. Попросил консультировать…
Он замолчал. Антон знал, что спрашивать ничего нельзя. Папироса не вынималась из пачки. Пауза тянулась. Было слышно, как стучит по карнизу окна дождь.
– Я бы его не убил. Он мне нравился. – Градусов пожал плечами. – Но у меня не было выхода.
Антон с трудом подавил в себе желание выдохнуть. По телу побежала теплая волна.
– Он случайно узнал все. Его племянник служил вместе со мной. Зашел в гости и меня увидел. Юрий Михайлович раскричался, что я его обманул. Сказал, что всем расскажет… А у меня уже было много знакомых, которых он знал. Девушка одна… В общем, я понял, что это невозможно, и убил его. Раз восемь ударил, наверное.
– А уши и…
– Это я по-спецназовски. Я читал. Решил попробовать.
– Ну и как? – не удержался Антон.
– Нормально. Могу. Без эмоций. Ну вы знаете… Вы же там были…
– Знаю, – Антон кивнул, – а нож?
– Вы догадались, какой? – Лицо Градусова просветлело.
– Ну-у…
– Конечно, специальный, десантный. Я его купил у одного военного. Он в комнате под паркетом. Я думал вернуться и забрать.
– Покажешь?
– Конечно.
Антон оглянулся на Максакова. Тот еле заметно кивнул.
– Сейчас мне надо отойти, Витя. Кто-нибудь из ребят запишет подробно все как было. Хорошо?
Он встал. Градусов кивнул.
– Вы ко мне придете поговорить? Расскажете что-нибудь? Я же теперь тоже умею убивать.
Антон обернулся. Глаза Градусова искали понимания.
– Постараюсь.
В коридоре «накрылась» одна из ламп «дневного света». Мигающий свет неприятно колол усталые глаза. В кабинете Ледогоров и Андронов играли в нарды. Ледогоров, морщась, пил чай.
