Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед
– Семен Андреевич, какого свидетеля? Я?..
– Именно. Отец Дионисий утверждает, что он не имеет никакого отношения к налету на склад в бывшем доме купца Константинова, куда, как ты знаешь, свозились реквизированные церковные ценности из ряда церквей города.
Илья широко раскрыл глаза:
– Я – знаю? Склад? Какой склад ценностей, Семен Андреевич? Откуда мне знать, меня в город-то только по пропускам…
– Я склонен верить отцу Дионисию, хотя к общему мнению в этом вопросе мы с ним все равно не придем, – игнорируя слова мальчишки, продолжал товарищ Лагин. Священник издал какой-то горловой всхлип, отчего на его губах вспенились пузыри. – У меня есть подозрение, что ты мог бы дать показания, в некотором плане обелившие бы отца Дионисия и способные хотя бы немного смягчить его участь.
– Семен Андреевич, я буду рад вам помочь… но…
– Я еще не все сказал. Так вот, той ночью был застрелен воспитанник вашей школы-интерната. Ты сам прекрасно знаешь, какие типы поступают в ваше богоугодное заведение. – Тут тонкие губы товарища Лагина растянулись в усмешке. – Я уверен, что ты знаешь, кто именно мог принимать участие в ночном налете на купеческий дом, и названные имена, уж конечно, не будут иметь никакого отношения к отцу Дионисию. Ты можешь спасти хорошего… ты не ослышался!.. по-своему – хорошего человека. И не делай такого наивного взгляда. С кем-то, быть может, он проканал бы, как говорят твои одногруппники. С тем же идиотом Паливцевым. Со мной – нет.
– Товарищ Лагин…
Чекист подвинулся всем телом на Илью, оттеснил его к стене, и Холодный почувствовал его железную руку у себя на горле. Прямо напротив растерянных моргающих гляделок Илюхи оказались холодно поблескивающие темные глаза товарища Лагина. Он чеканил каждое слово:
– Я не советую. Тебе. Врать. Дело в том, что ты действительно можешь спасти отца Дионисия. В конце концов – вы знакомы давно. Почему не сделать доброе дело, помочь следствию, выявить настоящих участников налета?
Священник уже сидел на своих полатях и одним глазом смотрел на трепыхающегося в мощных руках Лагина Илью. Наконец он невнятно выговорил:
– Вы… о чем? Кто с кем знаком? Как он может спасти меня? Мальчик, не поддавайся… это какая-то дьявольская игра… и…
– Молчи! – заревел Лагин. – Молчи, сука долгополая! Я даю тебе последний шанс, а ты лезешь со своими потными бабьими словечками? Если хочешь знать, этот приютский мальчик… знаешь ли ты, кто он? Илюша Холодный, беспризорник? Как бы не так! Я не зря работал в этом городе с архивами и людьми. В свое время его дедушка облагодетельствовал твой приход и построил не одну церковь, слышишь, поп? Теперь тебя может облагодетельствовать внук.
Тут он выпустил Илюху. Тот стоял у стены, у него вздрагивали губы, а в груди, будто встрепанный воробышек, накрытый чьей-то большой твердой ладонью, подпрыгивало сердце. Наконец Лагин положил руку на плечо Ильи, заговорил дружеским тоном – как будто и не было бешеного окрика, сверкающих глаз, ненависти, искривленных тонких губ:
– Я действительно знаю про тебя больше, чем ты можешь предположить. Кровь – серьезная вещь, и редко-редко сын кухарки, выросший на посылках в прачечную, становится большим человеком. Ты – никакой не Холодный, а Каледин, твой дед – граф, владевший большими именьями в нашей губернии. Мне даже доводилось видеть пару раз и его, и твоего отца. Или дядю?.. У кого они воевали – у Деникина, у Врангеля?
– Думаю, что и у того, и у другого, – ответил Илья.
Товарищ Лагин похлопал Илью по плечу:
– Люблю таких! Ну так что? Отстоишь попа? Все-таки он тебя крестил. Уговор: ты называешь мне тех, кто на самом деле совершил налет на склад и украл ценности, а я отпускаю отца Дионисия. В церковь ему, конечно, пару месяцев лучше не ходить, но все лучше, чем получить пулю. А? – сощурился Семен Андреевич. – Ну так как? Песню о том, что ты ничего не знаешь, можешь даже не заводить.
…Илья действительно знал, КТО были те налетчики. Другое дело, кто известил Лагина… Сейчас Илья почувствовал себя удачливым игроком, которому везло почти до конца – но в последний, самый нелепый, самый несложный момент игры он дал маху – и все. Результат сгорел.
Илья перевел взгляд на покачивающегося взад-вперед священника и наконец выговорил:
– Семен Андреевич, я всегда с радостью вам помогу. И не надо тыкать меня носом в мое происхождение, о котором вы откуда-то знаете. Вон товарищ Ленин тоже из дворян. А Дзержинский, я читал, вообще в семинарии учился. На этого… на ксендза.
– Ле-е-енин? Дзе-е-ержинский? – прошипел Лагин. – Ну, ты смел, раз такое говоришь, стоя вот тут, перед этим без пяти минут трупом. А ты знаешь, что из твоего интерната почти каждую неделю исчезают воспитанники? Но из-за большой текучки их никто не хватится. Ну, знаешь?
– Н-нет.
– И ты вполне можешь остаться здесь. Только ты мне нравишься. Не сдал товарищей, хотя им все равно бы ничего не было… – Тут Лагин сделал внушительную паузу, и будь Илья болваном типа Юрки Пыжа, он непременно брякнул бы: «Как ничего не было бы?..» – и всех выдал. Однако Илья промолчал – под пристальным взглядом холодно улыбающегося чекиста. Подросток затаил дыхание: на своем веку ему пришлось видеть достаточно, чтобы понимать, что слова Лагина «вполне можешь остаться здесь» легко обернутся правдой. Семен Андреевич помолчал, затем, повернувшись на каблуках, бросил:
– Идем за мной.
Теперь Илья был готов к чему угодно. Они прошли по затемненному коридору, Лагин указал рукой на поднимающуюся на первый этаж узкую дубовую лестницу и проговорил:
– Тебе туда. У меня еще работа. А с тобой мы еще переговорим. У меня на тебя большие планы, Илья Каледин. Каледин! Если будешь слушать моих советов, еще не скоро станешь совсем холодным. И не вздумай пытаться куда-то сбежать: если бы я хотел наказать тебя по всей строгости закона, который не знает различий по возрасту… поверь, я так и сделал бы. Те постовые, что застрелили вашего, тоже недолго жалели – жизнь такая.
– Жизнь такая, – машинально повторил Илья.
– Иди. И помни: со старой жизнью покончено. Держись меня, и все у тебя будет. Эта власть – надолго.
7
Илья увидел Паливцева в сквере-«чекушке», который они прошли по пути к Лагину. Паливцев прохаживался перед двумя девчонками, распетушившись так, как только возможно было в его двадцать три или двадцать четыре непутевых года, и говорил старшей – той, которую он еще недавно назвал «тифозной»:
– Никогда не дал бы тебе четырнадцать! Ответственный ты человек, Александра. Иначе товарищ Лагин свою дочь тебе не доверил бы.
Та, которую Лева назвал Александрой, наконец посмотрела на Паливцева и произнесла:
– Вы, Лев Николаевич, шли бы себе в школу. У вас вон сколько учеников. А то на меня одну тратитесь.
– Не Николаевич – Иваныч… Почему же на одну? Вот Розочка же, – попытался быть очаровательным Паливцев.
– Здравствуйте! – крикнула семилетняя девочка и подпрыгнула. – Алька, пойдем.
– Нам пора, – сказала Александра, прищуривая широко расставленные живые глаза и бросая взгляд мимо Паливцева – туда, где шел Илюха. Даже нарочитая напускная взрослость не могла скрыть задора в ее взгляде, как невнятное серое платье не могло испортить ее стройной фигуры, уже заметно развившейся. Илюха бесшумно возник за спиной Паливцева и, когда тот начал говорить, что вынужденно короткая стрижка, впрочем, все равно очень идет девушке, толкнул его в бок:
– Товарищ заместитель директора. Вы не перепутали ее с поварихой тетей Глашей?
Паливцев подскочил и даже в лице переменился, когда увидел Илью:
– Ты? А…
– А товарищ Лагин передавал вам коммунистический привет. Как говорится, катиться на легком катере.
– Что?! – заорал товарищ Паливцев, и с него слетела разом вся обходительность. – Ты что такое несешь? Ты сбежал, что ли?
– Оттуда сбежишь, – вдруг бросила Александра.
Илья бросил на нее быстрый взгляд, но ничего не сказал, дав Льву Ивановичу блеснуть перед девочками красноречием. Тот не преминул воспользоваться этим. Подобрав губы, он сухо произнес:
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, Холодный, что школьная дисциплина и дисциплина в Главном политическом управлении – это совершенно разные вещи?
– Ну конечно. Товарищ Лагин, то есть Семен Андреевич, подробно остановился на этом моменте. Сначала, кажется, он подумывал меня наказать, а потом передумал.
Это было сказано так уверенно, что Паливцев заморгал:
– И что же… сказал тебе Семен Андреевич?
– Папа, папа! Это тебе сказал мой папа? Он – комиссар! – радостно всплеснула руками семилетняя Розочка, и Алька строго придержала ее за руку, потому что та порывалась обнять колени Ильи. Парень ответил:
