Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье
— Что тут у нас? Чай и шала. Снимай рубашку, Бык будет пить чифу, — осклабился он избитому Валентину. Дрожащими руками Валентин снял рубашку.
Через минуту рубашка превратилась в узкие полосы. Бык влез на унитаз, предварительно подцепив кружку на изогнутую ложку.
— Возьми в кармане спички и поджигай “дрова”.
Отупелый Валентин непонимающе вращал глазами.
— Поджигай, овца, полосу и держи под кружкой!
Вспыхнул огонек. Камера медленно стала наполняться копотью.
— Гарь, гарь снимай пальцами! — то и дело выкрикивал Бык.
Через несколько минут вода медленно стала закипать.
Бык опустил толстые кривые ноги на пол и удовлетворенно крякнул. Из пакета ложкой он зачерпнул много чая и высыпал в кружку.
Когда чифирь был готов, он сел на железную койку. Но, прежде чем взять кружку, неожиданно вскочил и с размаху ударил Валентина по лицу.
— Ты чё, пидар, думал со мной пить?.. А ну, чеши на парашу, сиди там пока я не освобожусь.
Когда он пил чай, открылась кормушка. В квадрате показалась улыбающаяся физиономия прапорщика.
— А чё, Бык, у него гудок[39] ниче?.. Уже заехал или еще не успел? Хи-хи…
Бык по-купечески дунул на кружку.
— Успею, не переживай, мы с ним только начали любовь крутить.
Он выпил чай и улегся на койку.
— Поди сюда, Валюха. Не посчитай за падло, ложись со мной!
Корольков хныкал возле унитаза. После слов Быка он понял что его ожидает. Дух, который в этих условиях всегда играл главную роль, был у него давно сломлен, и все же он предпринял слабую попытку уговорить уголовника.
— Не трогай меня, Бык. Мне с воли должна прийти посылка, я тебе ее отдам.
— Ги-ги-ги, само собой отдашь, куда денешься? Короче, иди ложись пока я тебя не вырубил.
Словно побитая собака Валентин подошел к койке и сел возле Быка.
— Ложись, ложись. Я последний раз имел девочку лет семь тому назад.
XXI. Упражнения в стрельбе
Побег Харасанова поставил всех на ноги. В СИ-16 приехал генерал Чухнарь, чтоб на месте разобраться и наказать виновных.
Петренко это обстоятельство нисколько не встревожило. Он хорошо знал Чухнаря, да и наказание в его возрасте могло быть только одно — уход на пенсию.
С Чухнарем их связывала старая дружба. В 1946 году, на Буковине, они возглавляли отдел по борьбе с так называемой бандеровщиной.
Работы было много. Излюбленным выражением того времени у них была пословица: “Лес рубят — щепки летят.” “Леса” в Черновицкой области было хоть отбавляй. Что касается “щепок”, их было еще больше. Из зеленой Буковины они перекочевывали в Казахстан, на Печору и еще бог знает куда.
В ожидании Чухнаря Петренко сидел в своем кабинете и теребил пшеничные казацкие усы.
Идею отращивания и ношения этих усов он проводил параллельно с наращиванием демократии в стране. Усы выросли, и вполне приличные для того, чтобы походить на добродушного дядьку, которого, как говорят на Украине, “хоть к ране прикладывай”.
Вошел Чухнарь. Время наложило отпечаток на облик старого “стреляки”. Теперь Чухнарь больше походил на человека, для которого основной проблемой является задача добежать до туалета.
— Уф, привет, Иван! Что там у тебя приключилось? Эт-т-то на тебя не похоже. Упустить врага!
Он явственно жил в сорок шестом году. Петренко, который давно ходил с авоськой по магазинам и забивал “козла” с шахтерами-пенсионерами, ритм жизни ощущал лучше.
— Да какой он, Миша, враг… Типичный уголовник. И чего вы всполошились? Не сегодня завтра его поймают.
— Ты мне тут дурачком не прикидывайся, — морщинистой рукой Чухнарь хлопнул по столу. — Десять лет Харасанов печатал листовки, то есть запрещенную литературу. Помог уйти за границу настоящим врагам. А ты называешь его уголовником. Сам пойдешь на Соловки, — опять ушел в незабвенную молодость.
— Подожди, Мишка, — Петренко порывисто положил свою руку на руку Чухнаря. — Я что, по-твоему, меньшевик, который выпустил Леньку Пантелеева? И вспомни сорок шестой год, мало у нас бендеровцев сбегало?
Чухнарь выпустил пар. Рукой, покрытой пигментными пятнами, он потер дряблую щеку стареющего мопса.
— Ладно. Что ты там пьешь? Водку или пятизвездочный?
— Сам уже не пью, но водка найдется.
Он открыл сейф и выставил бутылку водки.
— Закусить сейчас будет, принесут обед.
— Какой обед? После вчерашнего еле живой… Только этим спасаюсь.
Дрожащей рукой он поспешно налил чайный стакан водки и со словом “будь”, отправил в мясистое отверстие. После приема водки лицо Чухнаря поразительно изменилось. Теперь он напоминал подвыпившего швейцара, спекулирующего сигаретами.
— О, да ты усы отпустил… Мне не пойдут… Послушай, Иван, мне бы мяса килограмм пятьдесят. Увезу, не переживай. Взял с собой двух хлопчиков.
— Мяса возьмешь сколько угодно. Хоть вагон загружай. Зэкам оно противопоказано… От него у них стоять начинает.
Последние слова вызвали у Чухнаря необъяснимую злость. Лицо приняло мертвенную маску, по молодости хорошо
знакомую Петренко.
Он опять ударил кулаком по столу.
— Стоит, говоришь? А исполнительные камеры у тебя в тюрьме есть или нет?
Петренко удивленно посмотрел на Чухнаря. То, что тот делал в прежние времена для укрепления духа, осталось в крови.
— Все есть, Мишка. Для врагов у нас есть все, как говорил товарищ Сталин. Но, мне кажется, тебе нужно отдохнуть с дороги. Чухнарь лег и через минуту захрапел.
Опыт работы в НКВД всегда приходил Петренко на помощь. Вот и теперь он прослушал магнитофонную запись с откровениями Чухнаря и с удовлетворением отметил: “Теперь мне бояться нечего”. Тем не менее, зная волчий нрав генерала, он решил себя обезопасить окончательно. В его голове созрел хитромудрый план.
Петренко укрыл старого друга офицерским тулупом, и нажал кнопку звонка.
Вошел дежурный офицер.
— Алтухов, генерал с управления желает самолично провести беседу с осужденным Корольковым… Выяснить подробности побега. Через двадцать минут мы спустимся в сорок пятую. Выставь на коридор Михайлова.
— Но, товарищ полковник, — перебил лейтенант, — Михайлов дежурит на прогулочных двориках.
— Я тебе сказал, поставь Михайлова! У меня на этих новичков мало надежды. Одного Михайлова, и чтобы больше там никто не маячил.
Когда дежурный вышел, Петренко подошел к дивану. Чухнарь спал беспокойным алкогольным сном.
Привычным движением Петренко расстегнул китель генерала и в наплечной кобуре нащупал рукоятку пистолета. “Осталось пятнадцать минут… Если Бог не помешает, а черт поможет, все будет Абгемахт”.
Второй портативный диктофон он положил в нагрудный карман своего кителя.
Будил он генерала беспощадно, как это только могут делать работники УВД. Мохнатые уши старого друга трещали в его пальцах. Но только тогда, когда он стал выворачивать ноздри генерала наизнанку, тот открыл глаза.
— Вставай! Идем в исполнительную камеру, там враги! — металлическим голосом заставил того вскочить и подтянуться.
Чухнарь тупо уставился на человека, отдающего знакомый приказ, тем не менее, рявкнул угрожающим голосом:
— Враги? Где?
Они долго петляли в мокрых, плохо освещенных подвалах. Чухнарь, как манекен, шел за дежурным офицером время от времени повторяя:
— Враги? Где враги?
Возле сорок пятой камеры они остановились.
У массивной двери, на которой помимо железной штанги висел амбарный замок, стоял дряхлый старик в военизированной форме.
— При-ш-ш-ш-ли, Иван Григорьевич? А я уже дешать минут вас подшидаю.
— Ты мне нужен, Михайлов, — хлопнул его по плечу Петренко. — А ты, Алтухов, на сегодня свободен. Можешь уходить домой.
С грохотом упала штанга. Дверь издала вековой скрип и медленно открылась. Когда они вошли в камеру, удивлению Быка не было предела. Даже прапорщики имели право заходить к смертникам только в сопровождении пяти-шести человек. Валентин натянул одеяло на голову, а Бык вскочил с нары и вытянулся по стойке смирно.
— Этот самый, — жестяным голосом сказал Петренко, и плакатным жестом указал пальцем на уголовника.
Пьяный до невменяемости Чухнарь все же стоял на ногах. Выпучив пьяные глазки, мало чем отличающиеся от пуговок Быка, он неожиданно громогласным голосом рявкнул:
— Какая партия?! Отвечай, какая партия, мразь?!
Зубы Быка отбивали дробь. В начале визита он думал, что пришло помилование и сейчас этот старый генерал прикажет зачитать бумагу из Москвы.
— Я не понимаю, Иван Григорьевич, чё они меня спрашивают?
Но и Петренко Иван Григорьевич повел себя не так как обычно.
— Говорит не виноват, а сам только что из побега, — толкнул локтем Чухнаря.
— Это не я, не я! — закричал Бык, и стал стаскивать с нары Королькова.
