Сергей Зверев - Свинцовый шторм
Только теперь Джексон сообразил: скорее всего, мулатка прикинула, что теперь она стала опасным для него свидетелем и ее ждет та же участь, что и троих любителей пострелять по ночам. Тогда понятно, почему она и с лица спала, и почему что-то там шепчет горячо.
– Не, ну точно все бабы – дуры! Потом помолишься, сестра моя, а сейчас двигать отсюда надо – вон, уже сполохи синие видны. Минуты через две здесь будут…
Увидев, что в ближайшее время ее, кажется, никто убивать не собирается, мулатка заметно приободрилась и даже внесла небольшой вклад в импровизацию Джексона: достала из сумочки потрепанную колоду карт и, быстренько перелистав ее, выбрала пикового туза и довольно лихо пришлепнула его ко лбу одного из покойников.
– Вот! У нас тут одна банда таких тузов вместо визиток подбрасывает… Пусть будет еще один след. И пусть копы проклятые себе мозги свернут…
Как подъехала к догоравшему дому пожарная машина, беглецы уже не увидели, поскольку в эти минуты уже катили на мотоцикле, давно припрятанном на всякий случай Джексоном, в сторону Лусеа, откуда можно было без труда добраться до Монтего-Бей.
Сэм почти полностью предугадал действия как пожарных, так и местной полиции. Пожарные, обнаружив сразу троих убитых, выполнение своих прямых обязанностей отложили на неопределенное время – благо огонь уже почти угомонился и никакой угрозы ни для кого не представлял – и вызвали полицию. Полиция прибыла и, оправдывая изречение о том, что «никому не нужна лишняя головная боль, висяки и плохая отчетность», быстренько оформила надлежащие бумаги, из которых следовало, что «на окраине города имела место быть обычная бандитская разборка». Почти одновременно с полицейскими примчалась и машина с пронырливыми журналистами, которых никто не вызывал…
Наутро на одном из местных телеканалов в выпуске новостей был показан коротенький сюжет, о котором мгновенно все забыли – подумаешь, тремя бандитами стало меньше.
Хозяин бунгало намеревался в ближайшее время получить страховку, а исчезновение клиента, снимавшего домик, его нимало не беспокоило: плата была получена вперед, жалоб никто не предъявлял, а нет жалоб – нет и проблем. Таким образом, ни Джексон, ни бежавшая с ним мулатка, вопреки их опасениям, решительно никому не были нужны…
Расстались Джексон и его спутница в Монтего-Бей. Сэм протянул мулатке тоненькую пачечку долларов и без особого сожаления произнес:
– Вот все, что осталось. На первое время тебе хватит, а там что-нибудь придумаешь. Хотел все ваши пиратские достопримечательности посмотреть: Порт-Ройял и все такое… Рома бочку выпить – в общем, красиво потратить. Да видно, не судьба. Поеду, поищу местечко попрохладнее – благо дружок один старый приглашение прислал…
– Я помолюсь за тебя, – судя по мелькавшему время от времени в темных глазах дамочки страху, Элизабет все еще не могла до конца поверить, что именно со стороны этого жесткого и уверенного в себе белого ей ничего не грозит. Вон, даже денег дает… – Как же все-таки зовут тебя?
– Странник, – почти по-доброму усмехнулся Джексон и, мельком взглянув на ярко-голубое небо, кивнул вверх: – Там все знают, так что молись смело… Ладно, прощай, подруга, и можешь пожелать мне удачи…
Через два часа после расставания с симпатичной мулаткой Джексон уже сидел в уютном кресле самолета, уверенно гудевшего могучими турбинами и деловито отсчитывавшего милю за милей, разделявшие Западное полушарие Земли и Восточное. Где-то далеко внизу мерно дышали необозримые просторы голубой Атлантики, в салоне «Боинга» было почти по-домашнему тихо, чисто, а приглушенный свет и ровный шум двигателей располагали к расслабленной дреме. Этому же приятному времяпрепровождению способствовали и парочка стаканчиков весьма приличного виски, принятого большинством пассажиров рейса. Кто-то пил для того, чтобы послаще дремалось, а кто-то и для того, чтобы хотя бы чуть-чуть расслабиться и утопить в янтарном напитке свой страх. Думать о многокилометровой бездне под крыльями самолета и о ничуть не менее опасных океанских глубинах никому не хотелось, только вот унять свои страхи и отвлечься от нехороших мыслей удавалось далеко не всем. У Джексона это получалось – ему было, по большому счету, совершенно наплевать, когда и где его крепко ухватит за руку симпатичная старушка с косой.
Он действительно очень не любил вспоминать свое настоящее имя. До такой степени не любил, что и сам порой начинал верить, что давно позабыл и детство, и юность свою курсантскую, и все, что было в его жизни позже. А было многое…
Сначала был Афганистан, куда молодой лейтенант совершено искренне мечтал попасть с первых дней учебы в Рязанском училище ВДВ. Война быстренько вправила лейтенанту мозги, буквально за месяц-другой объяснив, что «романтика войны, настоящая мужская игра, испытать себя огнем, орденок заработать» – это не более чем стандартный набор молодого дурака. На самом же деле никакой «красивой войны за интересы великого и могучего СССР» не было, да и быть не могло – а были грязь, кровь, страшная усталость и вполне реальная возможность просто сойти с ума… Слепящее белое солнце, «зеленки», красно-коричневые горы, серпантины дорог, по которым с грохотом и пылью проносились боевые машины десанта, БТРы, БМП, танки и колонны грузовиков. Много-много белой афганской пыли и… черного жирного дыма. Так страшно горели подожженные моджахедами наливники-бензовозы…
А потом Джексон, носивший в те дни обычную русскую фамилию, попал в плен. Был советский офицер, а стал никому не нужный грязный мужик, сидевший в поганой глубокой яме. Сначала теплилась надежда, что свои не бросят, найдут, отобьют или обменяют. Потом надежда потихоньку растаяла. И лейтенант для себя решил, что Родине, оказывается, на него абсолютно наплевать! Ни ей, ни генералам, никому он не интересен и не нужен. Никому. Так, забытое быдло и пушечное мясо…
Затем появились какие-то журналисты и непонятная благотворительная контора, выкупившая Джексона из грязного афганского зиндана. Не Родина-мать, а совершенно чужие люди спасли – это бывший лейтенант крепко запомнил… Дальше был Запад, где быстренько выяснилось, что и там русский парень, в общем-то, тоже не нужен никому.
Скитания закончились на вербовочном пункте, где Джексона без малейших проволочек и проверок записали в интернациональную семейку наемников. А воевать бывший лейтенант воздушно-десантных войск умел. Менялись имена, страны, сослуживцы, которых ушлые журналисты и писаки называли то «псами войны», то «солдатами удачи». Лично Джексону больше нравилось «дикие гуси». Нравилась и новая работа. Нравилась именно потому, что в ней, как казалось Джексону, не было ни политики, ни завуалированной лжи – ничего, кроме пусть и циничного, но честного желания просто заработать. И до определенного момента экс-лейтенанту было все равно, в кого стрелять.
«Определенный момент» наступил, когда Сэм, носивший в те дни имечко Боб, гонялся со своими ребятами за группой российских спецназовцев в окрестностях реки Ориноко, на территории Венесуэлы. И насмешливая Судьба свела Джексона с командиром русских боевых пловцов, оказавшимся – почти как в дурацком индийском кино! – родным братом одного офицера-десантника, некогда спасшего Джексона в Афганистане и чуть позже там же погибшего… Венесуэльская история закончилась тем, что Джексон, на руках которого было уже предостаточно крови – и русской в том числе – серьезно помог российским спецназовцам уничтожить тайную базу наркоторговцев. После заварушки Сэм крепко выпил с русским майором, и затем они тихо расстались – ни врагами, ни друзьями. Правда, вскоре майор Орехов получил коротенькую записку, в которой было написано примерно следующее: «Прощай, солдат! Хотя… Говорят, Земля наша удивительно маленькая и тесная. Если тебе станет совсем хреново или понадобится помощь – напиши по этому адресу… Б.Дж.»[1].
Приглашение от «старого дружка», о котором Джексон вскользь упомянул в разговоре с мулаткой, пришло по электронной почте именно от российского майора. И бывший наемник, которому уже давно надоело откровенно скучноватое безделье, решил: «Почему бы и нет?» Тем более что на Ямайке начался сезон дождей, а дождь Боб недолюбливал…
14. Подмосковье, июнь 2010 года
Все приличные аэропорты мира похожи друг на друга, а все скверные и неудобные гадки каждый по-своему. Поскольку аэропорт с каким-то домашним, уютным названием Домодедово принадлежал все-таки скорее к первой группе, то большинству пассажиров, пользовавшихся и пользующихся этими воздушными воротами в большой мир, он нравился.
Есть в больших аэропортах что-то такое, что вызывает невольное уважение и даже некоторую робость, рождаемые в пассажирах, возможно, именно ощущением собственной малости в сравнении с огромными лайнерами, отдыхающими или степенно перекатывающимися по бескрайним полям аэродрома. Там же белоснежные машины с невероятным размахом крыльев стремительно пробегают по взлетно-посадочным полосам и с кажущейся легкостью взмывают в небо, натужно и ровно подвывая могучими турбинами и плавно набирая высоту. Очередная машина тает среди облаков, и в душе наблюдателя рождается еще одно неожиданное и острое понимание, что Земля-то наша, оказывается, и в самом деле очень маленькая! Четыре часа лета – и ты уже в Лондоне. Еще несколько часов – и вот она, статуя Свободы, машет давно знакомым по картинкам факелом, зажатым в зеленой руке…
