Камерон Уэст - Кинжал Медичи
Я не ответил.
— Откуда вы знаете, где ее искать?
— Она присылала мне открытки. Там есть обратный адрес. Где-то в Мендосино.[22]
— На которые вы, конечно, не отвечали. — Джинни грустно усмехнулась.
— Ладно, — сказал я, — а теперь подведите итог. Скажите что-нибудь умное и содержательное. Как после анализа сложной картины. Щегольните ученостью, придумайте поэтический образ. Например, что семена добродетели, когда-то посеянные родителями, так и не взошли в бесплодной почве моей души.
— Мне не нужно этого делать, Реб, — мягко проговорила Джинни. — Вы это уже сделали сами.
А потом небольшой салон долго оглашал только вой реактивных двигателей. Джинни достала из сумки свою страницу записок Леонардо и занялась работой. А я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Мне приснились горящие листья на бесплодной почве.
Где-то над Атлантикой Джинни меня разбудила.
— Я заслуживаю по крайней мере медали. — Она шлепнула мне на колени два листа, захлопнула пудреницу, уронила ее в свою бездонную сумку. — Прочтите, Реб, и оцените, хорошо ли я потрудилась.
Я проморгался и посмотрел на листок. Вначале, как обычно, шел итальянский текст.
Perche non mi fanno lavorare? Perche? Colui che dovrebbe di me fare tesoro mi nega i moei preziosi studi che si rivela debole di stomaco. I cio m’ha fatto male e mi tormenta giacche chi e mai costui se non sa fare cio che Dio stesso lo ha chimato a fare?
Perventun anni l’ebbi con me e nessun altro neppure Giovan giammai pote vederls.
Igli torno alla polvere ora e giusto in quest’istante ho stabilito dove e come dovra trovar riposo.
Brucia la mia furia con la forza d’un milion di candele e il suo baglior m’illumina’l camino. De’venti cerch’il sentier che il possente viaggiatore ed egli solo giammai porta veggente e del passato il vero alla daga condurra’l sapiente.
А на другом листе перевод.
«Почему мне не позволено работать? Почему? Почему он меня не ценит? Отвергает мои замечательные исследования?
У него, видите ли, от них болит живот. Как раздражает меня этот человек, неспособный выполнить то, что поручил ему Господь.
Двадцать один год я прятал это, и никто не догадывался, даже Джован. Он теперь ушел, снова к пыли, и в этот момент я решил, где и как это будет покоиться.
Моя ярость пылает миллионом свечей, и ее блеск освещает путь.
Путь в двадцать кругов, который сможет осилить лишь отважный путник. Двигаясь туда и сюда, от одного к другому, вооружившись мудростью прошлого, он придет наконец к кинжалу».
У меня по коже пошли мурашки.
— Путь в двадцать кругов. Он имел виду Круги Истины, первый и второй.
— Да, отважный путник, вы абсолютно правы, — сказала Джинни. — Но это не все. Я там увидела еще кое-что.
— Кто такой Джован?
— Конечно, Мелци. Его полное имя — Джован Франческо де Мелци.
— Приемный сын Леонардо, — сказал я.
― Да.
— А что означает «снова к пыли»? Может быть, перевод не точный. И это надо понимать, что он превратился в пыль, то есть умер? Но Мелци умер после Леонардо. Он пережил его, если я не ошибаюсь, лет на пятьдесят.
— Не в этом суть, — сказала она. — Пойдемте дальше. Мелци, разумеется, был тогда жив, так что скорее всего Леонардо имел в виду, что он просто сметал пыль с мебели.
— Чепуха какая-то. Зачем Леонардо об этом упоминает? Рядом с Кругами Истины?
— Эти записки он делал для себя, — нетерпеливо бросила Джинни. — Леонардо писал обо всем. Например, список покупок, сделанных в бакалейной лавке, у него соседствует с набросками «Поклонения волхвов». Так что Мелци вполне мог сметать пыль. Но вы пропустили важный момент. Не задерживайтесь. Итак, нам известно, что Кинжал Леонардо изготовил в 1491 году, а эти строки написаны спустя двадцать один год, так что…
— Ему было тогда шестьдесят, — сказал я.
— Несложно вычислить. А это значит…
Я задумался, мысленно пролистывая историю искусств. Затем до меня дошло.
— Выходит, Леонардо писал эти строки в Риме.
— Прекрасно, вы достойны аплодисментов. В 1512 году папа Лев X призвал Леонардо в Ватикан. Лев был сыном Лоренцо де Медичи и хотел, подобно отцу, возвестить новый Золотой век искусства. На сей раз не во Флоренции, а в Риме, сделав его мировой столицей искусств. Но он был неудачник, жаждущий наслаждений. Его презирали по всей Италии. По стране путешествовали двенадцать монахов-францисканцев, которые в своих проповедях называли Льва антихристом и возвещали конец света. С этим были согласны многие, включая Леонардо.
— Можно представить, какое у него было настроение в Риме, — сказал я.
— Да. Это объясняет строки, которые я перевела вчера. Теперь учтем, что в Риме папа Лев не дал Леонардо ни единого заказа. Об этом прямо так и говорится. «Почему мне не позволено работать?» — спрашивает Леонардо. Рафаэль пишет «Философскую школу Афин», Браманте строит что захочет, а Микеланджело расписывает Сикстинскую капеллу.
— Это должно было обижать Леонардо. Самый крупный его соперник преуспевал.
— Конечно, — согласилась Джинни. — Они ненавидели друг друга. Микеланджело утверждал, что Леонардо не способен ничего закончить, а тот, в свою очередь, называл его каменотесом, считал никчемным художником, не имеющим права расписывать Сикстинскую капеллу.
— Да, — сказал я. — Леонардо вообще не очень жаловал скульпторов, считал их простолюдинами.
— Итак, — подвела итог Джинни, — Леонардо, самый великий из них, был вынужден заниматься лишь в своем анатомическом театре. Но папа Лев приказывает прекратить и это, потому что его тошнит от мысли об анатомичке Леонардо.
Я выпрямился и произнес в тон с Джинни:
— Значит, теперь у нас есть неопровержимые доказательства, что «тот, кто его не ценит», — это папа Лев.
— Именно. Разумеется, Леонардо был очень расстроен. Господь наделил его необыкновенным даром, а ему не позволено работать. Его ярость пылала миллионом свечей, Реб. — Она наклонилась ко мне. — У вас есть какие-то предположения, где жил Леонардо в Риме, когда писал эти строки и придумал Круги Истины?
Я пожал плечами.
— В Бельведерском дворце, — сказала Джинни, всплеснув руками. — А где находится Бельведерский дворец?
Я улыбнулся:
— Бельведерский дворец стоит на Ватиканском холме. То есть там Леонардо решил, куда спрятать Кинжал.
— Наверное.
— Да не наверное, а точно. Я восхищен вами, Джинни. Вы проделали прекрасную работу.
— Но в таком случае, Реб, вам не кажется, что мы летим не в ту сторону? Может быть, нужно сказать Дракко, чтобы он развернулся?
— Ни в коем случае!
— Почему?
— Что с вами, Джинни? До сих пор вы демонстрировали превосходное логическое мышление, и вдруг такой сбой.
— Перестаньте ехидничать. Мы должны быть в Риме, а летим в Калифорнию. Где же тут логика?
Я сжал ее руку:
— Джинни, вы предполагаете, что в Ватикане папа сразу же отменит мессу, чтобы мы могли проверить под скамьями, нет ли там Кинжала? Или вы забыли, что нас преследуют Теччи и «Гибралтар»?
Она побледнела.
— Мы обязательно полетим в Рим, — сказал я, — но только после того, как расшифруем Круги Истины. Когда узнаем, «где и как это покоится». Надо действовать наверняка. Извините, что пришлось вас вернуть с небес на землю.
Некоторое время мы молчали. Я рассматривал Круги Истины. Что-то в значках, образующих окружности, показалось мне знакомым. Потом я вспомнил. На двенадцатилетие Мона подарила мне «Приключения Шерлока Холмса». Один рассказ мне особенно понравился.
— Вы помните рассказ из Шерлока Холмса «Пляшущие человечки»? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Там двое обменивались посланиями с помощью специально придуманного алфавита в виде фигурок пляшущих человечков, у которых руки и ноги принимали различные положения. Этот алфавит знали только они. Здесь мы имеем набор концентрических окружностей. Может быть, это пиктограмма?
— Возможно. — Джинни вгляделась в Круги. — Я не криптограф. — Она посмотрела на меня: — Послушайте, может быть, нам действительно попросить защиты в «Гибралтаре»? Все-таки международная спецслужба…
— Замечательно. Значит, вначале мы покинули их, причем не очень вежливо, а теперь будем просить защиты?
— Но они избавят нас от преследования Теччи.
— Ни от чего они нас не избавят. А только употребят для своих нужд, а потом в лучшем случае выбросят за ненадобностью. А могут и ликвидировать как нежелательных свидетелей. К тому же у нас нет никакой уверенности, что это действительно спецслужба. — Я взмахнул страницами записок Леонардо. — Нам нужно это расшифровать, Антония! Обязательно! Вы помните о знаменитом «Коне Сфорца», бронзовой скульптуре, которую Леонардо создал для Франческо Сфорца? Когда французы захватили Милан, она служила гасконским воинам мишенью для упражнений в стрельбе, а потом вообще из нее отлили пушечные ядра. «Тайная вечеря» многие годы висела в конюшне, и не меньше десяти раз поверх этой гениальной фрески писали что-то еще. И вот Леонардо в Бельведерском дворце размышляет о том, куда спрятать свое бесценное творение. Он не хочет, чтобы Кинжал повторил судьбу «Коня Сфорца» и «Тайной вечери». Нужно сохранить его для потомков. Я верю, Кинжал где-то там, поблизости от Бельведерского дворца. Где его искать, Леонардо написал здесь, на этих листках. И я собираюсь до этого докопаться. И не позволю какому-то мерзкому миллиардеру и его татуированному пособнику наложить лапы на творение Леонардо. — Я вскочил с кресла и начал мерить шагами небольшую комфортабельную кабину. — Или странным людям из «Гибралтара». К черту их всех. Никому не удастся использовать Леонардо в своих целях. Пока я жив, никому.
