Андрей Таманцев - Автономный рейд
Меня и без того со вчерашнего утра многовато людей ищет. И что особенно обидно: до сих пор неизвестно, за что именно.
— ...Но она-то и обнадеживает, ибо жадность, Олег, — продолжал делиться мудростью Полянкин, — гораздо более природное, человеческое и тонизирующее чувство, чем любое другое. Надеюсь, что тебе удастся не профукать имеющийся в тебе, несомненно, потенциал. Именно он пробудил в тебе чутье, подсказал, что мимо тебя может хо-ороший кусок проскочить.
Понял — нет? — В роли кайфующего лектора Полянкин был гораздо противнее, чем в личине угрюмого скопидома. И я окончательно решил перекрестить его в Михуила.
Мысленные клички, предназначенные для сугубо моего внутреннего употребления, позволяют точнее настроиться на волну оппонента. Чтобы не только понимать, но и предчувствовать его действия. В «Мишане» есть уважительная ласковость, которая в решающий момент может и с толку сбить. А в «Михаиле» содержалась та самая противная осклизлость, которая вдруг из Полянкина полезла. Такое... В руки брать противно, но и из поля зрения лучше не выпускать. Особенно раздражал меня сейчас Михуил тем, что знал нечто, крайне важное для меня, но не спешил, стервец, этим знанием поделиться.
— Это барахлишко из чемоданчика непростое: два радиомаяка, причем один из них был во взрывчатке, что свидетельствует о явной неоднородности... группы, так сказать, товарищей. Была даже ампулка с газом парализующего свойства. Серьезным, в смертельной дозе... Так что то, что ты не полез в чемодан напролом, убедительно говорит о том, что кроме жадности, которой уже никого не удивишь, имеется в тебе еще и... А вот и твой обед... Сережа, хочешь рюмочку?
— Да я ж...
— Нет проблем! Заслужил. Мы все заслужили, имеем право сегодня попраздновать. Да не торопись ты так, больше прольешь... Давай, Олег, присоединяйся к нам. За встречу и за наш прочный союз в дальнейшем!
Мы опрокинули, и я, не дожидаясь приглашения, набросился на еду — нежно притушенную капусту с биточками. Порция была отменно велика. Отрезая себе хлебушка, подивился либерализму, с которым пленнику тут предоставляли возможность пользоваться вполне убойного размера кухонным ножом. А когда еще и Серега ушел, вымолив влажным взглядом еще одну дозу, стало ясно:
Михуил вполне уверен, что я теперь у него на прочном, обеспечивающем мою лояльность крючке. Это воодушевляло. Полянкин разливался бархатистыми трелями. Видать, в каждом из нас есть некая кнопка, которая дает пуск извержению словесного поноса о самом важном, сокровенном. Или он просто намолчался, не имея с кем пооткровенничать.
— И... на сколько эти штуки потянут? — При всем моем вроде бы безразличии голос у меня почему-то сел. — Если продать?
— Это? — безразлично отмахнулся Михуил. — Это, парнишка, копейки!
Главная ценность вон в том сверточке. Посмотри, посмотри, не изображай безразличия, я ведь знаю, как у тебя сердце екает... Кстати, не вздумай планировать чего-нибудь лихого. Знаю я про твою любовь к ножикам. Но тут у меня насчет безопасности все схвачено.
Если бы не был я так занят тем, что предельно осторожно, то ли опасаясь подвоха, то ли боясь порушить некую немыслимую ценность, разворачивал белую финскую бумагу, я бы посмеялся его наивности. Даже дурак с одним ножом — а их в поле досягаемости было аж целых два, — который прижат к горлу хозяина, имеет очень большие шансы выйти из любого подполья.
Если это безопасность, то мы в Чечне на курорте пребывали... «Стоп! — сказал я своей хвастливости. — А не развезло ли тебя от еды, водочки и блеска камушков?» Потому что на белейшей финской бумаге лежало то самое ожерелье, которое на моих глазах укладывали в кейс эксперты-ювелиры.
Сейчас, без футляра, оно казалось огромной, сияющей золотом и разноцветьем рубинов, изумрудов и бриллиантов змеей. Тем более что застежка у него была в форме змеиной головы, с необычными желтыми бриллиантами в глазницах. Наверное, это потому, что змея всегда считалась символом мудрости, да и сейчас считается у некоторых... Да, вблизи эта хреновина производила впечатление. И делала вранье Михуила еще непонятнее. Какой же идиот сунет в кейс с таким сокровищем взрывчатку? Радиомаячок, пусть даже и два, понятно. Но взрывчатку?
Ничего не понимаю.
— Что это? — Челюсть у меня отвисла: подыграл Михуилу, наблюдавшему за мной с хитрой усмешечкой. — Подделка?
— Нет! Золото и камешки настоящие! — радостно, как Якубович в «Поле чудес», заверил Полянкин.
— Тогда... Зачем было это минировать? Оно ж сколько стоит!
О том, что весило все, что он мне показывал как содержимое кейса, уже раза в два больше, чем весил кейс, я ему говорить не стал. Тот, у кого хватает ума помогать считать себя дурнем, имеет в таких играх больше шансов.
Михуил довольно захохотал:
— Мина-то и есть главное сокровище твоего чемодана!
Я молча вернулся к столу и к тарелке. Что-то мне обрыдло играть идиота. Сам расскажет, его уже не остановить. Но по некотором размышлении все же сделал над собой усилие и с набитым ртом опять изобразил изумление.
Это крайне обрадовало Михуила.
— Ото ж, парниша! Это тебе не ноги в руки — и бежать. Тут просто мозгов мало. Нужны жадность и интеллект! Только этот сплав дает необходимую интуицию, понял — нет? С первым у тебя порядок, а второе... Если не предашь и не струсишь — научу. Такому научу, что тебе никто другой не в силах дать.
Только держись за меня...
— Да что же это, Михал Федорыч, разгадай загадку!
— А ты прикинь: на кой минировать драгоценность, которая стоит полтора миллиона долларов? Ну?
Я на это, вполне искренне недоумевая, выпятил губу и задумался. Но схема-картинка сложилась в голове так быстро, что еле сдержался, чуть не брякнул, о чем подумалось. Нам, дуракам, так редко приходит что-то светлое в голову, что очень трудно не похвастаться открытием. Задним числом я с холодком порадовался тому, что мне повезло ускользнуть от заказчиков в аэропорту. Знал бы, в чем дело, — наверняка не ушел бы. Осознание опасности странным образом притягивает ее, вот еще почему неумейкам да наивным всегда везет. Они не знают, чем рискуют. Идут над пропастью, аки по земле. Вот и я целый день, как дурак, шарахался по городу, даже не подозревая, что ношу в кейсе.
Михуила, видать, тоже вдруг озарило. Он почти восторженно — на него водочка подействовала — вскричал:
— Ты посмотри, как все повторяется? А?! Ты только посмотри!.. Слушай, ты читал «Золотой теленок»?
Меня слишком изумили его всхлипы, чтобы огрызнуться — некогда, мол, мне было читать, когда я ради чьего-то золотого тельца чеченцев дырявил. Не до книжек как-то, если очень внимательно приходится с утра до вечера озираться. Чтобы благодарные за визит аборигены не отплатили соответствующей монетой. Впрочем, у меня вообще на беллетристику рефлекс.
Полстранички любого текста, если это не приказ об очередном задании и не оперативная информация, вгоняют в глубокий и душевный сон.
— Не читал? Ильфа и Петрова?! — изумился Полянкин. — Как я тебе завидую! Хотя, конечно, сейчас многое иначе смотрится... Жаль, теперь тебе не оценить... — И он неожиданно впал в хмурую задумчивость.
— Чего не оценить? — попытался я его расшевелить.
— А-а-а, так... Мелочи! — Он опять налил себе и мне, чокнулся и, опрокинув, резко выдохнул:
— Хорошо... Доел? Тогда пошли, пора работать.
Вернее, мне — работать, а тебе — развлекаться... Поверь, Олег, не всем так везет, как тебе. Ой не всем. И не в том, что именно подвернулось счастье. А в том, что есть кому тебе подсказать, в чем оно, твое счастливое везение.
Серьезнейшая проблема: людям везет гораздо чаще, чем большинство из них думает! — Как обычно, новая порция водочки дала импульс его языку. — Но мы все — ярлычники. Ловишь мысль, нет? Язычники-ярлычники! Замечаем только то, где есть этикетка. « Везение , артикул такой-то. Хватать обеими руками. И зубами!» А если судьба-хулиганка пошутила? Отодрала правильную бирку и прилепила другую? Обходим сторонкой услужливо расстеленную соломку, предпочитая материться, когда чуть позже шмякаемся...
Эк его повело. Но и меня что-то разморило. Голова задубела, подташнивало. Тарелка уже давно опустела, а вкус капусты во рту вдруг стал сильным и приторно-резким, смешавшись с памятью о вчерашней немочи. Я скривился от желания почистить зубы.
— Не веришь? Ну и зря, — превратно истолковал мою мимику Михуилище. — Тебя прозомбировали жить по чужим указкам, ты и рад стараться. Если даже на раю будет вывеска «Сортир», такие, как ты, там из чувства долга нагадят.
Вам хоть кол на голове теши. А прилепят к унитазу ярлычок «Счастье в широком ассортименте» — оближешь с наслаждением...
Полянкин замедленно поднялся, расплываясь в моих глазах и нависая надо мной необъятным пузом. Где-то вверху чернела маленькая головка с губастым ртом, похожим на алчное влагалище... Ой, повело меня куда-то не туда...
