Красный Герцог (СИ) - Хохлов Владислав
— Ты бесишь меня, наглый школяр! Жизни не видел, но считаешь себя умнее других! — Незнакомца трясло от злости; говоря и запинаясь языком, он всюду разбрызгивал свою слюни. — Я тридцать лет спасал жизни, и теперь готов отдать её за семью и родину, пока вы видите в этом развлечение!
Генриху было не по себе. Он впервые мог оказаться в драке с другим человеком. С человеком, что гораздо крупнее его. Он мог бы показать свой страх, если бы не события прошедших дней, которые изрядно его утомили. Именно поэтому Генрих молча смотрел в глаза своему собеседнику, покорно ожидая дальнейших действий. Появилось легкое чувство раздражительности, в голове Генриха всплыла довольно дерзкая мысль: «Можно плюнуть ему в лицо и посмотреть, что из этого выйдет». Эта мысль родила невинную, случайную улыбку на лице.
Их уединение прервал смотритель, что был ответственным за поведение рекрутов в вагоне. Он подошел к странной паре и, нежно поглаживая рукоять дубинки на своем ремне, добродушно поинтересовался происходящим.
Когда же Генриха и его нового друга побеспокоили, громила с удивлением посмотрел на военного. Это был хрупкий парень в строгой и красивой форме, его вполне молодое лицо украшали старые шрамы. Он выглядел так, словно сошедший с небес ангел: бляшки и пуговицы его костюма так и сияли под солнечными лучами. Генрих заинтересованно посмотрел на этого сановитого солдата, но вскоре также незаинтересованно вернулся к окну. Но даже в стекле, его взгляд по-прежнему цеплялся к массивной фигуре, что держала его за воротник.
Осмотрев нарушителей, смотритель обратился к рядом сидящим новобранцам:
— Уважаемые, что здесь произошло? — с переутомлением в голосе произнёс он.
Вся картина замерла во времени. Громила вместо того чтобы отпустить Генриха, и хоть как-то облегчить видимую проблему, продолжал крепко сжимать его воротник. Сидящие же рядом молодые люди, собрались с мыслями и сообщили, что всё это началось неожиданно и видимых причин для начала конфликта не было.
— Отпусти его, — произнёс смотритель, пристально смотря в глаза громилы, — и будь добр объясниться.
Громила убрал свои грязные, потные руки и сел на место. Он виновато смотрел снизу-вверх на смотрителя, пытаясь подобрать нужные слова, но, не найдя их, опустил взгляд.
— Как я вижу, ты здесь ведёшь себя слишком агрессивно и недисциплинированно. Твоё имя?! — Смотритель достал из-за пазухи блокнот с карандашом, и был готов занести туда имя нарушителя.
Блиндар. Именно так звали этого агрессивного мужчину. Генрих же расслышал то, что можно было перевести как «слепой дурак». «Ему подходит это имя», — слегка усмехнувшись подумал он. Смотритель внёс информацию о нарушителе в свой блокнот и предупредил, чтобы тот больше не пытался быть слишком заметным, затем он удалился.
Дальше Блиндар сидел тихо. Периодически он сверлил взглядом Генриха, который даже не смотря на него, ощущал на себе этот тяжёлый и гневный взор. Он чувствовал, как жар ненависти поглощает его. Дурак сам виноват, но виноватым видит другого. «Чем дальше, тем лучше».
Генриху приходилось терпеть эту жуткую обстановку еще долго. Только ближе к вечеру они добрались до точки назначения. Тогда поезд остановился, а смотритель приказал всем встать в строй. Каждый неуклюже, — отсидев всё, что только можно, — поднялся со своего места и встал посередине вагона.
Смотритель открыл дверь наружу и приказал всем выйти. Он оставался в вагоне, и проходя мимо него, можно было поймать презренный взгляд. Особенно им был вознагражден тот громила Блиндар. Генрих надеялся, что не окажется с этим ненормальным в одной комнате, — неизвестно, что он может с ним сделать, если рядом не будет надзора.
Выйдя на улицу, Генрих оказался в странном месте. Это была маленькая деревня с осевшими домами, церковью и множеством крупных палаток. Эта картина с первого взгляда была ясна — военные оккупировали деревню и устроили здесь штаб. За всё время, что новобранцы выходили из поезда, Генрих не увидел ни одного из жителей деревни, только солдат.
Здешний воздух был грязным по сравнению с тем, что был в родном огороде. Здесь что-то витало, что-то незаметное окутало это место — едкий запах, что прожигал нос. Огромная толпа стояла у поезда, и никто не знал, что делать. Смотрители не выходили из вагонов, и к ним наоборот присоединились другие солдаты. Судя по звукам, они начали проверять поезд. На улице было очень холодно, и ни у кого не было настроение разговаривать друг с другом.
Из вагона послышались крики и шум. Все, кто смог его уловить, обернулись посмотреть, что случилось. Голосов из вагона было больше, чем человек, что туда заходили. Там был кто-то еще.
К выходу из вагона подходили ещё солдаты. Они вытаскивали оттуда новобранца, который не выходил в общем строю, а тайком остался дальше в вагоне, надеясь спрятаться. Когда его поднесли к краю вагона, то просто швырнули вниз. Бедолага пролетел полтора метра и рухнул на твердую землю. После приземления, он начал истошно орать. Его крики были громкими и болезненными. Это явно была не симуляция. Когда он ворочался на земле и хватал себя за плечо, было видно, что у него сломана ключица. К нему сразу спустились солдаты и начали его поднимать, но покалеченный бедняга падал снова и снова, его ноги подкашивались от боли. В конечном итоге его уволокли в другую сторону от всей толпы.
Данное зрелище не внушало покоя в сердца всех присутствующих, никто даже не заметил того, что к толпе из палаты вышел офицер в черной форме. Он встал на гору из ящиков, что стояла в нескольких метрах от железной дороги и начал громко говорить, чтобы все присутствующие могли его услышала.
— Добро пожаловать, мальки, в ваш новый дом! Это лагерь Керхёф, и тут вы переродитесь в настоящих солдат! Вы станете гордостью ваших семей и вашей страны! Сейчас я буду называть фамилии, а вы по очереди будете подходить к рядом стоящему со мной офицеру! Так вас разместят в отряды, которые будут вам братьями до самого конца! — После продолжительных криков, мужчина на ящиках сделал паузу. Минуту отдышавшись, он достал список и начал зачитывать фамилии.
Тогда каждый, кого он называл, подходил к распределителю и уходил куда-то вдаль, где находились большие зеленые палаты. Генрих думал, что один человек с таким важным делом, будет долго разбирать и сортировать людей. Но у этого офицера отлично всё получалось.
Среди всех, кого называли, Генрих услышал то, что надеялся услышать с самого начала — Вольфганга. Он медленно вышел где-то сбоку толпы и после непродолжительного разговора с распределителем ушел в палату справа от центра. Генрих пытался запомнить её. Это была палата напротив маленькой церкви. Оставалось только надеяться, что Генрих тоже будет направлен туда.
Генриха вызвали одним из последних. Из-за долгого нахождения на одном месте, его ноги разболелись так сильно, что он с трудом смог подойти к солдату. Юноша был рад заняться хоть минимальной активностью.
— Будешь принадлежать к седьмому отряду! Иди в барак номер тринадцать и занимай свободную койку. — Распорядитель начал говорить ещё тогда, когда Генрих даже не успел подойти к нему вплотную, словно ему это было совершенно безразлично. Он также устал, как и все, кто стоял рядом с ним. После выполнения своего долга, он указал Генриху направление нужного барака. Не имея никого рядом, кто мог бы помочь ему в поисках, Генрих был вынужден в одиночку идти через весь лагерь, выискивая злополучное строение.
После пары минут безмятежного передвижения от одного здания к другому, Генрих наткнулся на строение, на котором красовалась красная табличка, с нарисованным нужным номером. Остановившись перед дверью, Генрих огляделся вокруг. Барак находился позади церкви, которая отделяла юношу от Вольфганга. «Жаль, что не вместе, но хотя бы не особо далеко друг от друга» — подумал он. Эта мысль его успокаивала, ведь его старый друг находился рядом, всего лишь в паре минут ходьбы.
Дверь барака жалобно заскрипела, когда Генрих вошел внутрь. В бараке уже во всю бурлила жизнь: новобранцы метались между койками, занимая свободные кровати, кто-то уже лежал на завоеванном месте. Это было маленькое поле боя, где никому не было суждено пострадать, где также договаривались, побеждали и проигрывали. Жаль, что настоящая война не такая невинная.
