Андрей Добрынин - Десятиглав, Или Подвиг Беспечности
Водить в результате выпало Григорьеву. Он не проявил никакого неудовольствия, так как рассчитывал, что вскоре сможет потискать в своих объятиях какую-нибудь зазевавшуюся прелестницу. Однако не тут-то было: девушки с визгом и хихиканьем уворачивались от его растопыренных лап, а мужская часть общества просто вскарабкалась на огромный платяной шкаф и, кое-как разместившись там, наблюдала сверху, как Григорьев вперевалку рыщет по комнате, хватая в объятия пустоту и сокрушая попадавшуюся на пути мебель (бьющиеся предметы девушки, к счастью, убрали, хотя и не все — то один, то другой из них напоминал о себе жалобным звоном, разбиваясь об пол и хрустя затем под тяжелыми ботинками поэта). Наконец, налетев с размаху на диван, Григорьев разбудил идиота, и тот, увидев раскрытые объятия, ринулся им навстречу с радостным воплем: "Даш! Когда дашь?!" Григорьев, обманутый в своих лучших ожиданиях, в свою очередь завопил от ужаса, сорвал повязку и, с трудом вырвавшись из цепких рук безумного приставалы, загородился от него креслом. "Спасите!" — вскрикнул он жалобно, в то же время ловко орудуя креслом и своими движениями напоминая хоккейного вратаря. "Сдается мне, Константэн, что вы не впервые в такой ситуации", — хладнокровно заметил я со шкафа. "Главное — не паниковать! Он скоро выдохнется", — посоветовал Степанцов. "Хватит болтать! Спасайте!" — взвыл Григорьев. Переглянувшись, мы попрыгали со шкафа и с немалым трудом скрутили идиота. "Ах ты безобразник! Будешь еще? Будешь? Будешь?" — принялись девушки щекотать его и дергать за уши. "Не-е!" — со счастливым смехом промычал идиот. "Ну конечно, это он сейчас такой шелковый, — злобно сказал Григорьев. — А отпустите его, и он опять за свое… Короче, предлагаю его выгнать". — "Костик, не злись! — закричали девушки. — Мы тебя защитим! Лучше спой!" В руках Евгения откуда-то появился баян, на котором наш редактор жизни тут же заиграл какую-то чертовски знакомую мелодию — никто так и не смог вспомнить, как она называется, однако все, услышав ее, испытали острое желание выпить. "Дамы и господа! — забыв о пережитой обиде, завопил Григорьев. — Мы безобразно трезвы!" Полные стаканы со звоном сдвинулись над столом. Евгений провозгласил тост: "За присутствующих здесь среди нас трех лучших представителей мировой поэзии!" — и залпом осушил свой стакан. Все остальные не замедлили последовать его примеру: мы, поэты, смущаясь от похвалы, а дамы с огромным энтузиазмом. Промочив горло, Евгений и дамы начали под баян перебрасываться частушками, которых они, судя по всему, знали несметное множество. Одна из частушек запомнилась мне своим восторженно-благочестивым настроением:
Я жену себе нашел
На Кольском полуострове:
Сиськи есть и жопа есть —
Слава тебе, Господи!
"Да, надо все в жизни принимать как неожиданный дар, следуя примеру безымянного автора этой частушки, — размышлял я, между тем как девушки увлекали меня в пляс. — Только такой взгляд на жизнь может сделать человека счастливым". Девушки, словно павы, проплывали в разных направлениях по комнате, не переставая распевать частушки, мы, поэты, вертелись вокруг них, дробно топоча, гикая и приседая, а Евгений продолжал неутомимо наяривать на баяне. Переливы баяна, топот, взвизги, взрывы хохота создавали, вероятно, некоторый шум, поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что через некоторое время в дверь забарабанили вновь. Танец прервался и стало чуть потише, благодаря чему голос из-за двери, на сей раз мужской, прозвучал весьма внятно: "Открывайте, милиция!" Евгений потряс лежавшего на диване идиота за плечо, и когда тот открыл глаза, сообщил: "Там Даша к тебе пришла". Идиот сорвался с дивана, подбежал к двери и спросил с надеждой: "Дашь поебать?" Человека по ту сторону двери этот вопрос явно взбесил, поскольку в дверь замолотили кулаком с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. "Прекратите дубасить в нашу дверь своими кулачищами!" — крикнула с негодованием брюнетка. Под переборы баяна Евгений спел подходившую к случаю частушку:
На горе стоит точило,
А в точиле пятачок.
Обезьянка хуй дрочила
В свой мохнатый кулачок…
Из коридора послышалось рычание разъяренных хищников, и вслед за тем незримый недруг врезался в дверь всем своим весом. Та затрещала, но все же устояла, будучи построена со сталинской основательностью. "Открывайте, вам говорят!" — проревел голос, изобличавший крайнюю степень ярости. В ответ была пропета другая частушка:
Говорят, что рот соленый
Только у минетчицы,
Говорят, что клитор сладкий
Лишь у диабетчицы…
"Щас вы у меня по-другому запоете! — бесновались в коридоре. — Выебу на хуй!" Евгений незамедлительно ответил, так что девушки зашлись от смеха:
Шел я лесом, видел чудо,
Чудо грелося у пня.
Не успел я оглянуться —
Чудо выебло меня.
"Вы у меня все будете сидеть!" — донесся яростный визг из коридора. Ответом явилась такая частушка:
Сидит милый на крыльце
С бородавкой на яйце.
Я ее приметила,
Когда его минетила…
Наш незримый враг понял наконец, что он невольно участвует в неком не совсем пристойном действе, и прекратил сыпать угрозами. Из коридора донеслись топот и голоса — видимо, к осаждающим подошла подмога. Вскоре за нашу дверь взялись уже всерьез — под мощными ударами она затряслась, от косяков стали отваливаться куски штукатурки. Однако и Евгений, и девушки по-прежнему сохраняли полнейшее хладнокровие. Похлопав по плечу идиота, который, восторженно хихикая, исполнял какой-то бесконечный хаотический танец, Евгений надел ему на плечи баян и показал, каким образом можно извлекать звуки. Идиот, как все люди его склада, был страстным издавателем звуков, и потому комната немедля огласилась нестройным ревом, пиликаньем и завыванием, в промежутках между которыми слышалось радостное уханье новоиспеченного музыканта. Евгений между тем распахнул окно в дождливую, расцвеченную туманными огнями ночь, и в комнату ворвался влажный шум большого города. После этого Евгений достал из чемодана снабженную карабином веревку (по-видимому, деталь альпинистского снаряжения), а также зонтик. Пристегнув карабин к трубе отопления, Евгений швырнул веревку в окно, обернулся к нам и скомандовал: "Уходим!" Григорьев, растолкав всех, плюхнулся животом на подоконник, схватился за веревку и съехал по ней вниз с такой быстротой, что у него задымились штаны. За ним спускались девушки — по их неторопливости и по соленым шуткам, которые они отпускали, становилось ясно, что им приходилось бывать и не в таких переделках. Раскачиваясь на веревке над гулким колодцем двора, я на миг ощутил дурноту, тем более что голоса внизу звучали, казалось, на какой-то немыслимой глубине. Однако, вспомнив о мужестве наших дам и увидев над собою доброе лицо Евгения, высунувшегося из окна, я быстро взял себя в руки. В течение спуска меня немало развлекали разные забавные сценки в номерах гостиницы, — я вмдел все происходящее снаружи, минуя освещенные окна. В одном номере постоялец в маске вампира преследовал вопившую от ужаса нескладную девицу; в другом толстуха в кожаном исподнем поигрывала кнутом, высокомерно глядя сверху вниз на стоявшего перед ней на коленях худосочного очкарика; в третьем десятка полтора некрасивых голых людей обоего пола неуклюже водили хоровод вокруг стоявшего на стуле деревянного изваяния сатаны с огромным возбужденным фаллосом… "И только поэты всегда гонимы", — вздохнул я, в который раз сетуя на несправедливость мира. Тут я вздрогнул от неожиданности — вниз мимо меня плавно пролетело что-то большое и темное. Все же я успел разглядеть, что это Евгений, пользуясь зонтиком, планирует с высоты во двор. Вскоре его голос донесся уже снизу: "Осторожно, Андрей, осторожно… Не засматривайтесь в окна этого вертепа. В случае чего нам будет вас очень не хватать". Оказавшись на твердой земле, — точнее, на обледенелом асфальте, — я спросил нашего редактора, почему он избрал такой небезопасный способ отступления. "Хотел забрать с собой веревку, — объяснил Евгений. — в номере не должно остаться следов нашего бегства". — "А почему, собственно?" — поинтересовался я. "Потому что мы сейчас туда вернемся, — просто ответил Евгений. — Зачем нам ночью отыскивать себе пристанище?" и наш редактор решительно зашагал к главному входу в гостиницу. Мы все не без некоторого трепета последовали за ним. Впрочем, в какой-то степени нас подбадривали звуки баяна, которые слышались из нашего номера. Это играл идиот, проявивший недюжинное музыкальное дарование. Во всяком случае, его музыка была не менее трогательна, чем музыка большинства авангардных композиторов. На углу мы посадили дам в такси, уговорившись на следующий день встретиться с ними на концерте. Стараясь не сбиваться с ноги, мы гордо продефилировали через вестибюль гостиницы, поднялись на свой этаж и, провожаемые удивленным взглядом дежурной, приблизились к нашему номеру, где застали картину штурма: наряд милиции, подстрекаемый кучкой гостиничных заправил, готовился высадить дверь. "Так, это что такое?! — грозно воскликнул Евгений. — Если это не грабеж, то по меньшей мере самоуправство. Что вам надо в нашем номере?" — "Товарищ маршал, — подскочил к Евгению давешний милиционер, — я им говорил, что это не вы… Я их удерживал… Просто там у вас кто-то заперся, играет на гармошке ("На баяне", — сухо поправил Евгений) и поет неприличные частушки. Я говорил, что это не вы, но они меня не слушают…" — и милиционер кивнул на гостиничных администраторов, с тупым вниманием прислушивавшихся к разговору. "Вот как? — хмыкнул Евгений. — А силу применить не пробовали, как положено защитнику правопорядка? Ну ладно, разберемся. Прошу всех отойти от двери".
