Дино Диноев - Учитель афганского
Стаса пронзило чувство опасности. Одновременно, очень хотелось поехать, но отлучаться из гостиницы было строжайше запрещено: Карадайн каждый день ездил в консульство и в любой момент мог привезти разрешение на выезд.
Мурид словно читал его мысли, а может, действительно читал, кто его знает, успокоил:
— Ему сегодня не подпишут, не беспокойся, усто. Нам надо торопиться, ибо небо уже цветет красным. Приезжай, усто. Это нужно всем нам, в том числе и тебе, клянусь. Я так давно ждал этой встречи.
— Я тут всего несколько дней, — заметил Стас, которого насторожило столь щедрое изъявление чувств совершенно незнакомого человека.
— Это здесь не при чем. Я жду всю жизнь.
— Это долго, — иронично заметил Стас. — Что же вы меня сразу по приезду не пригласили?
— Не мог, — веско сказал мурид. — Не совпадало число.
— Какое число?
— Я обо все расскажу, усто, только с глазу на глаз. Все, мне пора, ибо круг истончился.
В трубке замолчали, вместо гудков опять проиграл орган.
Не успел Стас положить трубку, как в дверь постучали.
— Кто там? — спросил Стас.
— Дервиш, — донеслось из-за двери. — Меня прислал мурид, да продлит Всеотец его годы.
Куда ты лезешь, одернул себя Стас. Ты же знаешь, как это бывает. Нож в сердце, неопознанный покойник в арыке. С другой стороны, раз ввязался в эту бодягу, то надо идти. В противном случае сидел бы на полном пансионе в тюрьме до скончания дней.
Стас решительно подошел и открыл дверь. За ней стоял старик, одетый в лохмотья: кургузый пиджак, из-под которого выглядывала рубаха, изодранные на коленях и внизу штаны, ботинки, рассохшиеся от старости, с отслаивающейся подошвой.
— Нам надо торопиться, — напомнил дервиш.
— Я знаю, круг истончился, — иронически заметил Стас, но дервиш отнесся к его словам крайне серьезно.
— Да, усто. Пойдемте, арба внизу.
Так мы еще и на арбе поедем, послал мысленный вопль Стас.
Когда они вышли, Стас заозирался, ища экзотический вид транспорта, но не обнаружил. На гостиничной парковке выстроились в шеренгу автомобили, среди которых выделялся бронированный правительственный «Мерседес», огромный как танк и такой же непрошибаемый.
Дервиш, как ни в чем не бывало, подошел, отпер его и полез внутрь. Стас ускорил шаг и забрался с другой стороны.
— Ты же говорил: арба?
— Шайтан-арба, — дервиш нажал на газ, «Мерседес» спазматически дернулся и неловко въехал в бордюр, потеряв колпак с колеса.
— Давно за рулем? — поинтересовался Стас, наблюдая, как тяжелую машину швыряет от одного края дороги к другому, благо машин было мало, в Алге давно бы уже приложили.
— Первый день.
— Как первый?
— Я на войне на танке ездил. Водитель на «тридцать четверке».
— Похоже, — заметил Стас и пристегнулся. — Как же ты за руль сел?
— Мурид попросил. Тебя ведь тоже мурид попросил?
— Тоже. Слушай, а что он за человек?
— Он не человек.
— А кто же? Бог?
— Не богохульствуй, усто.
— Извини.
— Нашему старцу тысяча лет, он бессмертный. Он прилетел к нам из другого мира. Корабль его разбился еще при Улугбеке, тогда еще погибли знаменитые самаркандские дынные поля. Не слышал об этих дынях? Как же, в газетах об этом писали. В тридцатых годах нынешнего уже века, когда стали рыть канал, эти дыни из-под песка достали и ели их, а ведь больше тысячи лет прошло.
— Мурид рассказывал про своего брата Раннахара.
— Это исчадие ада, мучитель и злодей мурида на протяжении всей его бесконечной жизни.
— Что же он от него не избавится?
— Разве ты не знаешь? Это всем известно.
— Я приезжий. Приехал из России.
— Хочешь сказать, что там про мурида не знают? — недоверчиво спросил дервиш.
— Хоть это и прискорбно звучит, но нет.
— Совсем не знают?
Стас подтвердил.
— Как же вы там живете? Кто же за вас молится?
— Есть кому.
Миротворцы прямо-таки культивировали католических священников, а те и рады. Размножались почкованием.
— Они не настоящие, — уверенно заявил дервиш. — Бог их не слышит.
— Есть такая гипотеза. Так что ты про Раннахара хотел рассказать?
— Ничего не хотел, — отрезал дервиш. — Не обижайся, усто. Вот если бы ты, не приведи Боже, был неизлечимо болен, что ж ты каждому встречному поперечному стал бы это сообщать?
— Не стал бы.
— Вот тебе мурид пусть сам про Раннахара и рассказывает.
Вскоре они подъехали к старому глиняному дувалу.
— Иди, тебя ждут, — подтолкнул дервиш. — Мне туда нельзя. Я тут буду, сколько потребуется.
Стас подошел к старым воротам, и те сразу распахнулись: его, действительно, ждали.
Толстый лысый узбек, весь какой-то шарообразный, поприветствовал его и повел по бахче, засаженной по-осеннему пожелтевшими кустами. У забора торчали несколько облетевших деревьев, казавшихся от этого убогими.
Везде царило запустение и уныние.
Вместо дома одноэтажная глиняная мазанка. Приведший его узбек открыл дверь и сделал приглашающий жест.
Стас, преодолев внезапно охватившую его робость, шагнул вовнутрь. Возникло ощущение упругого сопротивления, внезапно возникшего и так же внезапно исчезнувшего. Дом его узнал и впустил.
Сразу за дверью располагалась комната.
На возвышении в центре комнаты находилась кошма с седалищем, чья более чем метровая ширина делал еще более заметной тщедушность человека, сидящего на ней.
Он был стар, изможден и худ, и казалось, дремал, завернувшись в бесформенный светлый балахон. Рядом лежал длинный деревянный посох. Перед стариком находилась кошма пониже и поуже, с брошенным на нее свитком.
Стас ничего не успел сказать, так как единственное окно вдруг заслонилось темным, и донесся скрип, как если бы по стеклу провели острым предметом.
Хоть все это сильно отдавало постановочным моментом, Стас вздрогнул.
— Он не может сюда войти, — сказал мурид, открыв глаза. — Пока я жив. Прости меня, усто. Я не мог раньше вмешаться. Ибо Небесный апокриф строго предупреждает, что число должно совпадать с числом в Коране в Суре 11 «Худ», а в нем сказано: «Пример для обоих партий — слепой, глухой и зрячий, слышащий. Разве сравнятся они в примере? Неужели вы не опомнитесь?» Слепой, глухой, зрячий, слышащий — всего четыре. Вы здесь четыре дня, число сравнялось. Я могу говорить. Сядь, усто.
Стас присел на кошму рядом со свитком.
— Это тебе, возьми сразу, чтобы не забыть, — предупредил мурид. — Там, куда ты пойдешь, тебе не поможет никакое оружие, ибо оружие не делает человека сильнее. Шейх Гильмулла прошел все известные обитаемые земли с одним лишь посохом. Вот с этим, — мурид указал на посох. — Шейх говорил, что всякая надежда на оружие делает человека слабже, ибо если человек невооружен, то ему не на что надеяться кроме себя. В этом свитке откровение Гильмуллы о Плачущем ущелье.
— Почему вы думаете, что это должно нас заинтересовать? Мало ли, зачем мы едем в Афганистан?
— Я знаю. Шейх предупреждает, что те, что плачут, придут только тогда, когда люди захотят возвести черный минарет и попасть посредством его в эдем, пойдя тем самым против воли Всеотца. Ибо в Суре 3 «Семейство Имрана» сказано: «Или вы думали, что войдете в рай, когда Аллах еще не узнал тех, которые усердствовали из вас, и узнал терпеливых?»
— Документ древний, — оценил Стас. — Прошло столько лет, плачущие, кто бы они ни были, скорее всего, давно мертвы.
— Плачущие не могут умереть, потому что они сама смерть. В той же суре 3 «Семейство Имрана» сказано: «Вы желали смерти прежде, чем встретили ее. Вы ее уже УВИДЕЛИ, в то время как смотрели.»
— А что там еще написано? — саркастически спросил Стас.
— Там ничего дальше не написано, апокриф дошел до нас наполовину уничтоженным. Мой братец постарался.
— Раннахар? — спросил Стас и увидел, как старец вздрогнул и закрыл лицо руками. — Что с вами?
— Он украл мою жизнь. С рождения у нас идет борьба не на жизнь, а на смерть.
— Разве нельзя ничего предпринять? Он где?
— Так близко, что ближе некуда. Он во мне.
Стас опасливо посмотрел на старца.
— Я не сошел с ума, не беспокойся, усто. И я говорю правду. Мы с Раннахаром неразделимы с детства. Я тебе расскажу, а ты можешь верить или нет — дело твое.
Дело в том, что род Халифа мой род, потому как Ходжамулла, о котором пишет Гильмулла в апокрифе о Плачущем ущелье, мой пращур. Проклятие рода легло и на меня.
Мать родила нас, когда никого не было вокруг. «У меня двое близняшек!» — воскликнула она и укутала нас с братом в кусок полотна. Однако стоило развернуть полотно, как все увидели, что ребенок один. От радости в доме от рождения ребенка не осталось и следа. Такое уже случалось, что женщины рожали двойню, а второй ребенок потом исчезал. В таком случае новорожденного умерщвляли. Лишь однажды ребенок остался, но дорос лишь до того момента, как смог держать оружие и убил всех вокруг, включая собственную мать, пока сам не был убит. Случай произошел очень давно, когда живы были люди, помнящие Раннахара. Именно они и заметили поразительное сходство. Проклятый Раннахар мстил нашему роду, рождаясь с каждым мальчиком.
