Виталий Гладкий - Ликвидатор
Это меня и забавляло, и заставляло быть настороже – один Будда ведал, чем закончатся переговоры.
Наконец, выпив два больших чайника и наговорив друг другу столько любезностей, что хватило бы на целый пансион благородных девиц, договаривающиеся стороны раскланялись. Атаман, сжимая в потной руке увесистый мешочек с драгоценными камнями, неожиданно остановился передо мной, и посмотрел мне в глаза долгим и мрачным взглядом.
Я тут же отфутболил ему свой. Наверное, он не пришелся атаману по вкусу; он побагровел, прищурился, а затем резко повернулся и пошел прочь.
Наблюдавший за нашим немым разговором старик только улыбнулся в бороду – мне показалось, что с сарказмом. Интересно, по какому поводу…
Спустя два часа, когда я, приняв в водопаде ледяной душ, после укрепляющего внутренние органы комплекса "Четырех времен года", уселся позавтракать кашей с орехами и подливой, Юнь Чунь, в это время растиравший между двух камней какие-то корешки, проговорил:
– Мне тут кое-что рассказали…
Я продолжал невозмутимо жевать, хотя каким-то десятым чувством понял, что речь пойдет о неприятных для меня вещах.
– Охотники соседней анчолы[26] из племени кхас-кура видели, как падал твой самолет, – между тем продолжал отшельник. – Он взорвался в воздухе. Похоже, взрыв произошел в багажном отсеке, так как поначалу от самолета отвалился хвост. Высота полета была небольшой. Судя по обломкам, это был аэроплан местных авиалиний.
– Значит… значит, можно узнать, кто на нем летел? – Мой голос дрогнул.
– Стоит попытаться.
– Вы в чем-то сомневаетесь?
– Дело в том, что такие самолеты в основном принадлежат частным владельцам. Комфорта там, конечно, поменьше, зато цены вполне приемлемы даже для людей небогатых. Но самое главное заключается в том, что никто не составляет на эти рейсы списки пассажиров. А иногда частные аэропланы и вовсе никому не сообщают о полете.
– Контрабанда?
– И контрабанда тоже. Но чаще всего обычное разгильдяйство – летчикам просто лень запрашивать коридор, координаты, высоту полета. Они прижимаются пониже, где их не видит никакой радар, и летят на авось. Тем более, что обычно в таких случаях аэропланы садятся не на стационарных взлетных полосах, а где-нибудь в джунглях – там, где просит заказчик.
– Похоже, у меня нет никаких шансов…
– Терпение. Я попросил передать моим знакомым в Катманду, чтобы они поспрашивали об авиакатастрофах. Тем более, что дата падения самолета известна.
– Как долго это будет?
– От месяца до полугода. Все зависит от массы причин. Нам многое известно, даже примерный маршрут. Самолет просто не может исчезнуть бесследно. Хотя бы из документов…
Старик почему-то опустил глаза, будто засмущался. Я сразу понял, в чем тут дело.
– Я так понимаю, самолет никто не искал…
– Да… – немного поколебавшись, ответил старик. – И это очень странно. Авиакатастрофы над Гималаями происходили и раньше, но на место падения самолета всегда направлялись поисковые группы. Даже когда обломки лежали в труднодоступных районах и спасателям приходилось работать при скверной погоде.
– А в моем случае…
– Ты верно мыслишь. Лето, великолепная видимость, хорошие подходы по ущельям… Не понимаю…
А я тем более… Я отставил в сторону чашку с недоеденной кашей и резко встал. Старик сочувственно посмотрел в мою сторону, но промолчал. Я мысленно поблагодарил его за это – в моей душе, вопреки всем канонам Дао, бушевал смерч…
Я лазил по скалам до сумерек.
Преодоление горных склонов входило в программу, которую предложил мне отшельник. Я прыгал по камням, как горный козел; вжимаясь в почти отвесные скалы, полз, словно змея; ходил по краю бездонной пропасти, будто по тротуару, а когда даже для ног не было опоры, то, используя лишь пальцы рук как крюки, передвигался по отвесным стенам ущелий гигантским пауком.
И все это время я пытался за неимоверными физическими усилиями не вспоминать о безысходности и обреченности.
Все сходилось на том, что катастрофа не была трагической случайностью. К тому же рейс был тайным, и теперь имена летчика и пассажиров (если такие и были кроме меня) канули в безвестность. И потому узнать, кто я на самом деле, мне труднее, нежели, например, разыскать в горах золотоносную жилу толщиной с предплечье.
Я бы не сказал, что мне не нравилось жить вместе со старцем. Возможно, в той, прошлой, жизни я и стремился к подобному уединению, потому что временами на душе становилось так тепло и уютно, будто я сидел у родного очага мальцом-несмышленышем.
Но амнезия, словно каленый гвоздь, впивалась в мозг и лишала желанного покоя и сосредоточенности. Вернее, не сама потеря памяти, а лишь напоминание о моей неполноценности – а как иначе можно назвать состояние "отбеленного" мозга, когда даже на очевидные вещи приходится смотреть глупым телячьим взглядом, будто на нечто не только незнакомое, а и вовсе фантастическое?
Старик медитировал. Он стоял на краю пропасти, куда изливался водопад, на одной ноге, сложив руки в "мудре" бесстрашия: правая – с обращенной наружу ладонью поднята перед грудью отстраняющим жестом, левая – ладонью вверх на уровне живота.
Медитация в этой мудре предусматривала достижение абсолютного господства над своими эмоциями.
Я только тяжело вздохнул – похоже, мои печали Юнь Чунь слишком близко принял к сердцу и теперь пытается уйти в привычный мир истинной веры и отстраненности от обыденной жизни, к сожалению не признающей границ…
Мы уснули, так и не перекинувшись ни единым словом. Отшельник после медитации был углублен в себя, а я, падая с ног от усталости, и вовсе не имел ни малейшего желания трепать языком.
После завтрака, когда я собрался выполнять комплексы тао, Юнь Чунь вдруг остановил меня жестом руки и указал на камень, служивший табуретом. Я сел, а отшельник, помешивая веткой догорающие угли, спросил:
– Когда ты хочешь уйти?
– Чем скорее, тем лучше, – честно ответил я, в душе изумившись проницательности старика.
– Ты пока не готов. – В голосе Юнь Чуня послышался металл. – Нужно еще полгода…
– Ровно столько, сколько будут вестись поиски сведений об авиакатастрофе аэроплана? – с иронией спросил я.
– Извини, я не хотел… – Старик виновато опустил голову. – Но ты еще слаб и недостаточно тренирован. Не думаю, что в Катманду тебя ждут с распростертыми объятиями. Кроме всего прочего, ты плохо знаешь непальский язык. Ты должен заняться им всерьез. Того, что мы с тобой выучили, достаточно разве что для общения с торговцами на базаре.
– Но с китайским у меня гораздо лучше.
– Не спорю. Однако я не думаю, что он тебе сильно поможет в столице Непала. В последнее время к китайцам стали относиться не лучшим образом, и потому вряд ли кто из моих соотечественников рискнет стать твоим гидом по столичному чиновничьему царству.
– И все равно мне нужно идти в Катманду. Только там, по моему мнению, лежит ключ ко всем моим несчастьям.
– В тебе говорит предчувствие… – понимающе кивнул отшельник. – Нельзя противиться зову Великой Пустоты, служащей воплощением Абсолюта. Ты обязан повиноваться.
– Спасибо… учитель. – Я низко поклонился Юнь Чуню.
– Но у меня есть к тебе последняя просьба.
– Все, что в моих силах…
– Ты должен выучить "Алую ленту" Шивы[27] Разрушителя.
– Что это?
– Ты уже умеешь уклоняться от стрел, даже ловить их на лету. Мало кто из бойцов владеет такими способностями. Даже пресловутые японские ниндзя. Только мастера хэсюэ-гун обладают столь совершенной тренированностью и соответственно великолепной реакцией. И только им подвластна "Алая лента" Шивы. Я уверен, что и у тебя получится.
– В чем смысл "Алой ленты"?
Юнь Чунь молча поднялся и пошел в пещеру. Когда он возвратился, то в руках у него была допотопная магазинная винтовка вроде тех, что я видел у разбойников – гуркхов.
– Держи. – Он сунул ее мне в руки. – Заряжена. – Предупредив, старик отошел шагов на десять и стал ко мне лицом. – А теперь целься и стреляй в меня.
– Что-о?!
– Я сказал, ты услышал. Можешь не целиться, стреляй навскидку.
– Учитель, извините, но, по-моему, кто-то из нас сошел с ума. – Я понимал, что этими словами оскорбил старика, но то, что он говорил, было просто выше моего понимания. – Я не хочу вас убивать.
– А ты попробуй. Это не так просто, как тебе кажется, – миролюбиво ответил Юнь Чунь, хотя я ожидал совершенно противоположной реакции на мои слова. – Целься и стреляй! Я приказываю! – вдруг резко скомандовал он.
Словно во сне я поднял винтовку и, прицелившись в его ногу, плавно спустил курок. Пуля с противным воем улетела куда-то вдаль, а отшельник… он, когда я нажимал на скобу, как мне показалось, на миг исчез из моего поля зрения, а затем снова очутился на прежнем месте!
– Еще стреляй! Целься в грудь.
Будто под влиянием гипноза, я выстрелил снова… потом еще раз и еще… пока не закончилась обойма. Мне кажется, что в той, прошлой жизни, я был неплохим стрелком, но не попасть в неподвижную мишень, с десяти метров… С ума сойти!
