Б. Седов - Авторитет
– Так это не я, товарищ командир, – вставил Рублевский. – Это до меня. Сначала Никита Кукурузник родной Малороссии царский подарок отвалил. Погорячился. Затем Борис Похмелыч забыл подарок назад забрать во время беловежского развода. Хотя мог, запросто.
– Это верно, – кивнул Седой. – Самое интересное, что стоило ему лишь слово сказать, и хохол даже бы не пикнул. Согласился. Но старик слишком много выпил. Точнее – напоили его. Вот мозг и уснул. Какой уж тут Крым – под стол бы не упасть прямо перед телекамерами. Кое-как бумажку подмахнул на автопилоте, и – привет. Через минуту уже храпел. По пути к самолету. Все люди в курсе, как дело было.
Гайтанов замолчал, раздавил в пепельнице окурок. Откашлялся, прижав кулак ко рту. Резюмировал:
– Насчет отпуска требование справедливое. Но сейчас я не готов ничего ответить. И так голова как чугун, с самого утра. Понимать должен. Не каждый день большую охоту объявляют.
– Понимаю.
– Вот и не дави на психику, майор. И не ставь условия. Вернемся к вопросу позже. И решим, к обоюдному удовольствию. Я, признаться, сам давно об отдыхе подумываю. – Гайтанов глянул в окно на сырой, слякотный и холодный ноябрьский Питер, из последних сил балансирующий на зыбкой границе осени и зимы. – Может, вместе и отправимся. Каждый, понятно, в свою сторону. Но – не сейчас, Сережа. Сейчас надо дело сделать.
– Я вас понял, товарищ полковник, – сказал Рублевский. – Разрешите приступать?
– Разрешаю, майор. Ровно в двенадцать на мосту через речку у метро «Приморская», со стороны залива, тебя заберет машина. Серая «девятка». За рулем будет Андрей, вы знакомы. Она же задействована и на отходе. Остальное получишь и узнаешь по дороге на точку. После выполнения задачи, как всегда, контрольный звонок. Ни пуха ни пера.
– К черту.
– Все. Иди, – Гайтанов смерил вставшего из-за столика и направившегося к выходу Сергея оценивающим взглядом. Поколебавшись, окликнул. – Эй! Товарищ!
Рублевский обернулся.
– Ладно. Уговорили. Будут вам и пальмы, и гейзеры и пещеры. На выбор, – хмыкнул куратор. – Останемся живы – нарисуем.
Сергей кивнул, мол, понял, спасибо, и быстрым шагом спустился по лестнице на первый этаж кинотеатра, к выходу. Гайтанов, глядя в огромное, во всю стену, витринное стекло, курил и задумчиво наблюдал, как Рублевский садится в свой роскошный серебристый джип и уезжает, лихо закладывая поворот со стоянки на улицу. Когда внедорожник с секретным агентом, носящим в служебных документах прозвище Хирург, пропал из виду, Седой достал сотовый телефон, набрал прямой федеральный номер и, дождавшись соединения, произнес всего одну фразу:
– Я начинаю. – Выслушал столь же лаконичный ответ, захлопнул откидную панель мобильника, убрал трубку, залпом прикончил остатки водки, занюхал бутербродом с красной икрой, и, вернув его целым и невредимым на тарелку, покинул место встречи.
Едва клиент ушел, скучавшая за стойкой буфетчица – пухлая баба лет тридцати с хвостом – подошла к столу, довольно прищурилась, отнесла бутерброд к стойке, вновь обмотала прозрачной пленкой и вернула на стеклянный прилавок. Сунула руку под кассовый аппарат, нажала кнопку, выдвинув ящик с деньгами, извлекла из ячейки купюру в пятьдесят рублей и переложила в свой карман. После чего поправила прическу, взглянула на часы, вздохнула, опустилась на жалобно скрипнувший под ней стул, взяла в руки потрепанную книжонку и продолжила чтение шедевра в мягкой аляповатой обложке с тиснеными золотыми буквами, названного без затей: «Гады». Суперназвание. В яблочко. Пипл подобные шедевры миллионами хавает. Издатель доволен, автор тоже не в накладе. Рукопись сдал, гонорар получил – глядишь, месяц на закусь и опохмелку хватает. Вот и ладушки. А то, что опечаток – сотни, сюжет – говно, герой – отстой, и на каждой странице перлы вроде «блудливые коровы бродили среди развалин пепелища» или «труп сгорел, осталась только челюсть», то это, право, сущая ерунда. Да и что вы, собственно, хотели получить за один рваный доллар? То и получили. Наслаждайтесь. Просвещайтесь. И чаще мойте мозги порошком «Тайд».
Глава 6
ПРИЗОВОЙ ВЫСТРЕЛ
Рублевский не мог точно сказать, когда у него вдруг появилась эта солдатская привычка – приводить себя в порядок перед боем – но ритуал подготовки к заданию, интуитивно сложившись в четкий последовательный порядок действий, оставался неизменным вот уже который год. Рублевский принимал горячий душ, пользуясь не оставляющим посторонних запахов простым детским мылом, без ароматических добавок, тщательно брился, выскабливая лицо до гладкости бильярдного шара и стараясь при этом не порезаться. Порез был плохим знаком. Так случалось дважды и оба раза во время исполнения акции возникали проблемы. Затем Сергей надевал новое белье, сверху – удобную, не стесняющую движений одежду из полностью натуральных тканей, заваривал прямо в кружке крепкий зеленый чай с жасмином и медленно выпивал его крохотными глотками в полной тишине, погружаясь в состояние, похожее на медитацию. Затем включался, за пару минут выходил из транса, словно опытный дайвер, неспешно выныривая из безмолвной глубины на залитую солнцем и звуками поверхность, и отправлялся на дело. Заключительным аккордом ритуала являлось обязательное посещение православного храма, после того как все было кончено. Не формальное, фальшивое, для этакой внутренней галочки, мол, «типа прости, Господи», а настоящее. С молитвой, покаянием за смертный грех, и при этом – абсолютной внутренней уверенностью, что сознательно совер-шенное им хладнокровное убийство – а ведь это было именно убийство, сколько погонами и долгом кадрового сотрудника спецслужб не прикрывайся – с точки зрения морали и необходимости организма-общества избавляться от паразитов и несущих погибель раковых клеток полностью оправдано и необходимо. В послужном списке агента по прозвищу Хирург значилось двадцать девять отметок. Двадцать девять жертв. И до сих пор Сергею не приходилось поражать мишени, в виновности которых он, как человек и как офицер ФСБ, сомневался. Сегодняшняя цель, тридцатая, самая весомая в плане личной стоимости в баксах и влияния, не была исключением. Выкормыши смутного времени, такие как недавно перешагнувший сорокалетний рубеж вундеркинд Эдик Агранович, рано или поздно должны сойти с политической и бизнес-сцены страны, как грязная пена, как отработанный материал, как шлак, неизбежный при переплавке благородной руды в сверкающий слиток. Проблема заключалась в том, что уходить добровольно эти уверовавшие в собственную историческую уникальность и безнаказанность дяди не хотели. И не собирались, в принципе, полагая, что великая страна, временно поставленная Горбачем и Борис Похмелычем в интересную позицию, превращенная в дешевую уличную блядь, за гроши отдающаяся на поругание каждой сволочи, будет и впредь терпеть на своей шее колонию паразитов, регулярно снабжать их бегущей по артериям, венам и мелким капиллярам свежей кровью. Паразитов стало чересчур много, в их среде установилась своя жесткая иерархия. Чем жирнее и нахрапистее паразит – тем ближе он находился к основным живительным потокам, тем глубже вгрызался и больше высасывал столь необ-ходимые для мало-помалу выздоравливающего организма силы. Бороться с заразой законами-прививками было уже поздно. Паразиты выработали стойкий иммунитет к любым лекарствам. И, наконец, наступал момент, когда отвечающим за экономическую и политическую безопасность страны большим людям в погонах становилось очевидно – последним и единственным способом убрать гадину оставалось срочное оперативное вмешательство, как любая операция – сопряженным с кровью и чреватым возможными осложнениями. Сам Хозяин принимал трудное решение, давал команду по короткой цепочке, насчитывающей звена три-четыре, от силы, и к работе приступал он, Хирург. Кто-то ведь должен это сделать. И сделать хорошо, без промахов. В прямом и переносном смысле.
Закончив медитацию, Сергей оделся, покинул квартиру, расположенную под крышей двадцатидвухэтажной высотки на Московском проспекте – самого внушительного жилого здания на левом берегу Невы, с верхней части которого открывалась потрясающая панорама Петербурга – прошел квартал в сторону станции метро, поймал частника и поехал через весь город, в конец Васильевского острова, на точку встречи с обеспечивающим акцию сотрудником Седого.
Андрей появился минута в минуту, мягко притормозив напротив стоящего на мосту через речку Рублевского. На той же самой, умышленно немытой, неказистой и на вид укатанной «девятке», способной в рывке с места и маневренности запросто составить конкуренцию спортивным «узкоглазым» японцам. Сергей сел рядом с водителем, едва кивнув. Руки друг другу не пожали. Не улыбнулись дружески. И вообще говорили мало. Дветри отрывочных фразы, смысла которых посторонний, случись ему великое чудо оказаться рядом, просто бы не понял, и – все. К чему зря сотрясать воздух? Пиво им вместе не пить. Анекдоты не травить. О доме, о семье не разговаривать. Не тот формат соприкосновения. Все, что было известно Рублевскому об этом парне лет двадцати трех – двадцати пяти, уже дважды удачно отработавшим с ним в связке, это имя, которое, к слову сказать, вполне могло быть и вымышленным. И то, что Андрей, как и сам Сергей, являлся кадровым офицером ФСБ из группы спецопераций полковника Гайтанова.
