Сергей Зверев - Объект 623
— Не думаю, — успокоил Глеб. — Криков не было, работали тихо. Сотовая связь под горой не берет ни за какие коврижки — тут пятьдесят метров бетона над нами. Общаться они могут только по рациям, хотя и эти аппараты, полагаю, не каждую стену возьмут… — Он наклонился, перевернул покойника, обладавшего при жизни прибалтийским акцентом и именем Юрис. Парню было основательно за тридцать, и жизнь его не баловала — осунувшийся, серый, лоб в морщинах, скорбные складки над губами, напоминающие по форме запорожские усы. Короткая матерчатая куртка — не маркая, с глубокими карманами, плотные джинсы, армейские ботинки с тяжелыми подошвами. Он обыскал покойника — документов у мужчины не было, только сигареты, зажигалка, примитивная сотовая «книжка», небольшая сумма в гривнах и долларах. На поясе висела рация в чехле, но прикасаться к ней Глеб не стал. Аналогично и с прочими убиенными — мужчины средних лет славянской наружности, возможно, бывшие силовики, не отягощенные избытком интеллекта, моральными нормами, чрезмерным любопытством — пашущие за деньги, а не за идею…
— Может быть, не стоило одного из них убивать? — как бы просто так заметила Лида. — Ну, поговорили бы, например, что, да как…
— Кажется, нас уже критикуют, Глеб, — усмехнулся Борька. — Может, пойдем уже, а то тут как-то неуютно?
— Вооружаемся, покойников оттаскиваем за угол — и в путь, — проворчал Глеб, снимая с мертвеца компактный пистолет-пулемет «Кипарис» — практически копию чешского «Скорпиона» 1961 года. Вороненый, с откидным прикладом поверх ствольной коробки, удивительно легкий, хотя и оснащенный магазином на три-дцать патронов. Неприятно было стаскивать с мертвеца ремень с запасными магазинами в подсумке, но он пережил. Вооруженный до зубов боевой пловец стоит десятка…
Не было в этом подземелье силы, способной остановить отступающих спецназовцев! «Мы не отступаем, — хихикал в затылок Борька. — Мы совершаем важный стратегический маневр, загибая линию фронта». Коридор, в котором они находились, тянулся параллельно арсенальной штольне, повторяя ее изгибы, и Глебу пришла в голову интересная мысль: часть пути пройти по этой норе. С риском для жизни включили фонари — пол был завален отвалившейся штукатуркой, битыми панелями и кусками кафельной плитки. Двигались быстро, пулей пролетали те участки, которые стыковались с боковыми ответвлениями. Впереди уже маячил тупик, конец пути, пора сворачивать. Лида споткнулась, присела, Борька чертыхнулся, хотел подхватить ее под локоть, но она вырвалась, прошептала «Тс-сс…» — и люди застыли…
В глазах у девушки блестело изумление — такое ощущение, что она услышала то, что услышать в этом месте невозможно в принципе. Мужчины стали прислушиваться, но ничего не поняли. Девушка покосилась на узкий проем с правой стороны, пружинисто поднялась, сунула нос за косяк. Поколебалась, вспомнив об участи любопытной Варвары, и на цыпочках вошла внутрь. Мужчины подались за ней, вспомнив, что эту «пропащую» девушку нельзя оставлять одну даже на несколько секунд. И уже за порогом они застыли в изумлении, уловив то, что она уловила давно. Право слово, это было последнее, что они рассчитывали услышать в таком инфернальном местечке!
Сдавленный храп спящего человека…
Пришлось поверить своим ушам, когда, взяв на изготовку трофейные автоматы, они продвинулись в глубину помещения. Это был какой-то вытянутый каменный бокс, имеющий бетонный пандус, а за спуском — прямоугольный черный провал, еще одна дорога в неизвестность. Храпели в коридоре, причем где-то рядом. Они опять теряли время, отпущенное на прорыв с объекта, но разве можно пройти с невозмутимым видом мимо такого? В голове уже оформлялась мысль о говорливом «языке», способном пролить свет на некоторые аспекты новейшей истории. Выключили лишние фонари, стали осторожно спускаться, втягиваться в коридор…
И вскоре сгрудились, озадаченно почесывая затылки, над невзрачным взъерошенным пареньком в ободранном камуфляже, который свернулся у стены, положив голову на стальную бухту, напоминающую колесный диск, и беспокойно спал, вздрагивая во сне. Физиономию паренька украшали веснушки, она вся была расцарапана, над глазом набухал роскошный синяк. На левом рукаве красовался шеврон с «державным» украинским трезубцем.
— Двенадцатый, просьба любить и жаловать, — вздохнул Глеб. И куда с ним теперь?
Товарищи молчали, все понятно было без слов. Никакого оружия у паренька, естественно, не было. Отсутствовал даже ремень с «державной» бляхой, и уделанная, не по размеру гимнастерка висела на солдатике, как картофельный мешок.
— Нормально… — протянул Борька. — Заснул с включенным двигателем, блин…
Реакцию на пробуждение можно было предсказать. Глеб нагнулся, потряс сновидца за плечо. И начался цирк. Солдатик взметнулся, захрипел, принялся извиваться, воспаленные глаза полезли из орбит, когда Борька сжал ему горло и закрыл ладонью рот. Он всего лишь хотел, чтобы было тихо, — морские спецназовцы, ну, просто обожают тишину! Но разве что-то можно объяснить запуганному человечку? Тот отчаянно рвался на волю, слезы потоком текли из глаз, он дрался всеми конечностями, спасая свою жизнь. Пришлось навалиться всем втроем — Борька в одиночку явно пасовал, не ожидая встретить столь упорное сопротивление. Солдатик вырвал руку, засадил Борьке в ухо, потом пытался затолкать ему пальцы в глазные впадины! И где он только такой пошлости насмотрелся?
— Идиот… — рычал Борька. — Запомни, неуч, пальцы — не совательный, а хватательный инструмент…
— Неопытный еще, — поддакивала Лида, подпрыгивая рядом с дерущимися. — Не знает, что одно из отверстий, куда ни в коем случае нельзя засовывать пальцы, — это глаза российского спецназовца…
Но тот не понимал, не слышал, он от страха вообще переставал соображать. В итоге Борька оседлал паренька, перевернув носом в пол, упер в шею ноготь и прорычал:
— Предупреждаю, бутуз, я семь раз отмерять не буду…
И тот угомонился, лежал, уткнувшись в грязный пол, пускал слезу, вибрировал. Настоящий солдат. Потом затих. Только пальцы судорожно подергивались.
— Он живой? — на всякий случай осведомилась Лида.
— Живой, — успокоил Борька. — Пока руки трясутся, человек живой.
— Вы кто? — резко повернулся солдатик. Он дрожал, как осиновый лист, зубы выбивали чечетку, глаза носились, как кенийские спринтеры. Сущий ребенок, восемнадцать лет от силы, считаные месяцы в армии.
— Парень, мы не собираемся тебя убивать, — мягко сказал Глеб. — Мы не те, кто без нужды убивает посторонних. Этим занимаются другие люди. Российский спецназ. Тебе уже легче?
— О, господи… — Парень затрясся, привстал на локтях, глаза перестали бегать, в них появилась надежда. Он облизал пересохшие губы. — А вы точно меня не убьете? — У него был забавный южный говор, но говорил он в принципе по-русски.
— Точно, — уверил Глеб. — Представьтесь, рядовой. И не заставляйте нас думать, что валенок — это не только тип обуви, но и тип характера.
— Антоха… О, господи… — забубнил солдат. — Антоха Полипчук… эта… как его… Рядовой Полипчук, караульная рота Четвертого полка Девятой отдельной мотострелковой бригады, дислоцированной в Мелитополе… А вы правда меня не убьете? — под нервный смех морских спецназовцев уточнил боец.
— Не убьем, Антоха, — уверил Глеб. — Пальцем тебя не тронем — если сам, конечно, не захочешь. Ты молодец, выжил. А теперь попытайся вдуматься — мы на твоей стороне, прибыли, чтобы нейтрализовать банду, которая уничтожила ваших людей. Умеешь быстро рассказывать? У тебя три минуты, чтобы внятно, без трагических подробностей, описать все, что здесь произошло. А потом мы тебя отсюда вытащим.
Без трагических подробностей ну никак не вышло. Бывшего отличника из Донецка, любимчика мамы и папы, типичного «ботаника» (хотя и с неплохим зрением) воспоминания о недавних событиях пробили на жирную слезу. Не любил он своих однополчан, подтрунивали они над ним, шпыняли, случалось, что и издевались, но разве заслужили парни такое? Их привезли на объект два дня назад — отделение караульной роты в полном составе. Полк принимал участие в тактических учениях под Керчью, солдаты после недели в походных условиях отправились в казармы под Мелитополем, а отделению сержанта Снежинского поставили особую задачу — командировка в окрестности Севастополя, до особого распоряжения взять под охрану бывший объект военно-морских сил. Начальником караула назначили лейтенанта Квачкуна, командира первого взвода. Переодели, дали поспать четыре часа, снабдили сухим пайком на несколько дней, тухлыми матрасами, одеялами, посадили в «ПАЗ» и повезли на объект. От пристани Пыштовки — на одном из местных катеров. Даже Антоха понимал, что охрана объекта налажена из рук вон плохо. Разместились солдаты на правом берегу основной штольни, в одном из помещений на «нулевом уровне», где еще сохранились жесткие койки. Его заставляли кантовать баки с питьевой водой, но он уже привык, не роптал — за четыре месяца с лихвой познал все прелести и лишения воинской службы на благо государства украинского (сам Антоха в принципе русский, но предпочитал об этом не распространяться). Особой сложностью караульная служба не отличалась. Дальше правого берега штольни часовые не уходили. Трое стояли (вернее, сидели, лежали, курили и лузгали семечки) у входного батопорта, откуда могли любоваться видами на Пыштовку, двое — с обратной стороны, у выходных ворот, где еще остались фрагменты маскировочной армированной сетки с кусками скальной породы. Пятеро отдыхали. Потом менялись. Сержант Снежинский был разводящим. Каждые два часа менял троих на основном посту, затем с фонарем и двумя заспанными караульными тащился правым берегом мимо доков (шестьсот метров пешего хода по дуге), менял дальнюю парочку, возвращался в «караулку» и засыпал мертвым сном. Лейтенант Квачкун тоже бодрствовал нечасто. Для начала он искупался в Калабановской бухте, потом с чувством поел, после чего завалился на матрас и отключился, щедро взвалив свои обязанности на сержанта. То есть караульная служба была организована как везде — подходи и бери голыми руками. Собственно, так и произошло. Антоха спал, когда ворвались злые люди с автоматами, пинками погнали наверх в коридор оружейной штольни — его и всю отдыхающую смену. Пригнали троих из Калабановской бухты, потом рядовых Черниченко и Дзасоха с дальнего поста. Всех поставили на колени лицом к стене, какое-то время совещались, потом, по-видимому, старший мрачно вымолвил: «Кончай их, некогда рассусоливать, работать пора. Как закончите — на тележку — и с глаз долой». И началось… Антоха даже не всматривался в лица этих людей, хотя повсюду горели фонари — ужас пронзил дьявольский, ноги онемели. Солдаты умоляли пощадить, сержант Снежинский плакался громче прочих, готов был ноги целовать упырям. Рядом с Антохой трясся рядовой Вакулин, бормотал, что он больше всего на свете боится боли, а когда пускают пулю в затылок — это, наверное, дьявольски больно, что же делать… Что характерно, сопротивления никто не оказывал, не пытался вырваться — даже после того, как людям стали стрелять в головы. Начали с тех, кто находился справа, солдаты хныкали, просили одуматься, предлагали деньги… и валились замертво с дырками в головах. Антоха точно помнил, что убили восьмерых (он был двенадцатым, машинально считал), а потом вдруг взвился лейтенант Квачкун! Схватился за ствол, из которого должна была вылететь пуля ему в голову, вырвал автомат у палача. Вспыхнула кратковременная драка — и все вурдалаки с автоматами, находившиеся поблизости, бросились в эту кучу. Тут-то у Антохи и замкнуло в голове. Сам не понимал, какая муха укусила, — подпрыгнул и кинулся бежать! Он знал, что оружейная штольня неподалеку от канала, какие-то метров пятьдесят. За спиной кричали, гнались, стреляли, светили фонарями — и этот свет был Антохе только на руку. Ни одна пуля его не задела, он благополучно выскочил из оружейной штольни и плюхнулся в воду. Плавал он посредственно, но не тонул, как топор, да и жить хотелось — ну, просто страсть как хотелось! А тут еще и голова включилась в процесс — и вместо того чтобы удирать куда подальше, он остался у правого берега, цеплялся под водой за выпуклости в бетонном желобе канала, уходил как можно ниже. Получилось, что, когда преследователи выбежали к водной штольне и открыли по воде огонь, он находился у них под ногами, оттого и выжил. Он слышал, как они что-то кричали, потом стали разбегаться в разные стороны. Антоха вынырнул и снова нырнул. И так несколько раз, попутно смещаясь к сухому доку. А когда совсем не осталось сил, он кое-как доплыл до левого берега, с чего-то вообразив, что там он будет в безопасности, забрел в штольню. Там его спугнули автоматчики, он нырнул в примыкающий коридор. Отсиделся, решил, что нужно выбираться, кинулся к выходу, с трудом его нашел — и снова чуть не налетел на вооруженных людей! Еще самая малость, и его бы заметили. Он забрался в какую-то дыру, из нее в другую, а когда предпринял очередную попытку выйти на волю, с ужасом понял, что заблудился! Везде, куда бы он ни совался, были либо тупики, либо коридоры, уводящие в бесконечность, либо дырки коммуникационных колодцев, в которые пару раз пришлось упасть. Он дико устал, был испуган, голова не работала, залез в какую-то щель, забылся в беспробудном сне…
