Денис Козлов - Контрразведчик
В общей сложности бой длился сорок минут. После минометного огня боевики, подобрав раненых и часть убитых, поспешно отступили. В окуляр бинокля было видно пять лежащих на земле мертвых тел.
— Так, замкомвзвода, оставить наблюдателей на позиции и построить личный состав. Проверить вооружение, снаряжение. Доложить о наличии.
— Без потерь, — улыбнулся Лоренс Максиму после доклада сержантского состава. — Девочки, сняли бой?
Вопрос остался без ответа. Солдаты тоже оглядывались по сторонам и не могли отыскать журналисток.
— Вот это уже хуже… — побелев, выговорил Андрей. — Дальше уж отправить меня некуда. А вот под суд попасть могу. Дела…
Установилась тишина.
— Я тут, — раздался слабый женский голос рядом со шлагбаумом.
К строю, покачиваясь и хлюпая носом, вышла спецкор Мария. Девушка пряталась все это время за бетонной плитой, закрыв от страха глаза и уши ладонями.
— Так, уже лучше. Где подруга?
— Я-я не знаю, — почти плача простонала она.
Солдаты обшарили всю территорию РОПа — ни камеры, ни оператора не было.
Лоренс нервничал. Ходуном ходили скулы.
— Товарищ старший лейтенант, — вдруг донесся голос Большого, стоявшего в окопе с пулеметом. — Подо мною что-то шевелится.
— А ну-ка вылазь.
На место Большого спустился в пулеметное гнездо Лоренс и стал расчищать землю. Потом, будто ловя рыбу рукой, он что-то схватил и извлек из земли скрюченную операторшу. Выкинув ее, словно шкодливого кота, наверх окопа, он снова запустил руку и извлек камеру.
— Цела! Вот же, гады, делают! — рассматривая технику, сказал Лоренс. — Большой, посмотри, журналистка дышит?
— Дышит!
— Сколько в тебе кило, малыш?
— Сто три, — улыбнулся Большой.
— Ну что ж, девочка узнала, что такое лежать под крупным мужчиной. Дайте ей нашатырю и тащите обеих ко мне.
Девчонок отпаивали водкой.
— Как ты умудрилась под Большого заползти? — спросил, наливая очередную стопку водки девушке, Лоренс.
— А я и не заползала. Как стрелять начали, я испугалась и легла на землю. Потом над головой что-то бабахнуло и меня землей присыпало. А потом он вскочил.
— Спина болит? — спросил Максим.
— Грудь. Я ею о камеру ударилась, когда на меня запрыгнули.
— Ну, это не страшно, — улыбнулся Лоренс. — У меня боец был, ему осколок полгрудины срезал — и ничего. Потом и с «СВД»[18] бегал, и на соревнования ездил среди снайперов.
— Андрюха, хватит стебаться, — остановил Лоренса Максим. — Вот что, девушки. Вы же завтра в Гудер поедете?
— Да. Нас ваш коллега Арсен повезет.
— Хотите, материал классный подкину?
— Какой? — спросила, заинтересовавшись, спецкор Марина.
— Тут есть дед один. Во Вторую мировую воевал, потом был выслан в Казахстан, потом пережил первую кампанию, масхадовское правление… И самое интересное, что он бывший журналист. Преподавал. Представляете: репортаж о журналисте-ветеране, доживающем годы в Чечне?
16. Шамиль и осел
Гудермес очень напоминал Максиму Аргун. Дома с обвалившимися от снарядов этажами, изрытые воронками дороги, спонтанно организованные рынки вдоль дорог.
Но людей на улицах и целых построек было куда больше — город сдался федеральным силам практически без боя. Блокпосты, пункты дислокации ОМОНов и СОМов[19] со всей России встречались здесь очень часто. На улице Кирова небольшая колонна остановилась.
— Махмуд али Бетиевич? Салям алейкум, можно к вам? — постучался местный милиционер, сопровождавший колонну.
Дверь оказалась открытой.
— А, Леча, ты? — раздался из коридора старческий голос. — А кто это с тобой?
— Журналисты из Москвы и военные — сопровождающие.
— Пусть обувь снимут и проходят.
Длинный темный коридор вывел гостей к открытой двери комнаты, явно служившей старику рабочим кабинетом. Первым вошел Леча, за ним — девчонки, и уж после — Максим. Арсен, единственный, за исключением Лечи, человек в форме, после гневного взгляда старика вышел на улицу к колонне.
— Чем могу быть полезен? — встав с большого, обитого кожей кресла, обратился к гостям седой, что удивительно для Чечни, гладко выбритый старик, одетый в выглаженный и чистый костюм советской эпохи. Акцента у старика не было совсем, даже малейшего.
— Мы хотели бы снять репортаж с вами как с коллегой, — затараторила Мария.
— А с какого канала?
— НТВ.
— Пакостный канал… Ну да ладно. Что конкретно вас интересует?
Максим рассматривал полки с книгами, которыми были заставлены все стены комнаты, за исключением небольшого пространства окна и места для телевизора. Коран, «Основы шариатского судопроизводства» спокойно соседствовали на полках с Шиллером, Булгаковым, УК РФ и «Историей государства российского». Книг было огромное количество.
— А вы точно чеченец? — вдруг спросила Мария.
— Да, — улыбнулся старик, — а что вас смутило?
— Акцента нет, да и как-то…
— Включай камеру, расскажу. Во Вторую мировую попал в Западный особый округ. В 1946-м, вернувшись, узнал, что семья депортирована. Поехал за ней в Казахстан. Все пережил достойно.
— А вы не мусульманин?
— Мусульманин! Всегда был и никогда не отрекался! — гордо сказал старик.
— Вам девяносто четыре. А вы такой бодрый и… — задумалась спецкор.
— Не выживший из ума? — продолжил, засмеявшись, старик. — Я оптимист. И все, что ни происходило со мной, воспринимал через призму — будет лучше. А все тяготы — не иначе как испытания для того, чтобы стать лучше. Этому и других учу.
— Вы своих студентов помните? Где они сейчас? — спросил Максим, разглядывая полку с книгами Шолохова.
— Помню, многих помню. А сейчас… Кто уехал на Ближний Восток, кто в боевики подался, кто в Москву… В журналистике мало осталось.
— А это мог бы ваш студент написать? — спросил Максим и дал в руки старику масхадовскую газету.
— Посмотрим-посмотрим, — проговорил Саид, доставая из футляра очки в золотой оправе и надвигая их на нос. — Так-так… «Интеграция сил сопротивления против оккупантов», «История. Шамиль и народ»… Так… так, — читал старик. — Ну конечно же! Айбика Данкаева!
— Вы определили по слогу?
— Нет. Молодежь пишет одинаково плохо, что на русском, что на чеченском, — не определишь, кто есть кто.
— Но вы ведь определили?
— В девяносто седьмом ко мне часто приходили молодые люди, желавшие писать. А с Айбикой забавный случай вышел. Она писала о Шамиле на основе народных преданий. «Имам-гуль-азама» — курсовая работа ее называлась. Одно из преданий курсовой я до сих пор помню. Будто бы Шамиль, объезжая Чечню на коне вместе со своими командирами и встретив старика, спросил его: «Во что ты веришь, дед?» «В осла», — ответил тот. Командиры Шамиля решили убить старика за богохульство: мусульманин должен верить в Аллаха. Но Шамиль их остановил. «За что ты веришь в своего осла?» — спросил он. «Если осел будет здоров — я вспашу землю и уберу выращенное. Будет сыта моя старуха и я. И я смогу молиться с чистой душой. А если осел умрет, то и мы со старухой умрем с голоду».
И тогда Шамиль сказал своим командирам: «Если все наши подданные будут верить в нас, как этот старик в осла, нас никто не сможет победить». Тогда я настаивал, что это лишь народное творчество. Она же утверждала, что это исторический факт и она найдет этому доказательство. Доходило чуть ли не до скандала…
— Магамет али Бетиевич, — вдруг вступил в разговор Леча, — нам пора. Мне к шестнадцати часам в отдел, а им — к себе.
— Когда увижу материал? — спросил напоследок старик.
— В конце недели, — ответила Мария. — Там о вас, думаю, секунд тридцать будет.
17. Фугасное пиво
Арсен должен был доставить девчонок в отдельный батальон сорок шестой бригады. Оттуда на вертушке они отправятся на «большую землю». Но по пути прапорщик согласился закинуть Максима на РОП…
Миновав шлагбаум, Максим увидел Екимова, мирно играющего в нарды с Лоренсом.
— Я связался с батальоном, еще ночь торчим здесь, — доложил Арсен Андрею.
— Очень хорошо! — не отрывая взгляда от нард, отмахнулся Лоренс и, увидев, как выпали брошенные им кости, радостно посмотрел на Екимова. — Марс, товарищ подполковник. Долг — платежом.
— Черт с тобою, больше в жизни не сяду играть, — сказал Екимов и, достав из разгрузки метательный нож, отдал его старлею.
Максим был поражен. Каждый человек имеет слабости, но почему-то верилось, что у подполковника их нет.
— Максим, поговорить надо, не напрягая уши коллег. Без обид, ребята, — произнес Екимов и пошел в сторону уборной, которая, как и большинство построек здесь, располагалась под землей.
Стоявшая жара и духота сделали запах туалета совсем невыносимым. Солдаты называли это место в такую погоду кладбищем слонов.
