Алексей Свиридов - Разорванное небо
– Этот аэродром построили немцы, – пояснил подошедший сзади Малошан. – Как скрытный узел противовоздушной обороны, и даже некоторое время так его и использовали – отсюда поднимались истребители на перехват бомбардировщиков из Италии, что бомбили румынские нефтепромыслы. Здесь же, в горах Шар-Планина, немцы отрабатывали высадку парашютного десанта на Дрвар и полосу продлили для трехмоторных транспортников.
Казак кивнул, хотя не имел никакого понятия об упомянутом подпоручиком десанте.
– Но большой роли эта база сыграть не успела, – продолжал тот. – При Тито здесь собирались скрывать авиацию Народной Армии в случае ядерного конфликта, кое-что подновили, и сейчас у нас есть возможность с грехом пополам принимать современные самолеты. Ну а этот экспонат военным не мешал, было даже интересно, что он тут стоит, местных же умельцев сюда пока что не пускали. Давайте накроем его обратно, товарищ Казак, пусть стоит и дальше!
Казак молча кивнул, и они вместе вернули ветхий брезент на прежнее место, вновь подняв маленькую пыльную бурю.
* * *Комната, в которой летчикам было предложено переодеться, тоже носила неизгладимый отпечаток своих первых хозяев – офицерская форма без знаков различия бывшей Югославии была повешена, как на плечики, на крылья украшавшего стену немецкого орла. Правда, кто-то позаботился выковырять из его когтей свастику, и теперь орел напоминал почему-то престарелого попугая на обруче. Впрочем, обращать на это особого внимания никто не стал: сказывалась и усталость от полета, и не прошедшее еще напряжение после трудной посадки.
– Ну, маскировка так маскировка! – не выдержал наконец Казак. – Ты, Дед, шел так уверенно, будто знал про нее, а я все время думал, что нас подставили!
Дед привычным жестом почесал подбородок через скрывавшую его бороду и хрипловато ответил:
– Да это-то как раз было ясно. Как же без маскировки? Во Вьетнаме, например, мы делали так: ночью янки налетят, бомбы побросают куда попало, а мы шурикам сразу команду.
– Кому? – не понял Корсар.
– Вьетнамцев у нас так называли, «шурики». Так вот, мы им сразу команду даем. Они из песка на бетоне круги выложат, по краям камешков мелких, а когда воды хватает, еще и лужу в середине нальют. Американцы днем «фантом»-разведчик пришлют, мы не поднимаемся, а он фотографии привозит – дескать, все, конец полосе. Они второй налет уже и не делают – наоборот, прокладывают через нас маршрут штурмовой группы, тут-то мы их с шуриками и перехватываем.
– А что, там не только наши воевали? – удивился Казак. – Я слышал, вьетнамцы вообще летать не умеют!
– Мало ли кто что слышал. Нормальные ребята. Мы на МИГ-21 летали, а у них все больше «семнадцатые» были. И пришлось такое разделение труда устроить: «двадцать первые» американцев с высоты оттесняют, а у земли уж их встречают вьетнамцы. «Семнадцатый», конечно, уже тогда старьем был, медленней «фантома» раза в два, но зато верткий, и пушка у него встроенная, а не на подвесном контейнере. Янки ведь неповоротливы, на подвесках у них ракеты гирляндами, и баки. Бывало, его и бить не надо: сманеврирует неграмотно, скорость потеряет и валится в спираль. А выводить – высоты нету.
– А вообще-то американцы – сильные летчики? – поинтересовался Хомяк, уже переодевшийся в мундир, едва сходящийся на животе.
– Кого встретишь. Я, например, во Вьетнам попал как раз в тот момент, когда они чохом заменили свой состав, и вместо обычных пилотов посадили на свои самолеты специально подготовленных. Ну, те, конечно, были асы, какие сейчас – не знаю. Если я правильно понимаю, им еще здесь в воздухе никто не противодействовал?
– Не совсем так, – заметил Корсар. – У Сербской Босны было несколько МИГ-23, против хорватов они держались вполне пристойно, и даже с американцами раза два-три повоевали. Короче, тогда сербские машины были сбиты все, а у штатников – вопрос. Сами они признали одну потерю, сербы говорят о пяти сбитых машинах – словом, как всегда. Поди проверь летчика – сбил он или не сбил, особенно если сам сидишь в разбитом самолете.
– Да уж, поди проверь! – неожиданно взорвался Дед. – А на слово поверить у нас никак нельзя! Когда по три захода на один и тот же самолет, уже горящий, идешь, так ура и да здравствует – как же, фотокинопулемет подтверждает три сбитых… Герой, мать его, и орден ему, и звание! А когда… – голос Деда осекся, и продолжил он уже совсем другим тоном: – Извините, ребята. У кого что болит, ну и так далее.
– Ничего-ничего, все нормально, – Корсар сказал это так, что было ясно: на самом деле тирада Деда ему нормальной отнюдь не показалась, но человек сам понял, что не прав, и добавить к этому было нечего. Без большой надобности он поправил повязку на глазу и предложил: – Ну что, пойдем к хозяевам? А то, небось, заждались уже, а?
* * *От раздевалки на улицу вел очень скудно освещенный коридор – электричество здесь экономили всерьез, – и в конце его оказалась тяжелая железная дверь с винтовым запором. Казак вспомнил слова подпоручика о подготовке подземелья к ядерной войне и не стал удивляться.
Яркий день за открывшейся дверью сразу же поглотил тусклый свет лампочек в коридоре. Летчики сделали несколько шагов по узкой тропинке, посыпанной гравием, и остановились, разглядывая окрестности, которые совсем недавно видели сверху. Но тогда им было не до восхищения пейзажем…
– Красиво-то как, а?! – не сдержался Корсар.
– Бывал я на Кавказе, бывал и в Карпатах, но тут что-то особенное… Может, деревья не те растут?
– Деревья-то те, а вот небо вроде другое, посветлее, что ли? – предположил Дед, и Хомяк с интонациями замполита, проводящего плановую беседу, подхватил его мысль:
– Небо тут и вправду другое. Не наше, черное какое-то… – но, заметив недоумение товарищей, запнулся и дальше продолжил своим обычным тоном: – А куда нам, собственно, сейчас идти? Где наши ангелы-хранители?
Как бы в ответ на его вопрос на тропинке из-за поворота появился молодой мужчина, одетый в адидасовский спортивный костюм, но к его походке больше бы подошел парадный офицерский мундир.
– Очень хорошо, – сказал он, приблизившись к ним. – Ходим со мной в… э… командирню.
– Штаб? – то ли переспросил, то ли подсказал Хомяк.
– Да, в штаб, – согласился «спортсмен» и, не оглядываясь, двинулся по тропинке, уверенный, что летчики идут следом.
Тропинка вела вниз, мимо кустов, усыпанных незнакомыми красными ягодами, пересекала легким мостиком ручей и, наконец, после небольшой можжевеловой рощицы вывела на асфальтовую дорогу, идущую параллельно полосе, но ниже ее. Эта же дорога образовывала улицу небольшого села, и вдоль нее стояло десятка два нарядных домов с палисадниками и хозяйственными строениями. Около каждого дома было по одному, а то и по два гаража, на крышах трех-четырех красовались тарелки космической связи.
– А что, неплохо живут люди? – заметил Дед, и Казак ревниво ответил:
– У нас тоже не хуже. Только телефонов спутниковых нет, да и не нужны они нам вовсе, у нас год назад автоматическую междугородку сделали.
– И сено у нас на джипах не возят! – Дед кивнул в сторону.
Казак проследил за его взглядом и увидел картину, от которой какому-нибудь «новому русскому» средней руки, наверное, стало бы плохо. По пересекающей тропинку грунтовой дороге, басовито урча, взбирался вверх почти новый «опель-фронтера», таща прицеп с огромной копной сена. Из полуоткрытой задней двери джипа торчали несколько грабель и кос, и на каждом ухабе они громко звякали.
Хомяк тоже глянул на это, и вспомнил, с какой болью в сердце грузил в свой «мерседес» мешки с картошкой. Зато потом – с каким неподдельным восхищением созерцали процесс разгрузки кавказцы на рынке!
– Панорамный кадр. Картины мирной жизни, – откомментировал Корсар и добавил: – В общем-то, сюда бои еще долго не дойдут. Вот если нас выследят…
– Не «если», а «когда», – поправил его Хомяк. – И я искренне надеюсь, что противовоздушная оборона у них тут на уровне, не то нам будет очень хреново.
Это не вызвало возражений ни с чьей стороны, и оставшуюся дорогу до штаба – на вид ничем не примечательного дома – они шли молча.
Изнутри «командирня» оказалась тоже не больно похожа на штаб серьезного боевого соединения: со второго этажа вроде бы обычного жилого коттеджа спустилась пожилая женщина и сварливо предупредила «войников», чтобы в ее доме не курили, а если курили, то окурки на пол не кидали. Несмотря на то что хозяйка говорила по-сербски, смысл ее речи был понятен – отчасти благодаря родству языков, а отчасти энергичным и недвусмысленным жестам, которыми эта речь сопровождалась.
Еще через несколько минут в большую комнату, где сидели летчики, вошел все тот же «спортсмен», но одетый теперь не в «адидас», а в офицерскую форму цвета хаки с серебристыми звездочками на погонах, на груди его красовался ряд значков, а на рукаве была пришита эмблема, рисунок на которой был настолько сложен и многоцветен, что понять ее смысл не представлялось возможным. Следом за ним вошли подпоручик Малошан и еще два незнакомых офицера. Первым заговорил Малошан:
