Сергей Зверев - Должок кровью красен
Да неужели не ясно откуда? Да у Кати забрал. Те самые Иваном отданные и ею на огуречной грядке «найденные».
Сидит Михеев во главе стола, подбоченясь, ковыряет ложкой остывшую манную кашу да на гостей гордо поглядывает.
А Катя Ефимова с сыном малолетним с самого начала пьянки во дворе, во времянке сидит. Тихо-тихо сидит, аки мышь в подполье. Но ей с сыном маленьким и здесь хорошо.
Табачищем не разит, водяра рекой не льется, да и слов матерных никто не произносит. Конечно, надо бы ей возмутиться, надо бы алкашей из дому выгнать, да только как подумает Катюша о том, что дома теперь творится, так руки у нее и опускаются. Идти, скандалить, ханыг метлой поганой гнать… А Коля потом ей такой концерт закатит, что мало не покажется! Дом-то, если честно, действительно не ее. По дурости когда-то на Михеева переписала.
Но, если честно, не поэтому не идет Катя с гостями разбираться. Точнее, не только поэтому. Понимает она, что все сегодня происходящее – вроде как в наказание ей. За то, что на деньги, пусть найденные, но все-таки не свои, прельстилась. За то, что чужой потере невольно обрадовалась.
Потере, которая кому-то слезами обернулась. Так что теперь – ни денег, ни покоя душевного. И поделом.
Такая вот она честная, Катюша. Потому, наверное, и несчастная…
11
Бегут голубые вагоны меж вечерних полей. Стучат голубые вагоны на рельсовых стыках, качаются: тук-тук, тук-тук… Но от звука этого на душе Ивановой ни спокойствия, ни радости.
С тяжелым сердцем возвращается он в город из Покровского.
И причин тому предостаточно…
Нет Николая Николаевича в живых. Три года, оказывается, как помер. Это Зарубин от его племянника Миши узнал, который теперь в доме Карелина живет. Выслушал Иван племяша прямо на крылечке (тот почему-то гостя в дом пригласить не догадался), помолчал и на вопрос хозяина – кем, мол, вы ему приходитесь – прямо ответил: должником. И объяснил вкратце почему и за что. И конвертик племяннику протянул.
Взял Миша конвертик, раскрыл – глазам своим не верит.
Пересчитал купюры. На свет посмотрел. Пальцем потер. Зажмурился. Затем вновь глаза открыл.
…Ох, и не хочется же теперь, в электричке вечерней, Зарубину о беседе с племянником покойного дяди Коли вспоминать!
Спустя пятнадцать минут беседы понял Иван, кто перед ним: козел голимый, не в обиду Николай Николаевичу сказано. О дяде покойном – ни слова, ни полслова. Будто и не жил он на белом свете. Спросил было Зарубин, на каком кладбище батин друг похоронен, а Карелин-младший лишь отмахнулся: мол, как помер дядька, так ни разу у него на могиле и не был.
– Даже, наверное, и не найду ее теперь, – признается.
И, неприязненный взгляд гостя поймав, тут же оправдание выдвинул: да что мы все о мертвых да о мертвых? О живых думать надо… Не о прошлом, а о будущем!
И еще через полчаса поделился, как он себе это самое будущее представляет в контексте внезапного обогащения. А заодно – и в контексте профессии: Миша, оказывается, когда-то в институте на искусствоведа-реставратора учился! На жизнь и поныне реставраторством зарабатывает: антиквариат по мелочовке скупает, в божеский вид приводит да коллекционерам и продает.
А деньги ему вот для чего надобны: живет, мол, в соседнем селе попадья, вдова уважаемого священника-старообрядца. Есть у нее две фамильные иконы – восемнадцатый век, ветковская школа. Не хватает старухе на пропитание, вот и решила она иконы продать.
Решить-то решила, да цены настоящей им не знает. А стоят они минимум в десять раз больше, если крутым фирмачам в Москве загнать.
– Ты, конечно, сам вправе решать, как деньгами распорядиться, потому что наследник единственный покойного дяди Коли. Но попомни мои слова: ох, и икнется же тебе когда-нибудь этот бизнес! – терпеливо хозяина выслушав, резюмировал Зарубин и пошел прочь.
Даже прощаться с хозяином не пожелал…
…Бегут голубые вагоны электрички меж желтеющих осенних полей. Стучат колеса на рельсовых стыках: тук-тук, тук-тук… Сидит Иван у окна, смотрит в тетрадь, где в графе «Кредит» лишь одна фамилия Булата Амирова осталась, и думает.
Вот как, оказывается, бывает: не все долги, которые мы возвращаем, людям на пользу идут…
Глава 5
1
– Магамэд!
– Ва?
– Магамэд… Ты мужчына ылы нэ мужчына?
Пауза.
– Мужчына…
– Жэншына ты, Магамэд, а нэ мужчына.
– Ва, Булат, зачэм такой абыдны слов говорыш?
– А ты к зэркалу падайды, пасматры и скажи, кого ты там выдыш.
Магомед крючконосый – тот самый водила «Урала», который на Дмитровском кладбище «группой захвата» руководил, – поднялся послушно и к зеркалу подошел. В отражение свое уставился.
М-да-а-а… Никак отражение Магомедовой морды на человеческое не похоже. С баклажаном переспелым больше сходства. Расквашена харя до сплошной синевы с черным отливом.
– Так что ты там выдыш, а? – Это Булат Амиров, пахан дагестанский, на земляка своего наезжает.
– Сэба…
– Какой к эбэны матэры сэба, а? Развэ ты это, Магамэд? Ты что – с такой морда родылса? Ты что – такым в этот город приэхал? Садыс!
Сел Магомед.
– Ты нэ джыгыт, Магамэд! Жэншын ты! Твой обыдчык, русак долбаный, до сых пор по зэмля жывым ходыт! А ты палэц о палэц нэ ударыл, чтобы найты эго! Навэрное, нравытся тэбэ с битый морда жыт!
Молчит Магомед униженно – понимает справедливость Булатовых слов.
– Ты когда мэст дэлат будэш, а?
– А гыдэ мнэ эго искат?
– Э-э-э, совсэм тэбэ тот русак мозг отбыл! – Булат горячится. – Нэ понымаэш? Кто тэбэ тот надгробый показал? Валык-алкаш. Что он тэбэ сказал? Что у Зарубиных ныкакой родствэннык в город этот нэ остался! Откуда Валык-алкаш про это знаэт, а? Вон он, во двор ходыт… Пойды, поинтэрэсуйса!
Поднялся крючконосый, на Булата взглянул обиженно, но не сказал ничего. Все правильно – надо срочно «мэст дэлат».
Иначе упадет в глазах земляков авторитет Магомедов ниже плинтуса.
Вышел он из конторы «Ритуала», встал на крыльцо и Кучинского, по двору стеснительно ошивающегося, пальцем поманил.
– Что, Магомед? – Валик, угодливо.
– Иды суда, дорогой. Садыс рядом. – Крючконосый, на крыльце усевшись, сигаретной пачкой зашелестел и, кладбищенского наводчика «мальбориной» угостив, сразу же к делу перешел: – Слыш, Валык, мы когда на Дмытровскый кладбыщ вмэстэ за красывым гранытным памятныком эхали, ты минэ сказал, что родствэнников у тэх покойных… Зарубиных, нэ осталос. Говорыл такой слов?
Сглотнул Валик слюну, быстро-быстро кадык его над воротом грязного свитера заходил. Не угости его только что Магомед сигаретой – наверняка бы подумал, что будут его теперь бить за наводку неудачную.
– Ну, говорил.
– А знаэшь об этом откуда?
– Так ведь у стариков тех, под памятником лежащих, только один сын и был. И никого больше.
– Тот самы, каторы на нас напал, да?
– Ага.
– Ты ж только что сам сказал, что ныкакой родствэннык нэ остался!
– Понимаешь, Магомед. – Валик доверительно шепчет, дорогой сигаретой наслаждаясь. – Когда-то очень давно мужика, Ивана Зарубина, этого посадить должны были… За убийство. Ну, и как водится, сбежал из города, чтобы под «вышак» не попасть. А потом слух пошел: якобы пришла откуда-то из Сибири бумага, будто бы он то ли погиб, то ли умер.
– А ты тот Иван хорошо знаэш?
– Дома наши на Дмитриевом Посаде друг от друга через дорогу стояли! Друг детства, можно сказать!
– Ну и хэровый жэ у тэба друзья! – Магомед, в сердцах. – А гыдэ он в городэ жит можэт?
– Тоже не знаю…
– Слушай, Валык… Ты по городу ходыш, бутылки собыраэш, много разный людэй видэш… Можэт, и Иван этот встрэтыш. Так еслы встрэтыш – прослэды, дорогой, куда он пойдот. А потом минэ скажыш. Ты вэд нас знаешь – мы люды щедрыэ, тэх, кто нам помогаэт, никогда нэ обидым. Договорылыс?
2
Гудит ресторан «Золотой петушок». Лабухи на подиуме в песнях отечественной эстрады извращаются. Официанты по маршруту зал – кухня – зал так и снуют, все ноги посбивали.
Швейцар у входа за вечер искричался, объясняя несознательным гражданам, что мест, понимаете ли, нет. Только сюда, в отдельный кабинетик, звуки попсовые почти не проникают. И официант не измучен совсем – только один столик ему сегодня и обслуживать. И хотя за столиком этим есть свободные места, никто на них не позарится. Потому как отдельные кабинеты в «Золотом петушке» – только для белых людей. Для пьянок без свидетелей. Для переговоров конфиденциальных. Для бесед задушевных.
Сегодня в кабинете «Золотого петушка» будут пить да беседовать два очень уважаемых человека. Подполковник Федеральной службы безопасности Владимир Иванович Янчевский и майор Министерства внутренних дел Семен Геннадьевич Коноплев.
Сделал Янчевский заказ – и умчался официант, щедрые чаевые лелея. Посмотрел Владимир Иванович на часы – минут через десять Коноплев появиться должен. Поднялся, к зеркалу подошел, на отражение свое взглянул критически. Черт, тональный крем, которым гематома под глазом замазана, почти стерся. Вон какой синячище вылез! Достал Янчевский тюбик, выдавил розовую кашицу на палец, в подглазье тщательно втер… А вот скула так опухла, что никакой тональный крем не поможет…
