Александр Чагай - Врата джихада
— Хочешь быть одной из моих шлюх? Только не рассчитывай, что я буду тебя целовать. Просто трахну, как ты просила.
Любовный акт получился скомканным. Впрочем, Тасмина не подала виду, что она чем-то недовольна или рассчитывала на большее. Какое-то время они лежали, не двигаясь ине разговаривая. Затем Тасмина поцеловала его, погладила по плечу и тихо прошептала:
— Ты должен отдохнуть.
Нежные пальцы скользили по коже, массировали самые чувствительные места. По телу растекалось блаженное оцепенение, сознание затуманилось. Когда он проснулся, Тасмины уже не было.
Итак, они стали любовниками, роман стремительно развивался. То, что они скрывали свои отношения, придавало им пикантности и романтики. Но это была игра с огнем: связь с немусульманином могла обернуться для Тасмины серьезными неприятностями. Нравы в Пакистане были сродни тем, которые процветали в нацистской Германии, с той лишь разницей, что там карали за секс с евреями. Имелось еще обстоятельство, о котором не следовало забывать. Отец Тасмины тотчас бы проклял дочь, узнав о ее прегрешении. В один из вечеров Ксана пригласили к Юсуфзаю на обед, и тот говорил о падении нравов, распущенности, повсеместном нарушении шариата.
Тогда отмечали праздник весны басант, во время которого правоверные давали волю страстями — пели, танцевали, запускали с крыш домов тысячи воздушных змеев и даже употребляли алкоголь. Юсуфзаю довелось посетить концерт популярной рок-группы — его давали в знаменитом лахорском форте. Солистка — деваха в прозрачном шальвар-камизе— кривлялась на сцене, провоцируя зрителей. Некоторые мужчины, не стесняясь, мастурбировали. Юсуфзай рассказывал об этом, багровея от возмущения.
Как-то ночью Ксана разбудил телефонный звонок, и он услышал срывающийся голос Тасмины. Без объяснений она сообщила, что едет к нему. Ксан почувствовал, что речь не идет о любовных утехах, и оказался прав: Тасмина приехала с отцом.
Задумавшись, Ксан смотрел сквозь квадрат не очень чистого окна на многоэтажки Печатников. Почти все огни погасли, и только уличные фонари излучали мутно-зеленыйсвет. Я испугался: вдруг он вспомнит о том, что время перевалило за полночь и оборвет рассказ.
Юсуфзая должны были арестовать. Слава Аллаху у него оставались друзья «наверху», которые успели предупредить доктора: к нему собираются нагрянуть сотрудники Федерального агентства расследований. Как утверждала Тасмина, никаких реальных оснований для ареста не было, просто ее отец попал «под кампанию». Ксан мог бы помочь им, вывезти на машине с ооновским номером за пределы Исламабада, скажем, до Мардана. Оттуда они сами доберутся до Читрала, где федералов и американцев не жалуют. Там у Юсуфзая поместье, они с дочерью будут в безопасности.
Ксан согласился не сразу. Убеждал Юсуфзая добровольно сдаться властям, обещал использовать свои связи, знакомства. Тот качал головой: после пары месяцев в Гуантанамо ему никакие связи не помогут.
Встав со стула и засунув руки в карманы брюк, Ксан тяжелой походкой прошелся по комнате.
— Я не мог, не должен был, не имел права.
— Все из-за любви, — предположил я.
— Все из-за того, что я глупый осел. Такое не сходит с рук,не прощается. Сказалось напряжение многих дней. Тут и ооновские дрязги, и попытка меня прикончить, да еще всякие дурацкие мысли о загубленной жизни, в которой нет ни жены,ни детей. Ерунда, конечно, но тогда мне так не казалось. Придумал себе развлечение в виде большой любви, прикипел к этой Тасмине! Какая там любовь! У лысого ногти не вырастут. Мне требовалась отдушина, положительные эмоции,чтобы быть в ладу с собой, но это я только потом понял.
По мере того, как они подъезжали к Мардану, Ксан все больше мрачнел. Тасмина не скрывала своей признательности, но чувствовался при этом некий холодок, свидетельствовавший, нет, не о фальши, а о неизбежности расставания.Женщина невольно относилась к своему любовнику уже как к бывшему, которого нужно быстрее забыть ради собственного спокойствия. Ксан, воспринимавший такую метаморфозу достаточно болезненно, все больше подпадал под влияние своих чувств. В конце концов, он объявил своим спутникам, что готов сопровождать их и дальше. По физиономии Юсуфзая пробежала тень сомнения, означавшая примерно следующее: твои услуги пригодятся, парень, однако они граничат с навязчивостью.
Дороги были ужасны, зато пейзажи впечатляли. Джип мчался вдоль хребта Хиндураджи, на горизонте вонзалась в раскаленное небо гора Тиримчир. В этих местах свирепствовала засуха, дождя не было уже полгода, и в ландшафте преобладали ржаво-охряные тона. За пару часов бешеной тряски Ксан вполне вкусил прелесть езды по узким серпантинным дорогам, рискуя оказаться жертвой камнепадов, сметавших в пропасть незадачливых путешественников. Однако они благополучно миновали Дарган, затем Дир и добрались до деревни Мангучар, где их ждали проводник и низкорослые лошади, приученные к горным переходам.
С наступлением темноты передвигаться стало опасно,решено было остановиться на ночлег в одной из пещер, где обычно отдыхали пастухи. Угольно-черная ночь, мерцающие звезды да потрескивающие дрова настраивали на откровенность.
—Мне на роду было написано оставаться изгоем, — рассказывал Юсуфзай. — Учился и работал в Англии, потом — в Германии, Бельгии. Меня ценили, уважали, но не считали за своего. Я же был пакистанцем! Никого не интересовало, что я ненавижу эту страну, моя национальность заставляла относиться ко мне с подозрением. Вдруг этот доктор — террорист? Я был одинок.
— Семья?..
—Тасмина, только она. Ее мать была шотландкой, дочерью физиотерапевта из Лидса. Прожила со мной шесть лет, а потом сказала: извини, больше не могу. Брачный союз с пакистанцем лишал ее светского общения, к которому она привыкла, мешал поддерживать полезные контакты с полезными людьми. Да и родители ее меня не привечали. От Тасмины она отказалась — кому нужна полукровка. Вот тогда я и решил вернуться.
— Жест отчаяния?
— Только отчасти. В те годы меня еще посещали некоторые иллюзия. Что я могу чем-то помочь своим соотечественникам. Вы не представляете, сколько тысяч людей подорвались на минах в Афганистане! Посетите любой из лагерей беженцев.
— Так вы — идеалист.
— Я следую суфизму, одному из древнейших учений ислама. Это путь к истине, и дорогу к ней открывает любовь. Человеку помогают преданность, благородство, доброта. А мешает все злое, бесчеловечное, унижающее людей.
На следующий день их ждал опасный и изнурительный переход. Они шли по узким тропам на высоте трех тысяч метров. Лошади, помимо седоков, тащили спальники, фляги с водой, продовольствие. Седлами служили дерюжные мешки,роль стремян выполняли веревочные петли. Первым двигался проводник, вторым — Юсуфзай, замыкали цепочку Ксан и Тасмина. Девушка легко и свободно держалась в седле и,казалось, была не подвержена усталости. Черные волосы стянуты на затылке, взгляд устремлен в горячее пространство гор и неба.
Солнце поднималось все выше. Кое-где поверхность гор была голой, и путешественники любовались складчатыми сланцевыми стенами, матово-серыми горными грядами с вкраплениями ледников.
В какой-то момент тропа совсем сузилась. Лошади ржали, задрав кверху глупые морды, копыта скользили по гладким камням. Всадники спешились, Риафат, опустившись на колени, крепко схватил свою кобылу за передние ноги. Переставляя их, заставил животное двигаться вперед. Остальные последовали его примеру. Временами лошади предпринимали попытки вырваться, рискуя рухнуть в многометровую пропасть, увлекая за собой людей.
