Фредерик Дар - Безымянные пули
Большой патрон выдает приглушенным голосом тираду на чистейшем итальянском.
– Прекрасно. Думаю, получится...
– А разве с вами может быть иначе?
– Аплодисментов не надо, цветы в машину, – бурчу я и кладу трубку.
Перед заведением стоит плотная толпа зевак, жаждущих сильных ощущений.
Чего они ждут? Чтобы им устроили новый Перл Харбор?
– Скажите, – спрашиваю я управляющего, – у вас есть второй выход?
– Да.
Он провожает меня через служебные помещения до двери кухни, выходящей на улицу.
Мимо как раз проезжает свободное такси.
Я его останавливаю.
Мою машину пока лучше оставить в покое.
Глава 16
Роскошный каменный дом. На полу красный ковер, золоченые ручки, как в «Карлтоне». Вердюрье живет на пятом. Я позволяю себе поездку на лифте, чтобы дать отдых уставшим ногам, и начинаю разговор с кнопкой звонка.
Мне открывает странный тип.
Он высокий, очень худой, похож на туберкулезника или что-то в этом духе. У него морщинистое лицо, крючковатый нос, бледно-голубые глаза и волосы, подстриженные бобриком.
– Что вы хотите? – спрашивает он.
– Месье Вердюрье?
– Да, это я...
– Я пришел от босса...
– Какого босса?
У меня такое ощущение, что я иду по намыленной доске на роликовых коньках. При любом неверном шаге можно загреметь.
Я усмехаюсь, чтобы выиграть время.
– Ну, не смешите меня... Я говорю о муже Альды... Его лицо секунду остается напряженным, потом он решается:
– Заходите...
Захожу. Квартира под стать дому: густой, как лужайка Тюильри, ковер, роскошная мебель, китайские вазы, здоровые, как телефонные кабины... Он открывает застекленную дверь и приглашает меня в маленькую гостиную, меблированную в стиле Людовика Надцатого.
– Я жду ваших объяснений, – говорит он мне.
– Объяснений не будет, – отвечаю с некоторым высокомерием. – Я только что от Андже... в общем, от патрона. Он мне сказал: «Езжай к Вердюрье, улица дез О, двенадцать. Он мне звонил. У меня сейчас нет времени с ним разговаривать („Он сидел в тачке“, – объясняю я), но я догадываюсь, чего он хочет. Я ему скоро звякну, а пока у меня есть более интересные дела...» – Я подмигиваю: – Понимаете, какие?
Он остается невозмутимым.
Кажется, он не спешит проглотить крючок, которым я трясу перед его паяльником. Он как те рыбы, что обсасывают червяка, прежде чем заглотнуть его.
– Кто вы такой? – резко спрашивает он. – Я вас никогда раньше не видел...
– Ничего удивительного, – отвечаю. – Я только вчера приехал... Читали газеты? «Либерте» пришла в Гавр вчера. Вот на ней я и приплыл... Когда Анджелино улетал из Штатов, он мне сказал: «Если хочешь в ближайшее время сменить обстановку, подваливай в Париж. Это такое местечко, где ловкие парни могут быстро разбогатеть...» В тот момент я не очень прислушивался к его словам. Мой рэкет работал как часы. Потом я попал в передрягу: кокнул мусора. Паршивое дело... Будь это любой другой, все бы обошлось, но легавый – дело особое. Только тронь одного, и на тебя спустят собак...
Он перебивает мою болтовню:
– Вы француз?
– Еще бы! Берси. Только я давно свалил в Штаты. Вы слыхали о Кривом Майке?
Он говорит, что нет. Меня это не удивляет, потому что я сам никогда не слышал о типе, отзывающемся на эту кликуху.
– Я отправился туда с ним. Он был сицилийцем. Вы знаете, что такое мафия? Там он нашел себе нишу, а раз мы с ним были такими же корешами, как два пальца на одной руке, я тоже имел свою долю.
От разговоров у меня высохло горло. Чего там возится большой босс? Почему тянет со звонком? Наверняка три четверти часа уже прошли.
– Короче, вы работаете с...
– Да, – говорю, – с сегодняшнего утра. Я слышу тоненькое дребезжание телефонного звонка. Бог ты мой, самое время... Вердюрье встает.
– Извините, – ворчит он и идет в соседнюю комнату, которая, видимо, служит ему кабинетом.
Он закрывает дверь, но у меня слух, как радар. Сосредоточившись, я могу услышать, как муха вытирает лапки о бархат.
Он бросает сухое, как он сам, «да», но тут же произносит смягчившимся тоном:
– А! Точно...
Он несколько раз повторяет:
– Да... Да... Да... Я звонил насчет девчонки, – говорит он. – Она пришла в себя... Я хотел узнать, мне самому допрашивать ее или подождать вас... Хорошо. Ладно...
И кладет трубку.
Я вижу, что он возвращается со спокойным лицом.
– Это был босс, – шепчет он. Я изображаю на лице удивление.
– О'кей... Он вас просветил насчет меня? Он утвердительно кивает.
– Прекрасно, – роняю я и почти невинно спрашиваю: – Ну что, займемся девкой?
– Да, следуйте за мной.
Кажется, он успокоился. Его поведение изменилось. Оно не стало доброжелательным, но по крайней мере сделалось вежливым.
Он ведет меня по лабиринту комнат до тесной спальни, расположенной в глубине коридора. Чтобы войти в нее, он достает из кармана ключ, потому что дверь заперта.
Мы заходим. В комнатушке стоит только железная кровать, а на ней я вижу свою версальскую красавицу.
С прошлой ночи она сильно изменилась. Лицо бескровное, кожа восковая, нос заострился, глаза полузакрыты...
Под длинными ресницами я различаю слабый и лихорадочный, но осознанный взгляд.
Заметив меня, она открывает глаза шире. Ее губы шевелятся.
Я прикладываю к губам палец.
Бедняжка Клод не знает, что с ней произошло после операции. Она не может знать, что эти бандиты ее похитили. Если она в состоянии говорить, то назовет меня по имени. Это будет полный финиш.
Вердюрье наклоняется к ней.
– Вам лучше? – спрашивает он. Она утвердительно опускает веки.
– Ну, девочка, у вас все будет хорошо, – продолжает он. Я понял его тактику. Чтобы завоевать доверие девушки, он делает вид, что она находится в клинике, и играет роль главврача, как настоящий артист.
– Вы можете говорить? – спрашивает тощий, Она делает усилие и выдыхает:
– Да.
– Прекрасно, прекрасно, – бормочет Вердюрье. – Вы сможете ответить на вопросы, которые вам задаст этот полицейский?
Я вздрагиваю, но, когда понимаю, что он называет меня так, думая, что обманывает малышку, мне очень хочется расхохотаться, несмотря на серьезность момента.
Подхожу к кровати.
– Я комиссар полиции, – говорю я, подмигнув ей, – Мне хочется узнать у вас очень многое. Например, вы знаете, кто в вас стрелял?
Она показывает, что нет.
Кажется, Вердюрье этот вопрос не понравился. Он решительно отодвигает меня.
– Вы знаете мужчину, который был с вами в квартире? Она смотрит на него, потом медленно переводит взгляд на меня. В ее глазах появляется удивление.
– Комиссар... – шепчет она.
– Да, комиссар Сан-Антонио, – говорит тощий, – мы знаем. Вы ему рассказали о бюсте, да?
Она не отвечает. Этот вопрос в моем присутствии должен ей казаться необъяснимым.
– Отвечайте! – сухо приказывает Вердюрье. Она шепчет:
– Да.
Он раздраженно щелкает пальцами.
– Это все, что вы ему сообщили?
– Да.
– Вы сказали ему о бюсте что-либо еще? Она качает головой:
– Нет.
– Однако комиссар заявил, что у него есть сенсационная информация. Сенсационная! Слышите? Кажется, она находится на грани обморока.
– Ничего не сказала, – бормочет она. И теряет сознание.
– Она еще слаба, – говорю я. – Вернемся попозже...
– Нет смысла, – заявляет Вердюрье. – Она ничего не сказала по той простой причине, что ничего больше не знает. Она наверняка не придала значения той детали... Теперь от девчонки надо избавиться.
Если есть парень, чувствующий себя как рыба в воде, так это Сан-Антонио.
Теперь я знаю, почему Клод похитили из больницы: они хотели узнать, что она мне рассказала, прежде чем прикончить ее. Их не особо беспокоит то, что она мне сообщила; гораздо больше они озабочены какой-то деталью, относящейся к бюсту, о которой Клод могла упомянуть в разговоре со мной, – деталью, которая должна быть чертовски важной. Но надо думать, что девушка не поняла важности этой самой детали, что удивительно.
Чернота по-прежнему льется на это дело не хуже водопада во время наводнения.
Мы выходим из комнаты.
– Вот что мы сделаем, – говорит мне Вердюрье. – Добьем девку и сунем ее в большую плетеную корзину. Я помогу вам вынести ее из дома, а вы увезете...
Я не горю восторгом и не рвусь приступать к осуществлению этой программы. Вам не нужно объяснять почему, верно?
Я хмурю брови и принимаю вид Грозы Чикаго.
– Мне не очень нравится таскать на себе жмуриков в корзинах. Лучше вынесем киску на руках, как будто она упала в обморок, и в таком виде уложим в тачку...
– Ну да, – усмехается тощий, – чтобы ее увидели соседи или прохожие, не говоря уже о консьержке...
– А как вы ее притащили утром?
– В корзине...
– А! Это у вас лривычка?
Я говорю себе, что малышка должна быть на редкость крепкой, если смогла пережить путешествие в плетеной корзине после перенесенной операции.
Сейчас дела начнут ухудшаться, потому что ради спасения Клод мне придется стать злым.
