Вячеслав Денисов - Тюремный романс
Бац!
По грохоту канистр и еще какого-то железа Штука понял, что даром не пропало ни одного килограмма на сантиметр квадратный.
– Ну медали захотелось, медали!! Мы знали, что тебя все равно не посадят! А так, видишь, как хорошо получилось: и мы премии получили, и ты на свободе!! Хотя, друг, когда мы автомат у тебя нашли…
Зелинский стоял в глубине своего гаража, у тыльной стены, в очень неудобной для себя позе. Его правая рука была привязана к потолочной балке буксировочным тросом, а левая – цепью от бензопилы. И тоже к балке. Из-за этой цепи жаждущему славы сотруднику ОВО не хотелось не только дергаться, но и шевелиться. Если бы Штуке пришло в голову сбить сержанта с ног, то кисть последнего тут же упала бы на землю.
Штука сидел на капоте новенькой «девятки», курил и смотрел на распятье, расположенное прямо перед ним.
– Еще раз, Сашок, – попросил он. – С самого начала. Поехали…
Зелинский уже порядком очумел, разбитые губы саднила боль, кровь неприятно подсыхала на шее…
– Я же говорил… – зло выдавил сержант. – Мы услышали грохот около универмага и поехали на звук. Мы рядом находились.
– Ага.
– Подъехали, а там ты… Весь в пальто. Вытащили тебя, на землю посадили, потому что ты ходить не мог…
– А я не говорил, откуда ехал? – в пятый раз в том же самом месте повторил вопрос Штука.
– Нет!! Ты не говорил, откуда ехал! Ты вообще ничего не говорил! Ты мычал!
Бац!..
– Я сказал – «молчал», Виталя!!!
– А автомат откуда взялся в багажнике?
– Да говорят же тебе!.. Мы машину вскрыли, а в багажнике – «ствол»! В голову пришла мысль заработать на этом дивидендов! Мы и заработали. Сообщили, что попали в перестрелку, потом прострелили колесо. Все. Извини, что подставили…
– Да ладно, чего там! – отмахнулся Виталька. – Ерунда какая… Полтора месяца в СИЗО под «пятнашкой» с конфискацией. Всего-то… Вы, пацаны, если что – денег, там, хватать не будет, звания захочется, – вы не стесняйтесь, подходите. Мы втроем быстро что-нибудь придумаем. Откопаем кого-нибудь на Заельцовском кладбище – и ко мне в багажник. Если что, я на следствии, пока вам ордена не вручат, в сознанке буду, а на суде в полный отказ пойду. Так и заживем. Блин, да я вас за два года генералами сделаю.
– Виталя, ты прости, – бросил Зелинский и сплюнул через выбитые зубы. – Так глупо получилось…
– Забыли.
Штука сидел и думал о том, что совершенно не умеет производить допрос. Получалось, что Зелинского можно было и не привязывать. Поговорили кореша и разъехались. Тема исчерпана, и говорить больше не о чем. Но перед Кусковым был не жулик, а мент. Поганый, конечно, продажный, судя по всему, и подлец. Но все-таки – мент. Оставалось полагаться на собственную натуру, привычки которой Виталька знал очень хорошо.
Подумав, Штука соскочил с багажника. Поискал в барсетке Зелинского ключи, вышел через калитку и напоследок бросил:
– Ты никуда не уходи.
Было бы интересно посмотреть, как бы Зелинский поступил вопреки просьбе…
Скрипя зубами и думая о последствиях, Кусков доехал до первого попавшегося на глаза бара, вошел внутрь и хлопнул ладонью по стойке.
– Водки!
Закинув в рот пару соленых орешков, посмотрел на часы. Тепло пошло…
– Водки!
Тепло ушло еще ниже.
– А текила есть? Нету? Бардак, блин… Кто хозяин?
Хозяина позвали. Он пришел и подтвердил, что за восемь лет владения этим кафе господин в черном костюме первый, кто потребовал текилы. Виталька выслушал, выпил еще водки и попросил хозяина отправить мальчика за текилой.
Текилу нашли быстро. На такси ездили на другой конец города. За это время Штука успел выпить еще три раза по сто, сходить на кухню и договориться с зашедшей по случаю подругой поварихи о сексе. Потом вернулся и доел орешки. Через минуту на стойке перед ним появились квадратная рифленая бутылка и пузатый стакан-коротыш.
– Ваша текила.
– Какая текила?
– Ну, что вы просили.
– Ты что, спятил?
Хозяин расстроился. За бутылку спиртного, которое, если продавать на розлив, продастся за год, было отдано семьдесят долларов. По счастью, лысоватый крепкий мужик дальше спорить не стал. Со словами «Текила, так текила… Спасибо за инициативу…» он свинтил пробку и прямо из горла влил в себя около стакана кактусовой водки. Продышавшись, расплатился и с бутылкой в руке вышел из кафе.
– Санек, а Санек? Давай по порядку. Начнем с автомата.
Зелинский висел внутри гаража вниз головой, удерживаясь на потолочной балке согнутыми в коленях и привязанными к ней ногами. На капоте его «девятки» сидел Кусков и, толкая сержанта в затылок, раскачивал из стороны в сторону.
– Виталька!.. – хрипел Зелинский. – Я все отдам, только сними отсюда! Кровь в глаза давит!
– Про автомат, – напомнил Штука.
– Я же говорю тебе – нашли в багажнике твоем! Что мне сделать, чтобы ты поверил?!
– Правду сказать, – посоветовал Кусков. – Как ко мне «ствол» попал?
– Ну что ты хочешь, чтобы я сказал?! Я скажу, если тебе это так нужно! Только я не знаю, что говорить! Ты намекни, а я подтвержу!..
– Сейчас, намекну… – пробубнил Штука. – Подожди.
Найдя в «девятке» грязное вафельное полотенце, а в «Ауди» – бутылку «Акваминерале», он пропитал материю насквозь и скрутил ее жгутом.
Стегая Зелинского, как кнутом, он по старой зоновской привычке старался делать так, чтобы его оголенной спины доставал лишь кончик оружия. Тот визжал от нестерпимой боли и продолжал клясться в том, что о причинах возникновения автомата в багажнике кусковского «Мерседеса» не имеет ни малейшего представления.
– Да что это такое? – изумился Штука и влил внутрь себя еще несколько глотков. – Кха!.. Ладно…
Проникнув внутрь «девятки», он вырвал динамики, вытянул шнуры и вывел их наружу. Осмотрев гараж, нашел и скотч…
Арест заместителя транспортного прокурора Пермякова в определенных кругах Тернова произвел некоторый резонанс. Одним из первых о происшествии узнал председатель областного суда Лукин. Зная о близком знакомстве арестованного с судьей Центрального районного суда Струге, он почувствовал глубокое удовлетворение. С некоторых пор, не в силах достать Струге напрямую, Игорь Матвеевич радовался, когда случались неприятности с его окружением. Лучше всего для Лукина был бы, конечно, крах бывшего транспортного прокурора, а ныне – заместителя областного прокурора Пащенко, ибо он был самым близким по духу человеком к Струге. Но Пащенко, как и Струге, оставался неуязвим.
Узнав у Николаева, председателя Центрального суда, кто водворял Пермякова под стражу, Игорь Матвеевич Лукин вызвал к себе Марина. Такие вопросы он любил решать не по телефону, не в коридоре, а в своем кабинете, под портретом президента. Так почему-то всегда получалось убедительнее. Говорил Лукин, а на слушающего смотрел Сам. Поневоле окаменеешь. Если бы Сам знал, какие вопросы иногда решались в том кабинете, где он, простите, висел, то не миновать бы Игорю Матвеевичу неприятностей. Так, во всяком случае, хочется думать.
Так и думали. Поэтому Марин, когда вошел в кабинет, сначала увидел склоненную набок голову над головой Лукина, а потом только самого Лукина. Тот ничего никуда не «склонял», лишь что-то быстро писал и в своей ослепительно голубой рубашке был похож на спустившегося с небес ангела.
Марин справился о разрешении войти и, получив утвердительный ответ, приблизился к столу. Сесть ему разрешили сразу, едва он подошел к стулу, придвинутому к длинному столу. Сам стол был придвинут к столу Лукина.
– Садитесь поближе, Владимир Викторович. – Лукин отложил писанину в сторону. – Мне вас так даже плохо видно. А я шептаться собираюсь.
Марин приблизился и поставил на пол рядом с собой портфель.
– Я вот о чем хотел вас спросить, судья, – издалека начал Лукин, – у вас сколько отмененных дел за полугодие?
– Одиннадцать… Нет, тринадцать, – после недолгих раздумий признался Марин.
– Что-то многовато для судьи, рассматривающего уголовные дела. – Лукин приблизил к себе ежедневник и распахнул. – Марин, знаете, сколько судей в нашей области занимаются рассмотрением уголовных дел?
Владимир Викторович был весьма далек от подобной статистики – более того, он понимал, что вопрос риторический, поэтому в ответ на интерес Лукина лишь посмотрел над его головой и слегка склонил голову направо. Почувствовав, что стал похож на любопытную собаку, он с хрустом вернул голову на место.
– Восемьдесят один. – Лукин отпихнул блокнот и снял с носа очки. – Восемьдесят один, Марин. Займемся банальной арифметикой.
Не найдя вокруг себя калькулятора, он завернул рукав рубашки и склонился над японскими часами.
– Восемьдесят один умножить на тринадцать… Марин, вы не знаете: знак умножить – это крестик или точки с палочкой?
– Крестик, – выдавил Владимир Викторович, уже успевший произвести расчеты и знавший, что сейчас последует.
