Алексей Рыбин - Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
— Джизус, Джизус, — орали негры в такт музыке.
— Это что такое? — перебил Алексей сам себя.
— Это они ждут второго пришествия. Готовятся. Уверяют, что Иисус был черным, а теперь он уже наконец вернется и наведет порядок. Черным отдаст все деньги, белых заставит работать. Что на самом деле почти уже и происходит. Работают-то белые большей частью… Я отвлеклась. — Лариса вернулась к теме, которая ее волновала. Алексей это заметил и больше не перебивал. — Американцы на сексе помешаны, и при этом — невероятные ханжи. Как бы тебе объяснить? Меня от них просто в какой-то момент начало тошнить. Все, что ты видел в кино и читал в книгах, — это все художественный вымысел, стремление выдать желаемое за действительное. Они могут месяцами обсуждать анализ спермы какого-нибудь депутата, трахался он со своей секретаршей или нет. А секретарша будет по телевидению на всю страну каждый день рассказывать, что это именно его сперма, какого она цвета и как пахнет. И все это — по центральным каналам, в новостях. Все эти добропорядочные отцы семейств с женушками гонят детей от экранов, а сами смотрят, глазки у них масляные, только что не дрочат перед теле. Про шлюх с таким презрением говорят — «проститьют», что тошно делается… Ну «проститьют», что дальше? Убить теперь ее, что ли, за то, что она — «проститьют»? В видеопрокатах кассеты с эротикой красными кружочками помечены, чтобы дети не брали. А за углом в порношопах — откровенная порнуха свободно лежит. Но не дай Бог, если соседи узнают, что ты в порношоп ходил, — все, туши свет! А мужики… Ну, потрахается ночью, вроде нормально все, хорошо… нет, утром начинает за завтраком рассказывать мне про мою же матку, про член свой — как он за ним следит, как я должна делать то-то и то-то. Жрет свое повидло, соком запивает — и про сперму мне лекции задвигает. Отвратительные мудаки… Мы с Джуди прекрасно себя чувствуем. Это нежность, Леша, понимаешь, нежность и любовь, о которой эти козлы даже понятия не имеют. Мы с ней по крайней мере не тащимся от физиологических подробностей, нам просто хорошо вдвоем и все, вне зависимости от консистенции выделений. Видишь? — Она заметила, что Алексей не то чтобы поморщился, а просто по его лицу пробежала чуть заметная тень. — Тебя тоже от этого коробит.
— Ничего не коробит. Очень интересно ты рассказываешь.
— Ну ладно. Давай-ка зайдем домой, возьмем заодно Кешину сумку, сами к нему заскочим, — если поедем на Брайтон, то он там рядом. Так что ты решил?
— Что-что. Как скажешь. Мне пока что все интересно. Кстати, сколько стоит тачка до Брайтона?
— Тачка?.. Такси? Господи, забыла уже русский сленг. Дорого, Леша, на такси, так что на сабвее лучше прокатимся.
— Лариса, прекрати. Я в Питере-то в метро редко езжу, а тут ты меня принимаешь, уваживаешь, холишь, можно сказать, и лелеешь, так что про сабвей пока забудь.
Они подходили к дому. Лариса достала из кармана ключ от подъезда, открыла дверь.
— Воруют тут у вас часто? — спросил Алексей кивнув на небольшой, но с виду мощный замок.
— Бывает. Ну, входи, входи…
Напротив подъезда возле входа в аптеку стоял молодой человек в сером костюме. Совершенно обычный с виду юноша — светлые волосы, голубые глаза на красивом лице. Глаза казались женскими из-за густых светлых ресниц. Он и не смотрел вовсе на входившую в дом парочку. Достал из внутреннего кармана пиджака портативную рацию и сказал кому-то: «Они пришли. Понял, шеф. Я в порядке».
Уже темнело, когда Алексей и Лариса вошли в подъезд восьмиэтажного блочного дома на Брайтоне, похожего на родные питерские постройки брежневских времен. Лариса позвонила в дверь квартиры на первом этаже, и сразу же захлебывающийся лай собак на секунду вернул Алексея на родину. Все было как дома — дребезжащий звонок за обшарпанной дверью, собаки, шорох тапочек в квартире и женский сиплый голос:
— Сейчас, сейчас, иду…
Заскрипели какие-то засовы, дверь отъехала внутрь, в темноту прихожей.
— Заходите, — сказал тот же голос из мрака квартиры, раздалось царапанье собачьих когтей по полу. — Сидеть, сидеть, я сказала! Проходите быстрей… Лариска, ты, что ли?
— Да, я, я. Это — Леша, вчера только из Питера прилетел.
— Очень приятно. Тамара. — Из-за угла узенького коридора лился неяркий свет, в котором Алексей увидел хозяйку — женщину лет пятидесяти в спортивных штанах и в застиранной майке с изображением Микки-Мауса на плоской груди. Женщина держала обеими руками за ошейники двух похожих на положенные горизонтально скобки, скользящих по линолеуму колли. — Проходите на кухню. Лариска, где ты пропадала? Забываешь, мать, старых друзей… Нехорошо.
Ощущение Питера, возникшее у него на лестнице, здесь укрепилось окончательно. Маленькая кухня со стенами, окрашенными синей, отвратительного технического оттенка краской, бледно-розовый линолеум на полу. Белый когда-то буфет в углу у окна со стоящим на нем черным от копоти жестяным чайником, заварочным — белым, фарфоровым, выглядевшим приятно свежим среди общего запустения, но зато с отбитым носиком. Разнокалиберные чашки, чайные ложки — точно советские — гнутые, алюминиевые. «Неужели из России сюда везли?» — подумал удивленно Алексей.
Хозяйка квартиры где-то сзади боролась с колли, заталкивая их в комнату. Лариса взялась помочь, и Алексей оказался на кухне один. Вернее, один на один с остальными обитателями этого совершенно не американского места.
Возле буфета стояла раскладушка, тоже очень похожая на отечественную. Поверх полосатого сине-красного брезента лежал толстый бородатый всклокоченный человек в халате. В тот момент, когда Алексей вошел в кухню, всклокоченный тянулся к бутылке виски, стоящей на полу, и распахнувшиеся полы халата наглядно показали, что надет он был на голое тело.
Второй обитатель «советской» квартиры стоял, облокотившись массивным телом о подоконник. Алексей сразу оценил его дорогую тонкую кожаную куртку. Вещь была настоящая, не из супермаркета какого-нибудь. Очень респектабельная куртка. Под сверкающей, какой-то демонстративной лысиной блестели пронзительные трезвые глаза, несмотря на то что бутылку дядьки, по всему судя, опустошили вдвоем.
— Здрово, ебена мать! — громко сказал лысый.
— Здравствуйте. Алексей меня зовут. — Он протянул руку. Лысый пожал ее, взял с подоконника рюмку. — Выпьешь? — И, наконец вспомнив о лежащем на раскладушке товарище, представил его: — Это Радик.
Радик протянул Алексею руку. Она заметно дрожала, толстые пальцы были слабыми и холодными на ощупь. Приняв у лысого полную рюмку, он стал ждать тоста.
— Твое здоровье, Радик, и я поехал. — Лысый быстро опрокинул в себя остропахнущую жидкость и, не прощаясь, пошел к выходу. Вскоре хлопнула входная дверь.
— Счастливо, Юз, — слабым тонким голосом запоздало попрощался всклокоченный. — Ну, ребята, располагайтесь.
За спиной Алексея появилась Лариса, в кухню вошла хозяйка. Все были в сборе.
— Ты что, Родион, приболел? — спросила Лариса.
— Приступ у него снова был, — ответила за больного Тамара. — Лечимся, лежим. Налей-ка мне чуть-чуть, Радик.
— Белая горячка, ребята, страшная штука, — покачал головой Радик, наполняя очередную рюмку. — Врагу не пожелаешь. Сейчас уже полегче, слава Богу.
— Как твоя книга? — Лариса приняла у Радика рюмку и понюхала. — Ух, опять пить!
— Юз сказал, что в Союзе вот-вот выйдет, — ответила за Радика Тамара.
— Поедем в Питер за гонораром, — слабо рассмеялся Радик. Он присел на раскладушке, широко расставив толстые волосатые ноги. Халат совсем распахнулся, и Алексей покосился на дам. Дамы вроде бы не смутились и, кажется, не замечали богемного вида больного. — А вы, ребята, какими судьбами? Лариса, ты, говорят, совсем американкой стала. Как в наши края забрела?
— Проведать тебя забрела. А Леша вчера прилетел.
— Насовсем? — Радик, нахмурившись, посмотрел на Алексея.
— Нет, в гости. У меня приятель в Денвере живет…
— Вот это правильно, Леха. Нехуй делать в этой Америке. — Он повернул голову к окну и неожиданным басом заорал: — Ненавижу! Дождутся они у меня, — продолжал он, выпив еще рюмку. — Хочу пулемет купить — все эти поганые витрины разнесу к ебеням! — Он погрозил кулаком темному окну, за которым действительно мерцали витрины русских лавочек и магазинчиков.
— Алеша, вы не слушайте его, — заметила Тамара. — Это он на словах только такой агрессивный. Плюнь ты уже на них наконец, Радик, дались они тебе.
— Как же, плюнь. Они же вздохнуть не дают. Душат, гады. Друг друга пусть бы передушили, а то ведь лезут к людям, суки…
— Уймись. Не дал тебе Семен денег, и Бог с ним! Он вчера в долг попросил у Семена, — пояснила Тамара. — Вот и злится. Радик, хватит нам денег до твоей получки. Если не пропьешь все сегодня…
