Евгений Сухов - Уловка медвежатника
– А что, с ней кто-то грешил? – насторожился Григорий Леонидович, внимательно разглядывая его хитроватое лицо.
– А то как же! Вот с этим Афанасьевым и грешила, – убежденно заверил приказчик. – Ее муж по своим делам съезжал, а она тотчас к нему в нумер.
– Откуда ты знаешь? – подивился Виноградов.
– Как же мне не знать, – с жаром продолжал приказчик, – если я эти записочки сам передавал.
– А записки-то читал?
– Не сдержался, прочитал, – честно признался приказчик, продолжая улыбаться.
– Хм… Занятная получается история, – произнес Григорий Леонидович, стараясь не выдать своего волнения. – И чего же она ему писала?
– Все больше в любви признавалась, а еще в гости к себе зазывала.
– Он ей отвечал?
– Отвечал. Помню, как-то господин Афанасьев подозвал меня к себе и спросил: заработать, мол, четвертной хочешь? А я ему и говорю, конечно, желаю. А он мне тогда говорит, отнеси вот это письмецо одной барыне на Подколокольный переулок, восемнадцать. А потом мне записку от нее передашь.
– И что там в этих записках было?
– Господин Макарцев писал, что любит ее очень. Называл своей розой и спрашивал, когда она сможет к нему приехать.
– И чего же барыня?
– Как прочитала, так сразу вся просияла. Даже штоф водки мне поднесла для поднятия настроения. А оно у меня и так приподнято было после получения четвертного!
– И что далее?
– Сказала, чтобы в прихожей обождал. Я самую малость обождал, как она с записочкой выскочила. Побрызгала на бумагу духами и мне передала.
– Ты и эту записку прочитал? – с надеждой спросил Григорий Леонидович, разглядывая плутоватое лицо приказчика.
– А то как же… Прочитал! – почти обиделся приказчик. – Уж больно мне интересно было, как господа переписываются.
– И что там?
– Писала, что любит очень господина Афанасьева, но прийти сейчас не может, а непременно явится завтра часиков в восемь вечера, когда ейный муж отправится к своей сестре.
– Не обманула, пришла?
– Пришла, – охотно кивнул приказчик. – Мимо меня проходила, так сделала вид, что и не заметила. Вот как они заперлись, так до самого утра и не открывали. Только один раз просили шампанского принести. Наш лакей Васька на подносе им принес. Только в комнату они его не впустили, господин Афанасьев этот поднос у него у порога принял. А потом еще рублем за старание одарил.
– Хм… Вот оно что. И сколько раз ты записочки относил?
– Да разве все это упомнишь? – Задумавшись на секунду, продолжил: – Думаю, что, может, раз пять, а то и шесть будет.
– Спасибо, голубчик, – произнес довольный Виноградов, складывая фотографии в большой пакет из плотной бумаги. – Если что вспомнишь, так обязательно сообщи.
– Сообщу, господин полицейский, – охотно произнес бывший карманник. – Неужто я не понимаю. Я к полиции со всем почтением.
Григорий Леонидович невольно глянул на его длинные и холеные пальцы, какие могут быть разве что у профессиональных пианистов. Да вот еще у карманников высшей квалификации. В какой-то момент он хотел даже попросить его показать ладони, чтобы убедиться в том, что кожа на подушечках пальцев не подрезана для чувствительности, как это обычно делают большие карманники. Но раздумал.
– Они что-нибудь приносили с собой?
– Пока они жили в нумерах, так постоянно чего-нибудь приносили и относили.
– В чем они носили?
– В сумках каких-то.
– И вы ни разу не поинтересовались, что в этих сумках?
Приказчик лишь удивленно пожал плечами:
– А чего же нам беспокоиться? Вели они себя примерно, внимание к себе не привлекали. Порой даже просили помочь дотащить им сумки до номера.
– И что?
– Тащили! Платили хорошо. Не обижали.
– Я спрашиваю, что в сумках было?
– Да разве там поймешь?… Хотя однажды, помню, картонную коробку углядел. Обычно в таких сверла бывают. Я тогда еще голову ломал, зачем же им столько сверл нужно?
– Это верно, братец, подумал.
Из гостиницы Григорий Леонидович выходил в приподнятом настроении. Будет о чем поговорить с господином Епифанцевым.
Глава 10
ПОДПОРЧЕННАЯ РОДОСЛОВНАЯ
Проснувшись в благодушном настроении, Григорий Леонидович принял ванну, бегло просмотрел утренние газеты и, отведав две чашки крепкого кофею, направился на службу. Поймав лихача, он сунул ему полтину и пожелал:
– До сыскной полиции, милейший!
– Со всем почтением, ваше благородь, – подобострастно отозвался кучер, наподдав лошадке плетью.
Через двадцать минут Виноградов был на месте. Едва он перешагнул порог кабинета, как в дверь негромко, но настойчиво постучали.
Утренних визитов Григорий Леонидович не любил. Первые два часа после пробуждения он считал исключительно своими, когда можно было не спеша просмотреть дела, поразмышлять о том, как следует далее продвигать расследование, а то и просто почитать газеты.
Запоздало подумал о том, что на двери следовало повесить табличку с надписью «Не беспокоить», и, не скрывая неудовольствия, пошел отпирать дверь.
Столь ранним гостем оказался его новый помощник Виктор Краюшкин, который, не замечая неудовольствия начальства, сиял, как начищенный самовар.
– Что-то вы, батенька, раненько, – ворчливо высказал неудовольствие Виноградов.
– На то имеются свои причины, Григорий Леонидович.
Краюшкин едва справлялся с распиравшими чувствами. Выпиравшее самодовольство застыло на его губах в виде глуповатой улыбки.
– Ну, рассказывайте, с чем пришли, – потребовал Григорий Леонидович, указав гостю на стул.
– Я тут получил ответ на запрос из того места, где прежде работал Епифанцев Фрол Терентьевич, наш арестованный, – едва присев, заговорил Краюшкин. – И получается весьма занятная картина.
– Любопытно послушать, – одобрительно протянул Григорий Виноградов, надеясь в глубине души, что столь ранний визит не окажется бесполезным.
– Наш господин Фрол Епифанцев из потомственных арестантов. Батенька его был рецидивистом. Пять лет пробыл в арестантских ротах, еще столько же отбывал на каторге за разбой. На Александровской каторге он познакомился со своей будущей женой Марфушей.
– Вот как, за что же она была сослана?
– За хипес. Поначалу ей все сходило с рук, а когда однажды вместе с любовником она ограбила полковника жандармерии, оставив на нем только одни трусы, вот тогда и началось.
– Осерчал, значит, полковник, – хмыкнул статский советник.
– Осерчал. Карьеры, говорит, лишусь, а мерзавку накажу. Полиции описал ее приметы, рассказал, как дело было. Ну, ее и поймали. А потом другие ее подвиги открылись. Вот и загремела она на каторгу. Но своего «кота» она так и не раскрыла. Сказывают, что промеж них любовь большая была. А вот когда Марфуша оказалась на каторге, там ее приметил батенька нашего господина Епифанцева. Тыщу рублев за нее дал!
– Откуда же у каторжанина такие деньги нашлись? – изумился Григорий Леонидович.
– Он был переведен на поселение, у начальства был в большом почете. Хозяйство немалое развел. Говорят, даже куры водились. А когда срок закончился, они на Большую землю съехали. Поговаривают, что на хипесе Марфа сколотила крупные деньги, держала их в банке. Вернувшись в Москву, открыла свою мастерскую по пошиву одежды. Жили вполне благопристойно. С воровским промыслом завязали. Младший Епифанцев окончил гимназию, поступил в финансовый университет. Входил в число лучших студентов, что по окончании курса помогло ему отыскать хорошее место, в коммерческом банке. Вот здесь и проявились дурные наклонности. Его заподозрили в краже кредитных бумаг. Эту неприятную историю раздувать не стали, просто уволили. Полгода он находился без работы, репутация была испорчена, его никуда не брали. Затем он сумел устроиться в «Московский банк». Начинал с курьера, работал старательно, потом его перевели в операторы, а следом дорос до начальника отдела по займам. И тут произошел очередной казус – с поличным был поймал медвежатник, некто Авраам Соломонович Мерштейн по кличке Нерон. Золотишко он любил. Как возьмет какой-нибудь сейф, так обязательно обвешает золотом себя с головы до ног. На каждый палец норовит по два кольца надеть, да еще по два браслета на руку. Глупо все это!
– Согласен, так что там дальше-то?
– Вот заявился он однажды на вокзал, чтобы билет купить, а из рукава сразу двое золотых часов проглядывают. Чудно все это показалось кассиру, вот он и шепнул агенту о странностях клиента, а когда медвежатник из вокзала стал выходить, так его и взяли. Без шума, он даже не сопротивлялся. Потом эти часики хозяин опознал. А как его стали расспрашивать, так он признался, что хотел еще и банк ограбить. И как вы думаете какой?
– «Московский банк»? – предположил Виноградов.
– Вот именно! А этот Нерон указал на Епифанцева как на организатора.
Виноградов невольно хмыкнул:
– Вот оно, значит, как получается. Сам там служил, и сам же захотел свой банк ограбить. Неужели думал, что с рук сойдет?
