Максим Шахов - Мы те, которых нет
Ближе к вечеру проснулся, наконец, Куратор и назначил встречу.
Ну что, в путь!
Москва – гигантский город. Тут множество мест, где можно уйти от наблюдения. Топтуны, которые никогда не упускают объект, – это из области легенд.
Сегодня я проверяюсь по полной программе. Когда я дал номер мобильника Глицерину, мое местожительство перестало быть секретом.
Едем в центр. В Замоскворечье. Вот среди старинных малоэтажных домов сквозной дворик – длинная такая кишка. Постоим немного, поглядим – не идет ли кто следом. Мне должны дышать в затылок, иначе в запутанных переулках объект не удержать.
Вроде никого. Только бомж, бесформенной кучей раскинувшийся около мусорного бака, возмущается:
– Ну чего застыл, чучело? Греби по своим делам.
– Это еще почему?
– Я тут живу. Я же в твою квартиру не прусь и не стою посреди кухни.
Теперь в метро. На третьей остановке выпрыгнуть из поезда, когда закрываются двери. Никто следом не рванул.
Захожу в гипермаркет – тут масса выходов и легко потеряться, даже не желая того, не говоря уж о том, чтобы сделать это целенаправленно. Покрутился и выскочил через подсобку, послав по матушке возмутившихся сотрудников.
Еще пара трюков. Страховаться так страховаться…
Чистый. Проверено!
Теперь на трамвай, до стадиона «Динамо». Вышел у его руин. Вон и задрипанный «Дэу Рэйсер» с левыми номерами. В нем Куратор.
– Ну, рассказывай о своих подвигах, – предложил он, когда я захлопнул за собой дверцу.
Я подробно рассказал о встрече с Глицерином. Особое внимание уделил типу, который меня пас в баре.
– Вот. Как живой. – Я протянул рисунок собственного изготовления.
– Талант, – хмыкнул Куратор. – Попытаемся выяснить, кто это.
– Возможно тот, кого мы ищем.
– Хорошо… Нам хотя бы пару серьезных фигур для показательного процесса. Нужен пиар. Мы проигрываем информационную войну. Нужен сильный вброс.
– Для этого необходим контроль за СМИ, – саркастически произнес я.
– Все будет. Но нужна удачная акция. Мы сваяем образцовых врагов народа. Их будут ненавидеть, и люди объединятся в этой ненависти. Это отработанная методика. Но в жертвы нужны не малолетние идиоты, а серьезные злодеи.
– Я понимаю, – кивнул я. – Сделаю все возможное. Но вы хоть чем-то можете помочь?
– Ничем, Сергей. Надежда вся только на тебя.
Таким тоном Куратор со мной разговаривал очень редко. Сейчас в голосе его присутствовали даже некоторые нотки отчаяния. Видимо, приперло их наверху сильно.
Следующий день Глицерин молчал. Я съездил к Жуку и еще паре людей. Но они ничем не порадовали.
Ну что с тобой делать, Глиц? Приехать к тебе на хату, взять за клюв – и в подвал? Бесполезно. Проследить? Опасно.
Так, не прозвонишь в течение двух суток – беру тебя в оборот по полной. Решено…
Он объявился на следующее утро – позвонил где-то около семи.
– Кому не спится? – осведомился я грубо.
– Это Глиц, – важно объявил он. – Тебя приглашают, Чак.
– Я на седьмом небе!
– Чего не так?
– Да задолбал ты, дятел. То я срочно нужен. То пропадаешь. Вы определитесь там.
– Определились. Встречаемся завтра на проспекте Мира… Тачка есть?
– Конечно, у меня есть тачка.
– Приезжай на ней. Нам за город.
– Шашлык и девки в программе?
– Чак, хва ржать. – Глицерин обиделся, что я не заценил торжественность момента. – Дело серьезное, а ты стебаешься.
– Вот такая я скотина… До завтра…
* * *С Ярославского шоссе свернули километрах в сорока от города. Заехали по бездорожью в заброшенную деревню – оказывается, есть и такие в ближнем Подмосковье.
Около полуразваленного черного сруба стоял задрипанный корейский микроавтобус «Ссангйонг Истана». На лавке за дощатым столом сидели ребята, совсем не похожие на селян.
– Привет, брателлы! – замахал руками Глицерин.
Я присел на капот машины, ожидая развития событий.
Высокий атлет, коротко стриженный, с широким русским лицом и внимательными глазами оторвался от стола. Хлопнул по плечу Глицерина так, что тот поморщился. Протянул мне крепкую руку:
– Здравствуй, Чак. Я Афон. Давай к столу. Там поговорим…
На мангале шипело мясо. На столе были огурчики, помидорчики, водка, вобла, пиво «Балтика», охлажденное в специальном переносном холодильнике.
Ну что ж, сцена знакомства поставлена со знанием дела. Совместная пьянка – прекрасный способ наладить общение и присмотреться друг к другу.
Итак, оценим контингент. Рослая деваха с черными курчавыми волосами, в глазах горит неистребимый шлюшный огонек. Таких шалав тянет к мужчинам с их мужскими делами, им нравится быть в центре внимания не фифами с картинок в гламурных журналах, а боевыми подругами. Кликали ее Зеной.
Там где Зена, там должен быть и Конан-варвар. И такой имелся. Вася Конан – тупой, самодовольный бычара, русским языком владеет со словарем, русским матерным – в пределах школьной программы. Типичный бандитский персонаж, которому нужны телки, бабки и всеобщее почитание. По случаю отсутствия сложных мыслительных процессов, форматирование извилин под определенную идеологию труда не составляет.
Боря, он же Жаб, – противоположность Конану. Длинный, нескладный, прыщавый, со слегка затравленным и очень умным взглядом. Контактен, готов поддержать разговор. Речь свободная, чувство юмора присутствует. Обычный парень, душа компании. Обычный? Нет уж. Обычных здесь нет.
Афон – это лидер. Уверенность в себе, в своих силах. Авторитетен. Умеет управлять этим сбродом. Сам себе на уме.
Выпили за знакомство. После третьей кружки разговор вышел на политику. Обаятельный Жаб вещал с долей пафоса и фанатизма:
– Вы спрашиваете о допустимых пределах террора? Убивать всех. Летчик-бомбардировщик сильно думает о детях при бомбометании?.. Нет ни женщин, ни детей в этой борьбе. Сметать всех!
Вот такой добрый парень. Из тех, которые мечтают поджечь земной шарик.
– Предлагаете мне тем же заняться? – спросил я.
– Чак, я наводил о тебе справки, – произнес Афон. – Ты больше ничего не умеешь делать. Ты прирожденный боевик. Таких, как ты, мало.
Конан саркастически хмыкнул.
– А ты не мычи, – бросил ему небрежно Афон. – Чак боец, а ты пока еще качок вульгарис.
– Какой такой вульгарис? – заворчал обиженно Конан.
– Обыкновенный. Надувной матрас.
– Надувной?! – Конан сжал увесистый кулак.
– Кулаками делается не все, Конан.
– Шашлыки хорошие, – сгладил я остроту разговора. – И водочка качественная. За что выпьем?
– За будущее, – Афон поднял рюмку. – Чтобы нам в нем нашлось место.
Пьянка удалась. Сегодня никто не собирался возвращаться в Москву. Похоже, работающих и обремененных каким-то социальными обязанностями здесь не было. Никто не звонил мужьям, женам и родителям, никто не отпрашивался с работы. Свободные птицы.
Стемнело. Натрескавшийся водки Глицерин дрых в доме, остальные тоже растворились. Мы остались вдвоем с Афоном.
– Ну что, Чак. Как тебе мои ребята?
– Молодые, горячие. В меру отмороженные, – отметил я, отодвигая от себя рюмку и показывая, что больше не пью. – Способны наворотить дел – дурной энергии полно. Насчет надежности – сомневаюсь.
– Они убеждены в правоте нашего дела.
– И расколются, как фарфоровое блюдо, как только их прижмет госбезопасность.
– Все расколются, если хорошо колоть… Только скоро некому будет колоть. Недолго осталось.
– Оковы тяжкие падут… Все это философия. Что конкретно предлагаешь?
– Мы в деле, Чак. В большом деле… Мы не романтики. Мне под тридцатник. Да и ребята не сосунки. Будут большие социальные потрясения. В такие времена власть берут молодые и сильные. И появится возможность стать всем. Только придется ударно потрудиться.
– Терпение и труд…
– Ты нам нужен, Чак. Мы тебе нужны не меньше. На фээсбэшную подсадку ты не похож, хотя всякое бывает.
– Ну, раз такие разговоры пошли. Пожалуй, поеду-ка я домой.
– Не обижайся.
– Когда тебя обвиняют в связях со спецслужбистами…
– Никто не обвиняет. Хотя это и не исключено. Может любой оказаться. Ты, Конан, Зена, даже я.
– Что, забыл – сотрудничаешь или нет?
– Про себя я все помню. Мне можно доверять. Чак, мы вместе такие дела замутим.
– Подожди меня в ополчение записывать. Как еще сговоримся.
– Сговоримся. Тебе есть куда торопиться?
– Некуда.
– Завтра я тебя свожу в Москву. Там кое-что покажу. Тебе понравится.
– Лады…
В доме места было немного, еще этот храп и перегар. Я устроился в тесной баньке.
В четвертом часу ночи я очнулся – будто током ударило.
У меня природное чутье – ко мне невозможно подобраться незаметно, как бы крепко я ни спал. Я ощущаю постороннее присутствие.
