Александр Грог - Время своих войн-1
- Без паспорта - две штуки зеленых. Они сами меж собой делят. Та и эта сторона в доле.
Всякая операция, пусть в чужом тылу, пусть в отрыве, требует собственного тылового обеспечения.
Существуют монахи-схимики, отрешившиеся от мира и людей, но существуют монахи мирские, исполняющие свой нелегкий устав средь жизни. Кому тяжелее? Нахлебавшиеся по жизни сверх меры, вкусившие зверства по отношению к себе, больше всего боялись и берегли ту тонкую нить, которая, порвавшись, превращала бы их самих в зверей и обставляли собственную защиту всяческими миражами.
Содружество не откажет в просьбе содружеству.
- Извилина? - недоуменно спрашивает Миша, ощущая недовольство, как зритель ощущает недовольство фокусником, когда не понимает - как он все это проделывает. Ясно, что дурят, а подкопаться никак, да и деньги заплачены именно за это - чтобы обдурил на всю сумму и желательно сверх того. - Как так? Почему?
- Помнишь, говорили о тех, "кого на кладбищах не хоронят"? О давнем проекте генштаба? О тех, кто везде пройдет, в каком бы это из миров не было, в каком угодно времени? Ты можешь себе представить, чтобы клоун с женой-карлицей, ребятишками, собачками, крысами и кучей всяких веселых вещей перевозил через границу ракеты "земля-воздух"?.. Я тоже - нет. А даже, если смог такое вообразить, если не решил, что это дурной фильм режиссера-извращенца, принялся искать, то не нашел бы. Потому как, тут - цирковая магия. Существует множество приемов отвлечения - мелких, веселых, затейливых, вроде бы не обязывающих, но продраться через частокол которых, увидеть, что за ним скрывается, невозможно. Потому как, это не за заборами, а под носом, уже наложен гипноз, магия, подменена атмосфера, ты уже ребенок и видишь спектакль детства, хотя и не осознаешь это. Всякая бомба, даже атомная, реквизит человеческого спектакля. А обслуживать ее оставь либо актерам, либо реквизитных дел мастерам...
- Но...
- Никаких боеголовок! - враз успокаивает Мишу, свято верующего, что Сергей-Извилина - человек без тормозов собственных возможностей - способен "сызвилить": все достать, и в том числе некое "ядерное".
- Надежен?
- После всего, что он в этой жизни натворил?
- В жизни?
Сергей чуточку думает и поправляется.
- В работе. Но разве это не одно и тоже?
И Миша с ним соглашается. Давно не разделяют жизнь и работу. Сама работа стала жизнью.
- Он в этом не засахарился, - поясняет Извилина. - И никогда не уходил. Просто не умеет плохо.
И Миша подумал, а сколько у Сергея еще таких источников, разбросанных везде, где только может устроиться талантливый человек? Которых не угадать посредственностям, не взять на учет, как опасных. А ведь на шоу, случается, приходят не маленькие люди, реквизит клоуна, а тем более какого-нибудь фокусника, может быть опасным в своей непредсказуемости. Клоун может целиться из игрушечной пушки, и по закону мирового театра, она может один раз выстрелить. И еще подумал - а ну как и их в Европу собирались отправлять схожим образом? Но тут же отбросил эту мысль как сумасшедшую.
- Так значит, или в церковь или в цирк? - растерянно и чуточку смущенно улыбается Миша. - Жаль Сашки нет - вот послушал бы!
- Там и здесь собственное присутствие основывается на вере, что это необходимо. Но те и эти могут ошибаться. Хотя все одинаково - либо в монахи, либо в клоуны.
- Что общего-то? - удивлялся Миша.
- Клоун - это монах в миру!
- Что-то я не замечал.
- Много шутов средь твоих знакомых?
"Петька!" - думает Мища и тушуется. Петька-Казак таков: брось в воду, чтобы утопить - с рыбой в зубах вынырнет, уху сварит, ею тебя попотчует и рыбой костью заколет. Найдет как совместить законы гостеприимства со справедливостью, как шутку отшутит.
- Я о настоящих говорю. Если клоун - не ремесленник. Большинство же таких, которые пришли ради выгоды или по недоразумению - случайные. Как везде. Во всем есть настоящее и приблудное.
- Настоящего всегда меньше, - понимающе говорит Миша
Сергей кивает. В Мише что-то от ребенка, но уроки, что для взрослых, что для детей, только тогда имеют смысл, когда знание отыскивается, новая мысль становится собственной, вживает в шкуру мозга.
Миша тайком пишет литературные этюды - дальше этюдов у него дело не заходит, не получается рисовать большее. Этюды похожи на наброски карандашом какого-то художника, который никак не может определиться - что должно составить полотно. Есть у него этюды по каждому из контрактов, а также и не контрактам вовсе, командировкам согласно долгу.
Михаил Юрьевич Дроздов - "Этюды о Пномпене"
/зарисовки о Кампучии военного периода/
1.
Пномпень. Каменистый остров среди разлива рисовых полей. Город пальм и велосипедов. Ослепительное обжигающее солнце. Мгновенно темнеющие от пота рубашки. Любопытные взгляды. Улыбки. Встречи. Стихийные митинги дружбы. Только что под окном расстреляли девятерых...
- Теперь мы в расчете? Хорошо?..
Не знаю, хорошо ли. Ошиблись на двоих и не в свою пользу. Считать не умеют? Мы потеряли семь наших. Тот кхмер и вьетнамец были не известно чьи. Пытаюсь объяснить...
Говорят - ничего. Теперь это не имеет никакого значения.
Действительно, теперь это не имеет никакого значения.
- Ну, так как? В расчете? Мир? Дружба?
Соглашаюсь. Пусть будет мир. Пусть будет дружба...
2.
Пномпень. Тропический час. На улице никого. Нет даже мальчишек. Жарко и скучно. Будка укрытая пальмовыми листьями. Автомат на крючке. Снимаю. Отстегиваю рожок. Выщелкиваю патроны. Патронов два. Теперь два. Завтра будет один. Послезавтра ни одного. Если не пришлют смену. Один патрон - одна горка риса на зеленом листе.
3.
Дети как дети. От 12 до 14 лет. На нас смотрят настороженно. Но когда на кого-то из них показываю пальцем, улыбаются.
- Сколько? - спрашиваю.
- Этот - 32.
- А тот?
- 57.
- Ого! - говорю.
- 37... 42...
Одного пропускаю. Обижаются.
- Не меньше 140! - говорят.
- Сколько-сколько?
- Сто сорок! - повторяют с гордостью. - А может и больше.
Останавливаюсь, смотрю. Пытаюсь понять, чем этот отличается от других. Мальчик улыбается.
Цифры - стоимость детей. Цифры - это личный счет каждого. Цифры - количество убитых собственными руками и съеденная печень.
Я достаю из кармана пионерский значок - талисман, который почти два года таскаю с собой, и дарю мальчику...
4.
Очередь с сотню человек. Очередь тянется ни шатко ни валко. Как обычно. Два шага и короткая пауза...
Сопровождающих двое. Один впереди - машет мотыгой. Второй с автоматом стоит в сторонке. Связаны не все. Ждут.
Два шага и пауза - удар мотыгой.
Тому, что с автоматом, скучно.
5.
Мальчишки играют в городки. Выставляют черепа на бугор и сбивают - кто первый. Иногда черепа лопаются, тогда их меняют. Кости хрупкие. Тепло и влажно. Черепов и костей хватит надолго. Их три с половиной миллиона по всей стране. Мальчишки играют в городки.
6.
Меконг. Коричневая река. Стоим по самые уши в воде. Ловим прохладу. Песчаная коса и сразу джунгли. Горкой поближе к воде составлено оружие. Два кхмера, один с автоматом, другой с допотопным гранатометом, прохаживаются по косе наставив оружие в сплетение зелени. Нам хорошо. Стоим в воде второй час. Если не двигаться, то не потеешь. Вода в Меконге коричневая. Палец опустишь - кончика не увидишь...
Наконец выходим на берег, предлагаем - давай теперь вы.
- Нет, - говорят. - Нельзя.
- Почему?
- Крокодилы...
Немая сцена.
Потом через толмача долго вытягиваю суть.
Суть простая: "Вы - белые. Вас они не едят..."
- Почему?!
- Но ведь не съели же?
Железная логика.
7.
Наконец-то с союза привезли зарплату. Чемоданчик с долларами. Каждому полагаются суточные - 18 долларов в день. Зарплату заплатят дома. Впервые вертим в руках бумажки с президентами. Сходимся на мнении, что наши деньги красивее. Авторитетнее.
- Сколько получается в месяц?
- 540.
- А если перевести на рубли?
- Поменьше, но все равно почти две зарплаты. Это если не жрать.
- Ого! Хорошие суточные. А сколько местные коллеги получают? Сходи - спроси!...
- Сколько? Не путаешь?..
- Это что ж такое, братцы? У них зарплата - 3 доллара в месяц?! А я в день его полугодовую?!
- Неудобно как-то... Лучше бы не знал.
8.
Вьетнамцы завалили Кампучию рисовой водкой. Причем, этикетки на русском языке. "Новый рис" - называется. Наверное, знали, что мы приедем.
