Дмитрий Осокин - Причём тут менты?!
Мое сознание успело воспринять еще одну дикую фразу: «Родня Шамиля начнет прибывать в Северную Пальмиру с завтрашнего дня — поездами чуть позже, самолетами раньше — и МОЖНО БУДЕТ НАДЕЯТЬСЯ, что их прибытие активизирует расследование». И я снова отвлекся от текста (впрочем, и оставалось-то прочитать пару строк, плюс полстолбца редакторских примечаний), взглянул на Корнева.
Тот сосредоточенно изучал висевшую на стене картину Яна Антонышева «Флорентийские встречи».
— У меня вопрос из двух частей, — кашлянул я. — Что будет? Что будет с Богданом, что — с Василиванычем?
— Что с Богданом! Ничего! Посидит, согласно указу, с тридцать суток на Захарьев-ской или… ну не знаю где, может, в УФСК, а потом выпустят. Может, под залог, может, вообще. Работают лучшие адвокаты, а обвинений — одни фразочки твоего приятеля. Хотя с законами сейчас такой беспредел, что всякое может случиться. Может, он и пару лет просидит. А потом оправдают. А вот что до твоего приятеля… Я поэтому тебя и вызвал, если так можно сказать…
— Скажи лучше — похитил!
— Не скажи! Ты на три часа задержан постовой патрульной службой за появление в общественном месте в виде, порочащем честь и достоинство гражданина РФ, усек? Скажешь — прошли три часа?
— Нет.
— То-то! Хочешь «Мартеля»?
— Боже упаси!
— Не бойся, не подставлю. В трезвеватель ты отсюда не поедешь, даю слово. Домой поедешь.
— Слово бизнесмена или слово… гм… по старой дружбе?
— Я когда-нибудь изменял своему слову?
— Извини, Игорь. Давай свой «Мартель». А, к слову, не дашь ли ты мне его, слово это самое честное, что в Василиваныча не по твоей просьбе стреляли?
— Конечно! Вот тебе мое слово, — он протянул мне рюмку и бутылку «Мартеля».
Глупо, но я поверил. Впрочем, оставались варианты: не по его приказу, а по приказу его лидера, или С. В. Горина, «министра внутренних дел» «Астратура».
— Так что там с Василиванычем?
— Это от «Василия Иванова», как я понимаю? Плохо. Ты дочитал?
— Это про то, что, по его мнению, вы «жмеринских» хотите подмять? Да.
— Нет. От редакции. В кавычках, «от редакции». Как я понимаю, это он сам написал, просто попросил подпись не ставить.
Я вновь углубился в чтение. Корнев вновь оказался прав: «от редакции» — да, но стиль — определенно Василиваныча! Характерные штампы, отсутствие вкуса, жесткий субъективизм. В этом своеобразном анонимном послесловии не было ни слова об «Астратуре», все — про автора статьи. Оказалось, еще вчера, когда раненый герой дал показания и, предоставив пулю, описал, а впоследствии и опознал Игнатенко на очной ставке, милицейские предложили спрятать его как «основного свидетеля обвинения» на конспиративной квартире. Василиваныч бодро отказался. По двум причинам. Во-первых, он собирался «сохранить объективность суждений и продолжить независимое журналистское расследование». В качестве второй причины приводился тонкий намек на «возможную коррумпированность соответствующих органов». О каких именно органах — внутренних, или, скажем, мозгах Василиваныча — шла речь, не уточнялось. Благоразумно. Впрочем, Корнев тут же подтвердил его версию:
— Мы уточнили у знакомых милицейских, все так. От конспиративной квартиры, любой помощи милицейских он отказался. И — исчез. В газете наши люди божатся, что также не знают его местонахождения. Что крайне печально. Для него, для нас.
— Как это, «крайне печально»? Тоскливо, что ли?
— Нужно поболтать с ним. Может, он просто ошибся, опознав Игнатенко, недаром на Западе личное опознание не так уж много значит для присяжных. Но не исключено, что кто-то ему за него заплатил. В той или иной форме. Вот нам и нужно узнать, кто!
— НАМ?!
— «Астратуру». Пойми, если мы не расследуем всю заморочку, как надо, на нас навалятся не только блюстители. Их мы не боимся, чисты, как помыслы Патриарха, перед законами их… но вот со смежниками-конкурентами проблемы возникнут. Объяснять дальше?
— Не надо. Только я не знаю, где он. Да и узнал бы… сам бы спросил, вам бы не стал закладывать. Ты мне друг, а он — коллега.
— Опровергать последнего утверждения не стану. Сам понимаешь, Ягода с Ежовым тоже коллегами были. Ты про «некоторых журналистов» внимательно прочитал?
— Подумаешь, заврался парень!
— За базар, как говорят наши смежники, отвечать тоже надо!
«Мартель» он все же кстати мне подсунул. Я выпил одну за другой пару стопок, размышляя… Дружеская услуга, сдать им бедного Василиваныча? Друзья о таком не просят!
— Понимаю, Дима, у тебя опять «этические моменты», как ты их называешь, оправдывая свою нерешительность и отсутствие четкой жизненной позиции. Думай. Мы хотим с ним просто поговорить. И вы должны нам в этом помочь. И сами — не усложнять нам жизнь!
— Опять множественное число…
— На этот раз я имел в виду тебя и твоего друга Георгия Алферова. Ты ведь пред упредил Таранова, что от вас следует ожидать неприятностей в следующем выпуске его еже недельника.
Ах, дурак! Я вскочил.
Сейчас я покажу этому мальчишу-плохи-шу твердую жизненную позицию! Тем, кто тратит время даром, никогда не стать Гайдаром! Но какой же я придурок! Сам, собственным языком потопил друга… Гаррика! Сразу стала понятна фраза: «Со вторым побеседуют на месте — уже беседуют!» Довелосьь лишний раз узнать — вчера! — как беседуют легаты Корнева на местах!
— Если твои опричники сейчас мучают Гаррика!..
— Успокойся!
Игорь не стал вызывать телохранителя, хоть на том спасибо.
— Успокойся. Сказано: с ним говорят!
— Срочно меня к нему!
— А еще говорят, что сумасшествие — болезнь не заразная. Ну-ну. Я так и собирался сейчас сделать. Не волнуйся, Дима. И постарайся правильно оценить ситуацию. Я не прошу тебя писать, что Василиваныч звез-дюк… ну или просто личность с богатым воображением. Нет. Я просто прошу тебя не писать ни о чем, что способно осложнить ситуацию. Ты никогда не задумывался о том, что, если б не подметные письма Боннер- Сахарова, что-де Карабах — земля исконно армянская, конфликт в НКР разгорелся бы не с такой силой? И не так рано? Сумгаита бы не было. Думай. И, я надеюсь, ты убедишь подумать и господина Алферова. И сможешь понять, что помоги ты нам отыскать господина Иванова — а он сейчас «запал на тюфяки», как пишут в романах, даже в газету свою только телефонирует, — ему же, как ты выражаешься, Василиванычу, лучше будет. Ты ж сам любишь повторять, что настоящая свобода не в том, чтоб делать все, что нравится, а вот чтоб не делать того, чего не хочешь. Не думаю, что ты хочешь делать то, что принесет вред и тебе, и твоим друзьям. И только об этом прошу!
У-уф! Корнев закончил речь. Когда рассчитывают на возражения, говорят короче, чтоб позволить оппоненту последовательно возражать на каждый из твоих постулатов. А посылы Корнева не казались мне бесспорными. Особенно насчет доброго Сахарова. Ну да ладно. Я думал о другом. Не о безумце Василиваныче, затянувшем свою амелодич-ную лебединую песню — из тех, за которые пристреливают, а о несчастном Гаррике, которого я сам, этим вот длинным белесым от постоянного курения языком подставил «Астратуру».
— Я хочу уйти! Ты понял, Игорь?
— Как не понять? Пиво? Приспичило «избавиться»?
— Нет!! Хотя… и это тоже. Игорь, наша давняя дружба с каждым днем становится все более… экзотической, скажем так, нас начинает разделять все большее расстояние — и социально, и идеологически. Мне странно, Игорь… Николаевич! Да! И если с Гарриком что-нибудь случилось…
Мне тоже пришлось закончить речь. Возможно, просто закончилось время аудиенции, а может быть, Корнев нажал какую-нибудь кнопочку, я не видел, но в комнате возник Таранов: белый свитер, серые креповые брючки… и решительная морда:
— Что, Николаич?
— Отвезите корреспондента куда надо, Дима, извини, что при свидетелях, Вад поймет, мне просто не хочется продолжать спор в подобном ключе. Тебя вновь преследуют этические моменты и морально-нравственные терзания.
— Стой! Куда — надо?! — завопил я, но оказалось, безрезультатно. Меня увлекли.
Конечно, сам Таранов должен был остаться с Корневым. Так и произошло. Зато два «камуфляжника» (у одного из них в руках мелькнул мой паспорт) посадили меня на заднее сиденье красивой машины «СААБ-9000» и увезли прочь. Мне понравилось это путешествие. Куда лучше, чем в «козелке»! Недаром говорят, что «СААБ» — тот же истребитель, только без крыльев. Мы тормознули на Московском у «Розы ветров». Ребята отдали мне паспорт и провели внутрь.
— Все будет в порядке! Никаких рапор тов! — пообещали мне они на прощанье.
За столиком у двери, то бишь рядом с выходом, сидел пергаментно трезвый Алферов. На вид он выглядел здоровым. Но — напуганным.
Тщеславному Гаррику понравилось одно: его тоже привезли в «Розу ветров» на какой-то богатой машине с эскортом.
