Валерий Рощин - Подводные волки
В беседе с командиром подлодки он рассказал далеко не все. «За кадром» остались летальные исходы, случавшиеся в секретной лаборатории Дахау с каждым третьим испытуемым при выходе из экспериментального сна.
«Когда они улягутся в капсулы и заснут – у меня будет время поработать над ошибками, – решил он, закрывая за Хайнцем тяжелую дверь. – Лишь бы ему удалось убедить своих головорезов…»
Но с «головорезами» вышла заминка.
Мор четко следовал советам профессора: назначил второго помощника ответственным за продовольственные склады, приказал ему совместно с коком произвести полную инвентаризацию и рассчитать новую, уменьшенную норму довольствия, неоднократно в присутствии подводников намекал на необходимость строжайшей экономии…
Бесполезно. Все это вкупе с пугающей неизвестностью только озлобляло людей. И пока Нойманн с помощниками готовил капсулы к первому длительному погружению в сон, в команде моряков-подводников зрел бунт. Офицерам все чаще и чаще приходилось слышать прямые вопросы:
– Сколько нам тут гнить?!
– Надоело жить впроголодь! Склады забиты продуктами – почему нас кормят, как юнцов из гитлерюгенда?
– Не пора ли выйти в море на свободную охоту?
– Если здесь закончатся продукты, разве нам не поможет великая Германия?!
Хайнц Мор «охлаждал» активность оглушительными дозами шнапса, всячески убеждал и пускал в ход психологические навыки, коими изредка пользовался в длительных походах в Атлантику. Вначале это помогало – он считался хорошим командиром и пользовался безоговорочным авторитетом. Но к концу лета ситуация стала почти неуправляемой.
Как ни доказывал Мор необходимость залечь в капсулы и принять препарат профессора Нойманна, как ни старался погасить разгоравшийся пожар всеобщего недовольства – буза все же началась. И грянула она в тот момент, когда ситуация не предвещала взрыва.
Каждый сентябрь великий Рейх отмечал годовщину Имперского партийного съезда в Нюрнберге. Празднество проходило с помпой: гремели военные оркестры, мимо стоящих на трибунах вождей маршировали под штандартами бесконечные колонны. А после трехдневных фестивалей наступал черед кульминации – на трибуну поднимался сам фюрер.
Казалось бы, живя в неопределенности и с ограниченными запасами еды, нет нужды в точном соблюдении традиций Рейха. Однако корветтен-капитан посчитал грядущую дату хорошим поводом для поддержания боевого духа своих людей. Он приказал коку приготовить праздничный ужин и выдать каждому по двойной норме шнапса.
Удивительно, но сие послабление дало обратный эффект: плотно закусив и изрядно напившись, моряки вспомнили вкус нормальной жизни. И тут началось…
Вначале в кают-компании (так подводники нарекли столовую) вспыхнула драка – после короткой словесной перепалки два десятка младших чинов набросились на старших унтер-офицеров. Подоспевшие офицеры попытались погасить конфликт, но только подлили масла в огонь.
Обер-лейтенант Отто Шнайдер, отвечавший за порядок и несение общей вахты, выхватил пистолет и дважды выстрелил вверх. Но и это сработало против здравого смысла – кинувшись к арсеналу, обезумевшие моряки смяли караульного и вооружились. Под высокими сводами базы заметалось эхо беспорядочной пальбы…
Плотным автоматным огнем толпа оттеснила слабо вооруженных офицеров, врачей и инженеров к жилым отсекам.
– Что они намерены с нами сделать, Хайнц?! – прижимался спиной к холодной стене бледный Нойманн.
– А вы не догадываетесь? – ухмыльнулся Мор, стоя по другую сторону дверного проема.
В толстую стальную дверь стучали пули.
– Что мы им сделали? Почему они хотят нас убить?
– Чтобы преспокойно сожрать все запасы, а потом выйти в море на свободную охоту. Пока мы живы – им это не позволено.
– У вас есть какие-нибудь мысли?
– Никаких. Нас спасет только чудо…
Внезапно стрельба за дверью стихла, и Мор с Нойманном переглянулись.
– Не вздумайте открывать! – зашипел профессор, заметив движение руки подводника. – Это ловушка!..
В дверь тихо постучали. Один раз, второй, третий. Стук становился все сильнее и сильнее, пока не превратился в сплошную дробь.
– Господин корветтен-капитан! – донесся голос моториста Альберта Шлоссера, одного из зачинщиков бунта. – Герр командир, пожалуйста, откройте!
– Чтобы ты пристрелил меня? – процедил сквозь зубы Мор.
– Нет-нет, господин корветтен-капитан! Мы не будем стрелять – даю слово!
– Откуда такое милосердие, ефрейтор? Вы же возомнили себя пиратами и собирались вздернуть нас на рее, не так ли?
– Герр командир, выслушайте! Со стороны моря слышны странные звуки. Кажется, нашу базу обнаружили русские или англичане!
Старшие офицеры вновь переглянулись. Нойманн выразительно покачал головой: не верьте – это заурядная уловка!
– Альберт, пригласите к двери кого-нибудь из офицеров.
Спустя минуту послышался слабый голос оберлейтенанта Шнайдера:
– Господин корветтен-капитан, они говорят правду… Со стороны грота доносится посторонний шум, похожий на звук электромоторов.
– Отто, ты ранен?
– Да, зацепило…
Хайнц крутанул запоры и рванул дверь быстрее, чем Нойманн успел раскрыть рот.
За порогом два матроса поддерживали истекающего кровью Шнайдера. Рядом стоял растерянный Шлоссер.
– Карл, окажите помощь Отто, – повернулся к врачу Хайнц.
– А вы?
– Я – к причалу…
Пробежав полсотни метров, командир подлодки выскочил на каменный тротуар, обрамлявший прямоугольный водоем.
Недавние бунтовщики стояли на палубном настиле подводной лодки и, направив стволы автоматов к подводному гроту, напряженно всматривались в бурлящий поток. На лицах был отчаянный испуг.
Мор в два прыжка преодолел сходни, нырнул в рубку, поднялся на мостик и направил луч прожектора к поверхности воды. Огромное темное пятно медленно заползало во внутренний водоем.
Шум нарастал. А вместе с ним все сильнее вскипала вода.
Неожиданно лодка содрогнулась от сильного удара. Хайнц выронил пистолет, но на ногах устоял, ухватившись за поручень. Его взгляд по-прежнему метался по узкой полосе водоема, между левым бортом субмарины и соседним причалом.
– Ч-черт! – прошептал он.
Под водой явно что-то двигалось и вот-вот должно было показаться на поверхности…
Глава седьмая
Где-то в дальних закутках моего подсознания имеется некий прибор, в шутку называемый мной «набором шестеренок». Замечательная, между прочим, штука, почти безошибочно предсказывающая исход любого события. Кажется, это называют предвидением или предчувствием. Несколько раз «механизм» спасал мою шкуру, за что я чрезвычайно ему признателен. В другие моменты, не связанные с риском для жизни, он тоже работает без сбоев – достаточно прислушаться, и он правдиво расскажет о ближайшем будущем. Так вот, сегодня «прибор» молчал. А это означало то, что затея генерала Горчакова – пустое сотрясание кабинетного воздуха.
Ладно, это все лирика. Приказ поступил, и наше дело его выполнять.
Оказавшись под водой, первым делом проверили дыхательные аппараты. С ними все в порядке. Теперь – гидроакустическая связь.
– «Скат», я – «Ротонда», – первым нарушил безмолвие Устюжанин. – Как меня слышно?
Позывной «Скат» присваивается старшему рабочей смены. Если под водой одновременно находятся две смены (или пары, как в нашем случае) – «Скатом» остается работающая на глубине, а та, что выше, зовется «Барракудой». «Ротонда» неизменна и непотопляема, ибо она всегда находится на берегу или на палубе судна.
Каждый из нас для проверки работоспособности гарнитуры и приемопередатчика выдал в «эфир» по паре слов.
– Отлично слышу.
– Пять баллов.
– Лучше не бывает.
– «Ротонда», связь в норме, начинаем погружение.
– Понял. Удачи…
Мы достигли уже сорока метров – промежуточная глубина, на которой остается дежурить первая пара. На глубинах до пятидесяти метров наши инжекторно-регенеративные аппараты с гелиево-кислородной дыхательной смесью работают вдвое дольше, и если у нас с Фурцевым вдруг что-то не заладится, то Миша Жук с Сергеем Савченко, имеющие хороший запас смеси и свежие силы, придут на помощь.
Медленно опустились с Игорем в пучину, держа в поле зрения полосатый фал, на котором болтался оранжевый буй-маркер…
Вода в северных широтах невероятно чиста и прозрачна, что обусловлено небольшим количеством планктона и неорганики. Горизонтальная видимость около семидесяти метров, вертикальная – поменьше. Дело в том, что солнце в заполярных районах никогда не поднимается высоко над горизонтом, а от его положения на небосклоне напрямую зависит, насколько далеко свет проникает под воду. Или, выражаясь научным языком, насколько значителен фотический слой – верхняя толща воды в океане, в которой имеется достаточно света для фотосинтеза. Наиболее глубоко солнечные лучи проникают на экваторе, когда солнце находится в зените. Погружаясь в океан в тропических широтах, порой кажется, будто видишь дно на полукилометровой глубине. На самом деле значение вертикальной видимости гораздо скромнее, однако со здешним его не сравнить.
