Г. Матвеев - Мир приключений 1959. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов
Для определения мастерства и опытности кузнецам для пробы предлагали сделать обыкновенную шестигранную гайку. Фролычу указали наковальню, дали инструмент, приставили молотобойца, и он приступил к делу. Выхватив из горна раскаленную болванку, кинул ее на наковальню, перехватил и скомандовал:
— Бей, да полегче…
Работа началась. Нехитрое это дело — гайка. Мастер издали наблюдал за новичком и видел, что ухватки у него опытного кузнеца, хотя и возился он с гайкой долго.
Потемневший под ударами красный кусок железа принимал нужную форму, но гайка имела не шесть граней, как полагается, а пять. Первым заметил эту странную ошибку молотобоец и засмеялся.
— Дядя, да ты никак обсчитался…
— Бей, дурень! Учить станешь потом, когда молоко на губах пообсохнет.
Молотобойцем был молодой парень. Когда гайка была сделана и остужена, ее показали другим кузнецам. Поднялся смех:
— Обсчитался, братцы!
— Чудная гайка!
— Это он с похмелья один грань откусил.
Видя замешательство мастера, Фролыч сказал:
— Неси инженеру. Не для вас она делана.
Мастер долго чесал в затылке, но наконец отправился к инженеру.
— Вот это настоящий кузнец! — воскликнул инженер, едва взглянув на гайку. — Золотые руки. Это артист!
Измерив циркулем грани, он оставил гайку себе на память, а кузнецу вместо ответа прислал с мастером серебряный рубль.
— Ну, значит, инженер у вас понимающий, — с одобрением заметил Фролыч, принимая рубль.
Сконфуженные и озадаченные кузнецы попробовали сами сделать пятигранную гайку, но не тут-то было. Это оказалось очень трудно.
Был еще случай, о котором знал Костя.
Однажды Фролыч пошел в лес, и на спину к нему прыгнула рысь. Она нацелилась и зубами точно вцепилась в шею. Кузнец не растерялся. Закинув руки, он мгновенно схватил хищницу за горло и крепко сжал. Рысь не могла разжать челюсти, задыхалась и начала отчаянно отбиваться. Порвала пиджак, исцарапала в кровь всю спину, но кузнец все крепче сжимал пальцы и в конце концов ее задушил. Так в мертвом виде он и принес на спине у себя животное прямо в больницу. Здесь, прежде чем снять рысь, пришлось развести сведенные челюсти, и тогда из прокушенных мышц хлынула кровь. Не схвати Фролыч вовремя рысь за горло — и конец.
Жил кузнец бобылем и, выполняя сложные кузнечные работы, зарабатывал хорошо, но деньги у него расходились, как вода между пальцами. Раздавал в долг или пропивал с приятелями, которых у него было не мало.
— А теперь, Фролыч, у нас будет с тобой разговор! — многозначительно сказал Матвей, когда на столе стояло угощение.
— А что я? — насторожился кузнец.
— Сказывали ребята, — на тебя протокол составили?
— Ну, составили… — хмуро сознался кузнец.
— За что ты мастеру в зубы дал?
— Он знает, что за дело.
— Он-то знает, да мы не знаем! — вмешалась Дарья.
— А вам и знать ни к чему, — сердито ответил кузнец.
— Как же так?.. Ты свой брат, рабочий… — примирительно проговорил Матвей.
— А-а… чего там свой!..
Фролыч махнул рукой и хотел встать, но Даша удержала его за рукав.
— Ты не ершись, не ершись! Говори! — сказала она, подсаживаясь рядом.
— А что говорить? Что вы, сами не знаете? Дал в зубы? Ну и дал. И еще давать буду! Они нас штрафами допекают, а нам что остается? В ножки им кланяться?
— Один против хозяев пошел… Богатырь! — насмешливо сказал Матвей. — Посадят ведь.
— А пускай!
— А потом в Сибирь, — предупредила Даша.
— А что мне Сибирь? Мать родная! Там народ свой. Все мои други в Сибири. Вы здесь, как мыши, попрятались…
— Не горячись, молодец! Берите! — предложила Дарья и, подмигнув Матвею, первая взяла рюмку.
— Славить полагается! — заметил Матвей. — Запевай, Даша.
Дарья оглянулась на Костю, потом на дверь и тихо запела приятным задушевным голосом:
«Вихри враждебные веют над нами…»
Она ждала, что и мужчины подхватят, но Фролыч неожиданно поставил рюмку, выпрямился и, шумно вздохнув, процедил сквозь зубы:
— Эх! Не петь нам больше этой песни полным голосом!
— А почему не петь? — хитро прищурившись, спросил Матвей.
— Совсем задушат! Горло тисками зажали… Слово сказать нельзя, не то что песню.
— Ничего, запоем и на улице.
— Ты запоешь?
— Я!
— А ну пойди запой! Поди, поди! Выйди на улицу и запой!
— Что ж, я еще с ума не свихнулся.
— Тогда нечего и языком болтать.
— Ты свою злобу укроти, Фролыч, — ласково сказала Дарья. — Подальше спрячь. Время придет — выпустишь. Затем мы тебя и позвали… Ты человек настоящий, а по горячности губишь себя.
— Просто сказать «укроти»! Накипело тут…
— А ты думаешь, у нас не кипит? — грустно спросила она и тоже поставила рюмку.
— Вот что, друг, запомни! — спокойно и внушительно начал Матвей. — Не вышло у нас в прошлом году… Победа за царем осталась — это верно… А почему? Потому что долго раскачивались да раздумывали… Надо бы всем сразу… дружно. А в общем теперь умнее стали. Закалку мы получили хорошую В другой раз такой осечки не будет. В другой раз наша возьмет.
— В другой раз, — с горькой усмешкой повторил Фролыч. — Когда это будет-то?..
— Будет, — твердо сказал Матвей. — Ты слушай. Теперь надо снова силы собирать, а в одиночку, брат, воевать не годится. Дурость свою только показываешь. Кутырин только того и ждет, чтобы нас поодиночке выкорчевывать.
— А с Кутыриным у нас расчет впереди.
— Да ты что? Совсем соображать перестал? — сердито остановила его Дарья. — Плетет чего-то… Ты слушай. Он с тобой по поручению говорит.
— По поручению? — удивился Фролыч — Ну-у? Это другой коленкор, как говорится. Я ведь полагал, что вы просто так… от себя… Продолжай, друг…
— А что продолжать? Бунтовать, говорю, в одиночку не следует. Запомни. Общее наше дело, рабочее, подрываешь. Силы надо беречь…
— Молчать? — спросил Фролыч.
— Да, молчать. Пока самодержавие свирепствует… Ждать надо.
— Сидеть и ждать сложа руки? — перебил его Фролыч.
— Ни-ни… Не сложа руки. Силы будем собирать для новой битвы. Правду нашу народу понесем, но только с оглядкой… и без кулаков. С кулаками против винтовок не воюют. Без толку. Согласен ты?..
— Согласен, конечно… Вы на меня не обижайтесь. Накипело очень… Я ведь думал. Конец революции на веки вечные… С отчаяния…
— Вот! Давно бы так, — с удовлетворением проговорил Матвей и, переглянувшись с Дашей, кивнул головой. Через минуту торжественно и складно пели в три голоса, но так тихо, что даже Костя плохо разбирал слова.
«На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!.»
9. СТРАХИ
Когда Георгий Сергеевич, проводив гостя, вернулся в кабинет, он застал у камина Сережу. В сильном смущении мальчик вертел в руках какой-то предмет, но отец, слишком занятый собой, своими мыслями, не обратил на это внимания.
— Сережа, не пора ли спать? Времени много, — машинально сказал он, усаживаясь в кресло.
Приход пристава взволновал его не на шутку.
«Зачем он явился? Почему именно сюда, в первый день рождества? Откуда он знал, что Зотов у меня?» — размышлял он, и, чем больше думал, тем тревожнее становилось у него на душе. Отдельные выражения, интонация голоса, бегающий по сторонам взгляд Кутырина, его приторно-вежливое обращение казались ему неспроста. Он видел во всем этом какой-то другой смысл и пытался его разгадать.
Плохо скрытое ироническое отношение Ивана Ивановича, по поводу прихода пристава и его страхов, не только не успокоило, но даже наоборот, раздражало Камышина. «Хорошо говорить, когда он просидел все эти годы где-то там, — подумал он, но спохватился. Было известно, что пятый и шестой год Орлов находился в Петербурге, а значит, в самой гуще событий. — Но почему он уклоняется говорить на политические темы? Или он беспартийный? Трудно поверить! Оставаться сейчас в стороне от политической борьбы, не иметь убеждений — это значит быть обывателем, мещанином». Георгий Сергеевич уважал людей с убеждениями, независимо от того, какого толка они были, и презирал остальных. Он любил спорить, доказывать, убеждать и в такие минуты любовался собой, своим голосом, красноречием, манерой держаться. «В партии можно и не числиться, — продолжал он размышлять, — но иметь убеждения необходимо. Кстати, выбор большой. «Союз Русского народа», «Союз Михаила Архангела», — начал он перечислять в уме известные ему партии и при этом невольно загибал пальцы, — монархисты, Совет объединенного дворянства, октябристы, кадеты, эсеры, народные социалисты, анархисты и, наконец, партия социал-демократов». Были еще какие-то мелкие партии, о которых упоминалось в газетах, но ни программы их, ни задач он не знал. Камышин взглянул на сжатые кулаки и усмехнулся. «Пожалуй, надо бы еще один палец. Социал-демократическая рабочая партия раскололась, и нет никакого сомнения, что объединить их больше не удастся. А значит, две самостоятельные партии…»
