Андрей Дышев - Час волка
– Нужны последние данные по криминальной хронике. Может быть, мы что-нибудь позаимствуем.
Мне показалось, что голос меня выдает, но Игнат, повторяя мое последнее слово, положил лист на принтер, подошел к компьютеру, пощелкал пальцем по клавиатуре, потом подошел к другому компьютеру, там пощелкал и наконец остановился у третьего.
– Вот, пожалуйста, – сказал он, кивая на экран. – Криминальная хроника за последние два года. Выбирайте!
– Ну-ка, ну-ка! – Я с деланным интересом присел у монитора и притянул офисный стульчик на колесах, на котором сбилась в комок Инга, к себе. Девушка незаметно стала царапать мне локоть.
– А посвежее ничего нет? – спросил я минуту спустя.
– Посвежее? – переспросил Игнат и посмотрел на монитор, как на свое дитя, обиженное незаслуженно. – А чем тебя это не устраивает?
– Все это уже было опубликовано, так ведь? Значит, сценарист видел. Нужны свежие, можно сказать, горячие факты.
Мне казалось, что у меня сейчас язык загорится. Игнат сверкал очками, подметал воздух своей лохматой бородой и усами, ходил между компьютеров и перекладывал с места на место бумажки.
– Свежие! – проворчал он. – Свежие только в дежурной части милиции могут быть.
– Ну так… – осторожно подтолкнул я Игната к действию. – А потом про интервью поговорим.
– Эксклюзив! – поставил условие Игнат, подняв прозрачный палец. – В Крыму больше никому!
– Ни-ни! – поклялся я.
Он подсел к телефонному аппарату, утопил трубку в дремучих зарослях, где должно было быть ухо, и набрал номер.
– Анатолий Николаевич, это Варданян, – сказал Игнат. – Что новенького? Я к вам снова за хроникой… Естественно! Как всегда, половина гонорара ваша… Да, самое свеженькое, за последние два-три дня…
Я отчаянно жестикулировал, тыча пальцем в часы, а Инга шипела:
– И сегодня!
– И за сегодняшний день, – уточнил Игнат, искоса глядя на нас. – Ага, записываю…
Теперь Игнат стал жестикулировать, показывая, чтобы я сел за стол и начал записывать.
– Три человека утонули на пляже «Звездного». Петрухин, Аблин, Гурари… Купались в шторм. Пьяные… Два тела обнаружили, третье пока нет…
Я делал вид, что записываю, а на самом деле рисовал каракули, с ужасом ожидая сообщения о наезде.
– Пьяная драка на автобусной остановке в Новом Свете… Молодому мужчине Питляру разбили голову пивной кружкой… До больницы не довезли. Обширная гематома мозга. Убийца с места происшествия скрылся, ведется розыск…
А если не будет никаких сведений? – подумал я и взглянул на Ингу. Та сидела ни жива ни мертва.
– В поселке Дачное в собственном гараже задохнулся выхлопными газами нигде не работающий, ранее судимый гражданин Кучер. По предварительным выводам – несчастный случай…
Мы с Ингой переглянулись. Она спрашивала меня взглядом: тот ли это Кучер, у которого она узнавала адрес. Я опустил глаза.
– В пансионате «Бриз» работник котельной Сердюк взломал и обчистил четыре номера… Вынес деньги, одежду… И продукты?.. И продукты… Взят с поличным…
Я нервно рисовал портрет Сердюка – неблаговидного пьянчужки, который сидит у холодильника и поедает длинную колбасу.
– Дорожно-транспортное происшествие в Вишневом проезде…
Меня как током ударило, и ледяная волна прокатилась по спине. Игнат продолжал диктовать все тем же ровным голосом, а у меня перестала двигаться ручка в пальцах. Я не мог одновременно записывать и слушать.
– Обнаружен труп пожилой женщины с обширными повреждениями, специфичными для транспортного средства… Водитель, совершивший наезд, с места происшествия скрылся… Тип и вид транспортного средства выясняются… Труп в настоящее время не опознан…
Игнат еще что-то диктовал, но я уже его не слушал. Тип и вид транспортного средства выясняются! Значит, милиция не знает даже, что это была шестая модель «Жигулей»! Им вообще пока ничего не известно, даже труп никем не опознан. Дай бог, чтобы я ошибся!
– Спасибо! – Я встал со стула.
Игнат осекся на полуслове.
– Все? Ничего больше не надо? – спросил он, прикрыв трубку ладонью.
– Не надо, – ответил я. – Это все не то. По поводу интервью звони через неделю… Пойдем, Инга!
Мы быстро вышли из кабинета, оставив там обескураженного Варданяна.
– Значит, никто меня не заметил, – с облегчением прошептала Инга.
– Подожди радоваться, – ответил я. – Свидетели, как правило, выявляются на второй-третий день… Ты мне подробно опиши эту женщину.
– Я ее видела только мельком, – сказала Инга.
Мы вышли на улицу. Я не стал дожидаться автобуса – там мы не смогли бы разговаривать – и повел девушку к себе в гостиницу по пустынной тропе мимо Сахарной Головки.
– Как она была одета?
Инга мучительно вспоминала, покусывала губы.
– Если бы ты видел мое состояние…
– Неужели ты не запомнила ни одной детали? – раздраженно вскрикнул я. – Сарафан? Юбка? Шуба?
– Кажется, она была в чем-то темном… Но не в сарафане.
Меня так и подмывало помочь ей, и я прикусил язык.
– Я ее плохо видела! – опять попыталась увильнуть от умственной работы Инга.
– Вспоминай! – прикрикнул я. – Ты сама говорила: руки и ноги мелькали перед капотом.
Инга остановилась, не видя перед собой уже ничего, кроме того страшного мгновения, когда раздался глухой удар и машина подмяла под себя человека.
– Она была… в брюках.
– Все, – прошептал я, почувствовав, как надежда, висевшая на тонкой нити, сорвалась и разбилась о землю. – Она была в темном брючном костюме, да?
– Да, – подтвердила Инга, с испугом заглядывая мне в лицо.
– И стрижка, конечно, короткая? – спросил я, хотя все уже было ясно.
– Да, – еще тише ответила Инга. – Ты… ты ее знал?
– Это Лебединская. Т-ты раздавила т-тетю Шуру! – ответил я, заикаясь от избытка чувств. – Да это же ясно как божий день! Это было ясно с самого начала, понимаешь? Когда в Судаке появился Лембит Лехтине, когда он познакомился с «черным» антикваром Кучером и узнал про золотые монеты в музее Лебединской, все дальнейшее можно было предсказать с точностью Нострадамуса! А я был озабочен тем, как охмурить тебя. Ты понимаешь, какой глупостью я занимался? Ты видела когда-нибудь большего идиота, чем я?
Я остановился и повернулся к Инге.
– Значит, ты занимался глупостью? – медленно произнесла она.
– Конечно же, не тем делом, которым в будущем я мог бы гордиться, – опрометчиво ответил я. – Как пацан, в самом деле! Мне стыдно и смешно!
– Тогда можешь проваливать, если тебе стыдно, – глухо произнесла Инга.
– Тебе очень трудно меня понять, – сказал я, внимательно глядя в глаза Инги. – Ты думаешь, что заслуживаешь только сострадания и жалости. Но я не испытываю этих чувств к тебе. Я к тебе вообще никаких хороших чувств уже не испытываю…
Она влепила мне пощечину. В ухе зазвенел колокол.
– Я тебя ненавижу, – прошептала она.
– Это естественно, – согласился я. – Я сам к себе неважно отношусь.
Инга повернулась и быстро пошла в обратную сторону, к дороге. Я не стал провожать ее взглядом и побежал по тропе к гостинице. Кто следующий на очереди после Кучера и Лебединской? – думал я, хотя ответ был очевиден. Не хочется признаваться. А кто добровольно признается, что стоит на краю пропасти?
Я на ходу трижды сплюнул через левое плечо. Одно утешение: я знал, что эстонец охотится на меня, а это уже немало. Он хитер и осторожен, он расставил невидимые сети и капканы, притаился и ждет, когда я попаду в его ловушку. Он до сих пор нигде не засветился и может обнаглеть вконец…
Словно Сахарная Головка свалилась мне на плечи. Тяжесть и слабость заставили меня перейти на шаг и перевести дыхание. Черт подери, но я не прав! Он засветился. И очень сильно. Инга его видела!
Вспомнив недавний разговор с Варданяном, я невольно выругался. Вот так совершаются опасные глупости! Кто тянул меня за язык, когда я говорил об интервью? А если до Лехтине дойдет слух, что Инга намеревается рассказать журналистам нечто интересное?
Я остановился, обернулся, но девушка уже скрылась за рядом кипарисов. Нет, понял я, глядя на то, как в горячем мареве дрожит плешивая от старости гора Перчем, следующий на очереди не я.
Глава 11
Из открытых настежь дверей музея тянуло холодом, как из склепа. Мне впервые пришло на ум это сравнение. До сегодняшнего дня музей напоминал оазис, где всегда можно было отдохнуть от жары, попить зеленого чая и послушать болтовню Лебединской… Сознание отказывалось верить в то, что за тяжелыми дверями я уже никогда не встречу мужиковатую хозяйку, любящую «Беломорканал» и автомобили.
Старичок в тюбетейке, который, помнится, работал смотрителем в крепостной мечети, охраняя каменные ядра, занял новый пост. Он сидел на верхней ступеньке, у самого входа в музей, постелив под себя обрывок газеты.
Я остановился перед ним, не зная, как спросить о гибели Лебединской.
