Юлия Латынина - Бандит
— Все спокойно? — поинтересовался Валерий.
— Спокойно, — ответил Генка, — «Вольво» уехала. Приехали трое хмырей, открыли тачку и отбыли.
— В офис не совались?
— Нет. Там завмаг на улице маялся. Кругами бегал. Из-за рыбы. Они подошли к нему и поговорили.
— Не робей, — сказал Валерий, — закажи себе девку. За мой счет.
Кончив звонить, Валерий прошел еще несколько шагов и, пригнувшись, надавил белую кнопку звонка у низкой, снабженной глазком двери. Дверь щелкнула — Нестеренко толкнул ее и вошел.
За дверью кипела тугая тусовка. На насесте для музыкантов выкаблучивались парни, разряженные под попугаев, и вокруг метался свет и дым, похожий на дыхание большого, домашнего дракона.
Транспарант, вывешенный поверх голов музыкантов, уведомлял, что данная дискотека создана при активном участии райкома комсомола в целях улучшения качества досуга рабочей молодежи.
Дискотека была бесплатной. Навар с нее боссы имели от более или менее затейливых наркотиков вроде «фэнтези» или эфедрина, чрезвычайно популярных среди танцующих. Все танцевали до четырех-пяти утра, а без кайфа это было трудно.
— Кубарь здесь? — спросил Валерий у парня с аквамариновым хохлом на голове.
Парень молча ткнул куда-то вдаль, за дым и пляшущую толпу.
В глубине помещения, перед высокой стойкой, как на насесте, сидело четверо или пятеро парней. К одному из них и подошел Валерий, похлопал его по плечу.
Здорово, Кубарь, — сказал он.
Тот долго всматривался, припоминая, и наконец ответил: — Здорово, Сазан.
Кубарь поднялся с насеста, и они устроились за белым полированным столиком у окна.
— Давно тебя не было видно, — сказал Кубарь.
— Говорят, буржуем заделался.
— Есть немного, — согласился Валерий.
— Говорят, одного из сявок Волка в канализацию засунул. Волк-то сявку за это тоже по морде съездил. «Не приставай, — говорит, — если не умеешь».
Валерий усмехнулся. Потом спросил: — А что это за человек, по кличке Рыжий? Ходит прикинутый; пушка у него с собой, а пользоваться не умеет. Роста какого-то стройбатовского, и уши разные. — Да та еще сволочь, — ответил собеседник. — Человек Шерхана.
— А Шерхан кто такой? — спросил Валера.
— Никогда не слышал.
— Отсталый ты, Сазан, — недовольно сказал Кубарь.
— Шерхан большой человек. Рынок на «Пражской» держит. Говорят, запчастями торгует — все больше подержанными. Может и тачку подержанную продать.
— С документами тачка или без? — С документами.
— Понятно, — сказал Сазан.
Стало быть, у Шерхана были хорошие связи в ГАИ и других местах, если он продавал угнанные машины с документами. — Говорят, где-то завод есть: разбавляют технический спирт водой и на сверлильном станке ставят пробки. Вот этот завод, по слухам, работа Рыжего; пробивной он, Рыжий. Труслив, но хитер. Рыжий бы давно Шерхана скинул, только трусоват больно. Ну, и уши его, конечно, в глазах народа не красят. Вот ты говоришь, пушка. А она у него для запаха. — Да ну? — Да ну. Газовый пистолет — разрешение, понимаешь, выправил и ходит. Не бандит, а половинка бандита, — сам давать в морду любит, только вечно боится получить сдачу. — А отчего у него уши, как у пуделя: одно вверх, другое вниз? Подрался не в масть? — Сявки его говорят, что подрался. Такое заливают… Только есть тут человек из одного с Рыжим двора, так этот человек говорит, что они у него и в семь лет были разного формата.
— Что-то много ты знаешь, — сказал Валерий. — Что знаю, то говорю. — А какие у них отношения с Шутником?
— Скверные. Сволочь они, — сказал собеседник.
— В общак не платят, беспределыцики, молодняк сраный. Понятий не знают, в зоне не были, тьфу!
— Ладно, Кубарь, — сказал Нестеренко, поднимаясь, — будь здоров, не кашляй.
— Слушай, Сазан, а тебе товару не надо? У нас с тобой один контингент — молодежь. А? Продавал бы вместе с мороженым. Сорт «Баскин Роббинс энд Кайф»?
Но Нестеренко, расталкивая танцующих, уже шел к выходу.
Глава 4
Информация, изложенная мелкой «шестеркой» Кубарем, была в целом верной, хотя и несколько устарела.
Шерхан начинал еще в доперестроечные времена. Впервые он явился в Москву в самом начале 70-х как кандидат в олимпийскую сборную страны по вольной борьбе. Из сборной он вылетел по причине, не имеющей отношения к спортивным достижениям, начистив одну весьма толстомясую рожу, сопровождавшую команду в ответственную поездку по Франции. Рожа принадлежала потомственному гэбэшнику. Рукоприкладство Шерхану простили бы и отнесли бы его на счет горячей борцовской крови, — то да се, ну перепутал парень фойе гостиницы с рингом, со всяким может случиться несчастье, однако в порядке джентльменской дуэли гэбэшник настучал на Шерхана, которого тогда звали детским именем Артем Кажгаев, и мастера спорта Кажгаева обшмонали на таможне. Шерхану припаяли попытку импорта гнилой западной идеологии в виде пятнадцати джинсов-«ливайсов» и из сборной вычистили.
После этого Шерхан занимался карате и у-шу, дрался на подпольных боях с тотализатором, а в начале 80-х отправился в турне по России с двумя преданными ему дружками. Он оставался в городах Средней Волги и Ставрополья по нескольку месяцев, проявляя тщательно скрываемое любопытство к жизни директоров мясокомбинатов, овощебаз, универсальных магазинов и прочей публики, которая охотно воровала у государства все, что это государство отнимало, по сути, у народа. Бывало так, что вскоре после отъезда Шерхана коллеги того или иного директора с изумлением спрашивали, отчего у товарища директора так внезапно поседели волосы или откуда ожог папиросой у него на щеке?
Убивал Шерхан в те дни редко; деньгами сорил направо и налево; в зоне никогда не был, в обязательных вопросах рубил слабо и к воровским понятиям относился немногим лучше, чем к Уголовному кодексу. Не раз воры обижались на Шерхана, ибо поседевший после его визита цеховик исправно страховался у местных воров именно от такого случая.
Посылали к нему гонцов: ответы Шерхана в целом сводились к тому, что, мол, не для того он клал с прибором на советскую власть, чтобы бегать под ворами. Мало кому этакий ответ сошел бы с рук; Шерхану сходил, но было известно, что он недаром клялся, что скорее застрелится, чем сядет. Многие считали, что в зоне Шерхан не протянул бы и дня.
В середине восьмидесятых Шерхан явился в Москву и там быстро подчинил себе несколько разрозненных молодежных бригад, сформировавшихся в начале перестройки на базе подвальных качалок. Со старой гвардией он ладил плохо, однако после того, как его заместителя выловили из реки Яузы вполне дохлым, смирился и стал платить в общак. Платил он больше, чем ему хотелось, и меньше, чем хотелось московским ворам.
В настоящее время группировка Шерхана тяготела к юго-востоку столицы, контролируя один из крупнейших ее вещевых рынков. В ларьках сбывали все на свете: гуманитарную помощь, которая имела обыкновение исчезать через непреодолимые с точки зрения Уголовного кодекса стенки вагонов, прибывающие к станции Москва-Сортировочная, водку, сошедшую со станка Рыжего, анашу, а в узких, длинных гаражах, расположенных вдоль железнодорожного полотна, ремонтировали и «разували» угнанные машины.
Однако в последнее время почерк бригады явно изменился. Зарегистрировали ТОО «Топаз», страховую компанию. Компания как компания, если не считать того, что уставной ее капитал составлял аж двести пятнадцать рублей. Зарегистрировали еще два ИЧП, «Январь» и «Алису»; от имени «Алисы» в Калининградскую область стали регулярно отправлять цистерны с нефтью. Ввиду экспортных квот нефть эта, разумеется, границ не пересекала; по сравнению с гигантскими экспортерами, имевшими доступ к трубе, Шерхан был мелкой мышью. Однако мышь всегда найдет, где прогрызть половицу: нефть доходила до последней приграничной станции, после чего растворялась в нетях.
Поговаривали, что все эти нововведения — дело Рыжего. Шерхан был бесхитростен, как средневековый барон, мочившийся с седла и кормившийся с меча, и Рыжий химичил при Шерхане в точности как еврей-управляющий при этом самом бароне. Рыжий был младшим братом того самого утопленного в Яузе друга Шерхана, и самому по себе Рыжему было б нелегко сделать в банде карьеру.
Естественный антагонизм между Шерханом и Рыжим, эксплуататором и эксплуатируемым, объяснялся тем простым фактом, что большая часть доходов группировки в последнее время происходила не от вульгарного рэкета и сбора дани с палаточников, а от требующих некоторого интеллектуального напряжения операций Рыжего с нефтью, гуманитарной помощью и московской недвижимостью.
Дело настоятельно требовало расширения — прочь от палаток, китайских кроссовок, одноразовых магнитофонов и импортного ширпотреба, в высокие сферы экспорта нефти и алюминия. Там крутились большие бабки, но и защита была как на ядерной электростанции, и та же самая ментовка, которая на пару с бандюкой потрошила явившегося из Китая челнока, разом вспоминала о своих прямых обязанностях, если наезжали на третий по величине в мире глиноземный комбинат.
