Юлия Латынина - Саранча
И Санычев грустно махнул рукой.
На директорском столе зазвонил телефон. Санычев в раздражении снял трубку.
— Что такое? Просил — не соединять!
Выслушал ответ, удивился и протянул трубку Валерию.
— Это тебя. Милиция. Полковник Молодарчук, вишь, начальство засуетилось…
Валерий взял телефон.
— Валерий Игоревич? Это Молодарчук вас беспокоит, тут наши люди вас разыскать не могут, которые ваше дело ведут. Уж мы вас ищем, ищем, а вы вон где… Вы бы подъехать к нам не могли?
— Подъеду, — сказал Валерий.
***
Пока московский авторитет беседовал с начальством, свита его рассредоточилась возле проходной комбината. Веселый, добродушный Муха сидел в караульной комнатке на проходной, наблюдая, как скучающий охранник отмыкает вертушку для редких посетителей.
Вообще комбинат охранялся не очень плотно: двое охранников на вертушке, трое у некогда мощных, а ныне со скрипом вползающих в стену ворот, да начальник смены в крошечной каморке сбоку. Телефон, как заметил Муха, был только внутри здания, а раций у охранников не было.
Через проходную процокала каблучками припозднившаяся сотрудница бухгалтерии, охранник грустным взором посмотрел ей вслед и опять уткнулся глазами в какую-то пеструю книжку. Муха со вздохом полез в карман и, вытащив оттуда шоколадный батончик, захрустел оберткой.
— Хочешь?
Охранник принял половинку батончика с некоторой опаской. Кто его знает, что тут такое рядом сидит? Очень возможно, что сейчас придет начальник охраны Володарцев и велит гнать москвича взашей или того пуще — цеплять наручники и сдавать в ментовку. А возможно, это сидит будущая «крыша» комбината, и тогда от собственного хамства хлопот не оберешься.
— Слышь, тебя как зовут? — спросил Муха.
— Лешка.
— Ты смотри! И я тоже Лешка. Ты откуда, тезка? Местный?
— Из Неяшева. Городок тут рядом.
— Большой?
— Да не. Два завода и горком.
— И чего заводы? Стоят?
— Один стоит, а другой работает. Пулеметы производит.
— А что, их покупают, пулеметы-то?
— Еще как покупают! Арабы всякие. Там, говорят, рентабельность тысяча процентов.
— А зарплату платят?
— Не-а.
Лешка взгрустнул, запихал в рот остатки батончика и со вздохом произнес:
— Там ваш банк сидит, московский. Ни хрена не платит, отец только тем и кормится, чего вынесет. Тебе, кстати, чего-нибудь такое не нужно?
— А что, например? — уточнил Муха.
— Ну… там не только пулеметы… «ПТУРСы». Пушки авиационные… Можно на заказ чего сделать…
— Подумаем, — сказал Муха и вытащил из кармана кожаной куртки баночку пива. — Хочешь?
Охранник поколебался, потом все-таки сказал:
— Не. У нас с этим строго. После работы — пожалуйста, а на месте — ни-ни.
— Ну и я не буду, — решительно сказал Муха, ставя банку на видное место. — Потом горло промочим, а? У тебя когда смена кончается?
— В восемь. У нас две смены — с восьми до двадцати и с двадцати до восьми…
Он грустно скосил глаза на баночку и вздохнул.
— А это самое, насчет «ПТУРСов»… — протянул Муха, — а с «Зари» у вас тоже все выносят?
— Не-а. Отсюда не выносят. Зачем? Здесь по семь тысяч платят. А вынесешь — выгонят.
— А на этом заводе, который пулеметный, не выгоняют?
— Еще как выгоняют. Они людей сокращают, чуть попался — вон.
— А чего ж крадут?
— А все равно не платят.
Некоторое время собеседники молчали. Муха, безразлично скосив глаза, смотрел на листок, прикрепленный к стене клетушки. На листке было вывешено расписание дежурств. Под двадцать третьим февраля, днем, когда был убит Нетушкин, значились две фамилии: «А. Каголов. М. Чаликов». Под сегодняшней дневной сменой значились те же фамилии. Только «М. Чаликов» был аккуратно перечеркнут, и сверху вписано: «М. Кураев».
— А лаборатория у Нетушкина где была — здесь или в институте?
— А институт, он здесь и есть. Вона, по дорожке пройдешь направо, за пустой цистерной, и там сразу институт. За одной колючкой были… Ой, Леха, у меня отец туточки служил, тут мухи без пропуска не летали, а теперь что? Разбазарили Россию,…
— А в ту ночь, когда Нетушкина убили, он, говорят, допоздна работал? — спросил Муха.
— Он всегда допоздна работал. До полуночи сидел. Когда Санычев поздно сидит, у него водитель всегда под окном ждет. А Нетушкин водителя отпускал.
— И в тот раз отпустил?
— Да.
— А кто же его вез? Охранники?
— Нет, он на вахту позвонил, Мишка трубку снял — он говорит, что сейчас поедет. Ну Мишка водителя вызвал.
Муха про себя отметил, что он угадал точно. «А. Каголов» и был его собеседник Лешка.
— А Мишка сегодня дежурит?
— Не-а. Должен, только не пришел чего-то. Звонил, что болен. Грипп.
Муха добродушно сморгнул. Лешка опять посмотрел на баночку с пивом. Пива очень хотелось, но Лешка мужественно превозмог искушение. Было бы здорово, если б бандит оставил эту банку.
— А что, — спросил Муха, — у вас в городе кто самый крутой?
— Колун, говорят. Я его в телевизоре видел, щупленький такой, и не скажешь, что крестный отец…
— А он к вам не сватался?
— Не, что ты. Наезжали тут какие-то, говорили — от Спиридона. Во, представляешь? Ночью подъехали с бензовозом, окно вышибли и в караулку мазут с водой налили…Ни отмыться, ни вычерпать…
— А вы? — удивился Муха.
— А что мы? У нас всего оружия — два табельных ствола, а эти приехали с автоматами…
— И что?
— А ничего. Поглумились и уехали. А нам субботник пришлось устраивать.
— А чего Спиридон хотел?
Лешка лениво пожал плечами.
— А хрен его знает, чего он хотел. Это к начальству — чего он хотел. Наше дело маленькое — мазут вычерпать…
На широкой лестнице заводоуправления, украшенной бюстом Ленина, появился Валерий Нестеренко.
— Ну, привет, браток, — поднялся Муха, — увидимся вечерком, а? За мной пиво и раки.
Два джипа у ворот согласно заурчали. Лешка смотрел, как широкая спина и бритая башка его добродушного собеседника исчезают за тонированным стеклом. «А че, душевный парень, — подумал Лешка, — не такой, как эти мудаки Спиридоньи… скорее, на колуновских ребят смахивает».
Глава 4
Любезные приглашения начальника областного УВД — это не тот аванс, который можно не уважить, особенно если после восемнадцати часов пребывания в городе на тебе висит труп, и труп при жизни был ментом.
Тарск был город довольно маленький — пятнадцати минут хватило бы, чтобы проехать столицу области насквозь, несмотря на ужасное состояние мостовых и обилие беспорядочно мигающих светофоров. Центр города, входящего в «Золотое кольцо», был довольно-таки ухожен: широкая площадь была вымощена брусчаткой, по правую руку от бывшего обкома стояли реставрированные торговые ряды, а перед ними, на обрывистом берегу речки Тары, вздымались белокупольные своды одной из самых старых российских церквей.
Каменные купеческие особняки на центральной улице города понемногу переходили в деревянные полутораэтажные домишки; когда-то они были двухэтажными, но сейчас весь первый этаж напрочь утоп в земле, и дома стояли, как крепенькие боровички, посматривая на проезжие машины перекосившимися крошечными окошками, за которыми виднелась неизбежная герань, жадно тянущая к солнцу бледно-зеленые веточки.
За деревянными домишками начинался новый центр — административные здания брежневской постройки, панельные пятиэтажки, и за ними — бетонные заборы немногочисленных заводов, старавшихся в основном на нужды оборонки и большею частью давно передохших.
Сазан невесело размышлял. Объяснение Санычева было похоже на правду. Как только ментовка увидела, что областной руководитель больше не корешится с заводом, она решила, что это хороший повод поставить завод на бабки. А как только Спиридон увидел, что Тарский химфармкомбинат остался без «крыши», он, в свою очередь, стал навязываться с услугами.
И все же — почему губернатор разругался с заводом? Решил, что завод должен заносить больше, чем он заносит сейчас? Или Санычев нахамил, сказал по пьянке что-нибудь типа: «В этой области все решаю я». Или дело просто в 17 августа — дате, после которой крепенький середнячок превратился в перспективного и самого крутого в области экспортера и стал вызывать у губернатора неконтролируемое слюноотделение?
Областное управление внутренних дел располагалось на узенькой улочке неподалеку от рынка. Около обшарпанного подъезда стояли два растрепанных «козла», да еще один «жигуль», готовившийся отдать богу душу, торчал, заехав колесом прямо на топкий газон, и чей-то обтянутый джинсами милицейский зад обреченно ковырялся в моторе.
У самого крыльца, подзагородив вход, стояла мощная вишневая «вольво», — машинка, судя по всему, принадлежала самому Молодарчуку или кому-то из его замов. Трое ментов курили на лавочке. При виде подъехавших джипов с московскими номерами они немедленно оживились, повернулись, как по команде, и уставились на высыпавших из них крепких парней. Валерий знаком велел своим ребятам оставаться у тачек и вошел внутрь.
