Красный Герцог (СИ) - Хохлов Владислав

Сколько бы ни проходило дней, ничего не менялось. Каждый день походил на предыдущий, пока однажды на пороге дома не появились гости. Это были они, — люди в черных одеждах; вестники несчастья, что забрали Людвига. Это было ранее утро, когда Анна спала, а гостей встретили Генрих и Петра.

— У нас тревожные вести о вашем муже, — осторожно говорил один из них, внимательно разглядывая реакцию жены и сына.

— С прискорбием сообщаю, что его взяли в плен и держат в концентрационном лагере, как военнопленного. — Продолжал он свою заученную речь.

Фигура в черном попивала гостеприимно приготовленный чай, без каких-либо эмоций, выражающих сожаление и сочувствие. Его коллега сидел рядом и молча смотрел в окно, словно происходящее было ему не интересно.

Самый говорливый говорил о том, что Людвиг не вернулся с разведки. Через день его посчитали дезертиром, пока не получили донесение от шпиона о наличии новых поступлений в лагеря военнопленных, где и заметили их потерявшегося солдата. Военные не собирались отбивать своих сослуживцев, так-как у них не было на это человеческих ресурсов. Поэтому они прибыли с рекомендацией похоронить семьянина и не ждать его возвращения с фронта.

— Похоронить? Вы сказали, что его взяли в плен! Нам нужно подождать, когда его отпустят или вы возьмёте всё в свои руки?! — Генриха разозлила новость и тон гостя, когда тот говорил о заточении Людвига.

— Ты ничего не знаешь о войне, мальчик, — мы ведём борьбу с дикарями, с животными! Им только в радость страдания и кровопролитие. — Гость демонстративно стучал кулаком по столу, показывая всем, насколько его злит одна лишь мысль об этих «дикарях».

— Почему вы не хотите отбить их? Разве вам не важны солдаты?! А как же ценность человеческих жизней?

— Юноша, ты многого еще не понимаешь. Для таких «трюков» нужны солдаты, которых у нас всё меньше и меньше, — добавил тот, что до последнего пытался не обращать внимание на окружающий его шум. Его будто задели слова Генриха.

— Если у вас мало солдат, вербуйте новых! — злобно проговорил Генрих. Всё его лицо окрасилось цветом крови и гнева. Его всего трясло.

Первый, что начал говорить про Людвига встал и кинул на стол папку, которая прокатилась по деревянному покрытию и остановилась перед Генрихом. На лице этого гостя на мгновение появилась какая-то хищная и самодовольная улыбка, словно он только этого и ожидал.

— Тебе недавно исполнилось семнадцать, и ты можешь сам принять участие в военных действиях, как доброволец, — сказал он. Своими действиями он хотел поставить Генриха на место, и ему это удалось. Взволнованный юноша был в ступоре и не знал, что сделать, что ответить.

— Какое вы имеете право забирать моего ребёнка, сразу после того, как забрали мужа?! — не сдержав слёзы выкрикнула Петра.

— Ложь! Мы никого не забираем и, тем более, никого не пытаемся вынудить. Добровольное решение граждан Германии свято.

— Мой коллега прав, уважаемая. Ваш сын полноценно попадает под критерий предоставления добровольного несения воинской службы, и, как все граждане, имеет возможность как согласиться, так и отказаться.

Сверля слишком наглого гостя и его пунктуального коллегу, Петра села назад за стол. Она посмотрела на своего сына, надеясь хоть как-то повлиять на него, намекнуть на правильный выбор, но тот всё молчал и пристально рассматривал документы, что лежали перед ним.

— Я хочу, чтобы отец оказался дома… Я стану добровольцем для того, чтобы вернуть его. — Генрих наконец дал ответ людям, что его ожидали. Он поднял на них взгляд, и хотел показать свою непоколебимость.

— Пока документы не подписаны, это только пустые слова.

Генрих открыл бежевую папку, что находилась перед ним: там был контракт о прохождении добровольной службы. Пункты о выполнении приказов, наличие правил и требований, а также пустые поля для ввода данных рекрута. Генрих начал расписываться в документах, не замечая того, как мать пыталась его отговорить. Он не слышал её, полностью погрузившись в заполнение бумаг. Мысли его были только о том, как он вернёт отца домой, и всё встанет на круги своя.

Отдав документы офицерам, ему дали добро, и он начал собирать свои вещи. Выходя из комнаты, он заметил, что Анна стояла в дверном проеме. Она протирала глаза и недоумевала, почему её брат куда-то собирается в такую рань. (На часах был почти полдень, и Генрих хотел, чтобы Анна отдохнула.) Генрих подошел к ней и обнимая сказал, что вернёт отца и что всё будет, как раньше.

— Это надолго? — Анна испугалась того, что они с матерью могут остаться совершенно одни.

— Ты даже не заметишь моего отсутствия. Уже скоро мы вернёмся. — Говоря это, Генрих улыбнулся, и девочка улыбнулась в ответ, подхватив этот кроткий, радостный настрой.

Спустившись на первый этаж, Генрих увидел, как ещё сильнее поникшая мать о чем-то спорила с гостями. Она замолчала, когда услышала скрип верхней ступени лестницы. Ей так же хорошо был знаком этот звук, как и всем жильцам этого дома. Генрих подошел к военным и повернулся к матери.

— Мама, я обязательно верну отца, и всё будет, как раньше. — Генриху было грустно видеть мать в таком ужасном состоянии, но он старался не подавать виду, и продолжал улыбаться. У него едва хватало сил, чтобы самому не расплакаться.

Почти сразу щеку Генриха поразил жгучий огонь. Он ощутил на себе прикосновение матери, которое впервые отдалось болью и раздражением на коже. Петра дала своему сыну пощечину, пытаясь вывести его из состояния аффекта, в который его ввели незнакомцы. Ей ничего другого не оставалось, — слова не помогали, и она уже ничего не могла поделать.

— Не злись, мама, я обязательно всё исправлю… — не сдерживая слез и смотря любящими глазами, сказал Генрих. Он не хотел бросать семью, но больше всего он хотел, чтобы всё вернулось назад.

Покидая свой дом, он надеялся, что совсем скоро опять окажется здесь. Он сел в ту самую машину, в которой когда-то был и его отец. Мягкое сиденье позади водителя было удобным и позволяло расслабиться. Генрих и ранее покидал дом, но сейчас он это делает не на пару часов; он не едет покупать сестре платье, не едет на рынок — он едет на войну.

Весь путь казался каким-то непрекращающимся полотном красок: все деревья и поля сливались в единую серую картину, это всё начинало давить на Генриха, не давая ему передохнуть от собственных мыслей. Только после того, как за окном появились первые городские постройки и вид картины изменился, юноша был выгнан из своих мыслей.

Проезжая через город, машина остановилась у незнакомого для Генриха здания, что было окружено высокими стенами и колючей проволокой. Тогда, один из незнакомцев — тот, что был самым молчаливым — покинул машину и прошел через контрольно-пропускной пункт, показав какой-то документ солдату у двери. Оставшись один на один с другим военным, Генриху стало не по себе. Он не знал даже имен этих людей. Также загадкой для него было то, куда его везут.

— А я говорил Диди, что надо искать болтливого, чтоб в дороге не было скучно… Не волнуйся, сейчас он отнесёт твои документы в штаб, где ты уже будешь числиться как солдат нашей славной армии. Рекрут? Новобранец? Кому это надо?! Пустая трата времени и сил! Знал бы ты, какой ужас бушует на передовой… Сейчас мы поедем в военный госпиталь, где проверят твоё здоровье и снимут мерки для одежды. Если всё нормально, то тебя отправят в Керхёф — лучшее место. Меня, кстати, Манфрэдом звать. Рад знакомству, Генрих. — Фигура с переднего сидения резко повернулась к Генриху и протянула руку ладонью вниз.

Генрих принял этот жест доброй воли, что понравилось Манфрэду, и он широко улыбнулся.

— И когда меня отправят на фронт? — поинтересовался юноша.

— В лучшем случае, ты уже послезавтра будешь отправлен в лагерь, где базируются наши силы. Там тебя обучат всему, что надо. В общей сложности через неделю ты будешь готов к настоящему сражению.

— Неделю? Я не могу ждать так долго! Чем раньше я займусь его освобождением, тем лучше!