Александр Белов - Тень победы
Белов с Лайзой рассмеялись, поблагодарили молодого человека и пошли вперед, придерживаясь тропы, указанной в карте. К счастью, в парке все было организовано на славу; через каждые сто-двести метров стоял указатель, через каждый километр — будка экстренной связи. За шесть часов ходьбы им дважды попался конный смотритель парка и один раз — пеший. Во всех трех случаях смотрители приподнимали смешную форменную шляпу и вежливо интересовались, не могут ли они чем-нибудь помочь.
В полдень Белов с Лайзой устроили привал. Сначала они подкрепились сэндвичами с тунцом, полчаса отдохнули и снова двинулись к хижине. Солнце стремительно катилось к горизонту, задевая верхушки могучих деревьев, синевших вдали. Немного севернее к небу поднимался выпуклый горб, поросший странной растительностью, имевшей коричневато-рыжий оттенок.
— Это и есть пик Друидов, — пояснил Белов. — Пик Друидов — более позднее американское название, но суть оно передает верно. Для индейцев это место было священным. Посещать его разрешалось только вождям и шаманам, посторонним вход был воспрещен. Там, разложив огромные костры, чей дым, подобно столбам, подпирал высокое небо, они беседовали с духами Великих Воинов, ушедших в иной мир. Спрашивали у них совета и просили поделиться силой. Вот так.
Лайза догадывалась, что в отношении Саши к древним жрецам есть что-то очень личное. Она судила об этом по татуировке на плече: у него был выколот кельтский крест, но допытываться не стала, только поинтересовалась, пойдут ли они туда.
— Конечно, — ответил Белов, — мы же друиды. Раньше я был воином, а теперь — посредник между нижним и верхним миром.
Лайза ничего не поняла из того, что он сказал, но уточнять не хотелось. Усталость не располагает к откровенным беседам. Поэтому она просто спросила:
— А я? Тоже — посредник?
— Ты — моя женщина, — не задумываясь, ответил Белов. — Разве этого не достаточно?
— Мне вполне достаточно, — сказала Лайза.
— Думаю, что и обоим мирам — тоже…
Белов замер, вглядываясь в даль. Над пиком курилась легкая дымка, и от этого казалось, будто он — живой. Не застывшая каменная глыба, а спина гигантского, невиданного медведя, изготовившегося к прыжку
На следующее утро, почти с рассветом, Белов, как и обещал, поднял Лайзу и, не обращая внимания на ее вялые протесты, потащил к пику Друидов. Первое, что произвело неизгладимое впечатление на Лайзу, — это совершенно особая тишина. Абсолютная, космическая…. Ее страшно было нарушать, и они шли молча несколько часов подряд. Казалось, даже сухие ветки не хрустели у них под ногами — просто беззвучно разламывались, и все. Саша ушел вперед, а девушка замешкалась, разглядывая неимоверно красивый ландшафт.
Толстые корявые стволы низких деревьев напоминали причудливые фигурки карликов, застывших в позах страдания. Здесь не было зелени; вся хвоя на деревьях имела коричневато-рыжий оттенок. Кроме того, Лайзе показалось, что земля под ногами какая-то подозрительно горячая. Она остановилась, потрогала почву рукой и вскрикнула. Белов тут же среагировал на ее голос и бегом вернулся к ней.
— Что случилось?
— Саша! Она… горячая, — испуганно пожаловалась Лайза, указывая себе под ноги.
На Белова это открытие не произвело никакого впечатления. Он принялся ей втолковывать, что так и должно быть. Иеллоустон — место повышенной вулканической активности. Точнее, все действующие вулканы давно потухли, но магма все еще подступает к коре достаточно близко, Магма — это многие тысячи градусов. Оттого и земля нагревается. Оттого и гейзеры бьют. Это как чайник со свистком. Огонь — магма — нагревает воду, вода закипает, превращается в пар и ищет выхода. Потом — мощным потоком извергается наружу. Затем подземные пустоты постепенно наполняются новой водой, и все повторяется заново. Поэтому гейзеры извергаются циклично. По ним можно часы проверять.
— У тебя, кстати, голова не кружится? — заботливо спросил он.
Лайза прислушалась к своим ощущениям и сказала, что пока нет, все в порядке.
— Если почувствуешь что-то не то, сразу скажи. Из трещин в земле могут выходить вулканические газы.
— Саша… — встревожилась Лайза. — Может, не пойдем на пик?
Белов, к ее удивлению, не стал спорить, наоборот, сразу предложил вернуться в хижину.
А потом я поднимусь сюда один, хорошо? — он вопросительно посмотрел на нее.
Его упрямство вызвало в Лайзе раздражение и что-то вроде ревности. Значит, он может обойтись без нее? Она ему уже не нужна? Она почувствовала, что сама потихоньку превращается в гейзер. «Как он сказал? Чайник со свистком? Похоже, я сейчас начну свистеть!»
— Саша! Это обязательно? Ну, вот это все. Доказывать кому-то, что тебе наплевать на риск и опасность… Лезть на какой-то пик… Тебе не кажется, что в этом — чересчур много мальчишеского?
Белов задумался — на этот раз надолго. Они стояли и смотрели на фантастический, словно перенесенный сюда с другой планеты, пейзаж: залитые ярким светом желто-серые, с вкраплениями коричневого и оранжевого, скалы самых причудливых форм на фоне интенсивно голубого неба.
— Видишь ли, лучик мой, — наконец сказал он. — Жизнь, конечно, сложная штука. Но она, как ни крути, состоит из очень простых ответов на сложные вопросы. И, в конечном счете, все сводится к простому выбору: да или нет? Любишь или не любишь? Боишься или не боишься? Можешь или не можешь? Все очень конкретно, если ты, вместо того, чтобы философствовать и распускать нюни, умеешь принимать решения и действовать. Ты согласна?
— Мне наоборот кажется, что это на грани безрассудства, — не унималась Лайза. — Ради чего мы сейчас так рискуем?
Саша начала доставать эта ситуация. Может, спеть ей «Скалолазку» Высоцкого: «Я спросил тебя, зачем идете в горы вы?» Затем что горы — это преодоление своей слабости, это реперные точки, с которых видна вся мелочность и приземленность нашей повседневной жизни. Потому что это гормоны удовольствия, которые ты вырабатываешь сам, а не получаешь в виде наркоты или алкоголя. Он расстроился: если Лайзе надо что-то объяснять, значит, она от этого не ловит кайфа. Тогда не о чем говорить, есть другие темы для беседы, общие, где им есть что обсуждать.
— Мы сейчас решаем простой вопрос: можем ли мы подняться вдвоем на пик или нет? Ты права, я не могу рисковать тобой. Поэтому давай вернемся.
— А завтра ты пойдешь сюда один?
Белов в ответ только кивнул. Лайза тоже замолчала и ушла в себя. Это длилось около минуты. Все это время они не двигались с места. Саша вдруг подумал, что они достигли точки возврата. Если Лайза сейчас решит вернуться, у них ничего не получится и придется расстаться. Не сегодня, так завтра, но навсегда. А ведь не хотелось бы. Почему же она молчит? Наконец он не выдержал и спросил:
— Ну? О чем ты думаешь?
— Я решаю простой вопрос, — в тон ему ответила Лайза.
— Какой?
— Отпустить тебя одного или идти вместе.
— И что ты решила?
— Попробуй догадаться. — Лайза повернулась и зашагала вверх по узкой извилистой тропинке, с трудом умещавшейся на самом краю пропасти.
Белов почувствовал такое облегчение, будто внезапно перешел в состояние невесомости: в несколько прыжков он догнал Лайзу и положил ей руки на пояс. Она остановилась.
— Я рад, что ты поступила именно так, — сказал Саша, разворачивая ее к себе.
— Я твоя скво, — без всякой позы ответила Лайза, — а ты мой вождь — Белый Медведь. Разве это не прекрасно?
Этот тяжелый для обоих разговор завершился поцелуем примирения. Они сделали очередной шаг друг к другу и стали еще ближе…
Лайза не пожалела, что поднялась на пик: вид отсюда открывался ни с чем не сравнимый. Она испытала одно из самых сильных потрясений в своей жизни. Это было состояние эйфории и благодарности Саше зато, что он настоял на своем и поднял ее над землей. Наверное, нечто подобное испытал Иисус, когда дьявол в пустыне открыл перед ним все дали и царства земные. Только здесь, в горах, было одно царство — дикой природы, а Саша не искушал, а делился, с ней радостью единения..
Лайзе показалось, что у нее выросли крылья, захотелось подойти к краю пропасти, броситься вниз. Это было ощущение, что они одни во всей вселенной. И вся мощь космоса проходит через них, питая планету и заставляя ее крутиться быстрее. Все тело наполнилось легкостью и силой. Лайза едва сдерживала себя, чтобы не закричать от радости и счастья, а потом решила, что стесняться некого. И она запела первую пришедшую в голову песню — негритянскую, в стиле спиритчуел, но, взглянув на Сашу, увидела, что он хмурится.
— В чем дело, Белый Медведь? — спросила она, прекратив петь. — Я слишком громко кричу? Или не попадаю в тональность?
Белов покачал головой.
— Нет, ты тут ни при чем.
— А что случилось?
