Джек Хиггинс - День расплаты
— Вас сменить?
— Не надо. Можно включить авторулевого.
Я проверил курс, изменил его на румб вправо и зафиксировал руль. Когда я обернулся за сандвичем, то увидел, что она, слегка нахмурясь, внимательно наблюдает за мной.
— Знаете, я никак не могу понять вас, Воген. Ни на минуту.
— Отчего же?
Она закурила и задумчиво посмотрела наружу, в темноту.
— Зверь Селенгара — это ведь про вас?
— Мой звездный час, — сказал я. — Ни один голливудский актер лучше не сыграл бы.
А это снова рассердило ее.
— Бога ради, вы не можете хоть раз быть серьезным?
— Ну хорошо, только сохраняйте спокойствие. Что вы хотите знать? Кровавые детали?
— Только одну правду, независимо от того, насколько она неприятна.
— Только правду? — переспросил я и почувствовал, что у меня в горле сразу же пересохло.
Я быстро глотнул кофе, которое обожгло рот, и поставил кружку снова на столик для карт.
— Ну хорошо, сами напросились.
Я сел на поворотное кресло, отключил автоматику и снова взял в руки штурвал.
— В Борнео вокруг Кота-Бару была территория, которая полностью контролировалась террористами в 1963 году, и большинство из них были проникшие туда китайские коммунисты, а не местные люди. Они терроризировали весь регион. Сжигали целые деревни, вынуждали местных людей, даяков, помогать им, зверски вырезая каждого второго мужчину и женщину в захваченных ими деревнях, чтобы напугать остальных.
— И они заставили вас делать тоже что-то в этом роде?
— Считалось, что я эксперт в такого рода делах, они дали мне команду, состоявшую из даяков-разведчиков, и приказали очистить эту конюшню и не возвращаться, пока я не сделаю это.
— Это был прямой приказ?
— Не на бумаге и не в таких выражениях. Нам поначалу не очень-то везло. Они сожгли еще две или три деревни, а в одном случае они предварительно согнали в большой общественный дом более пятидесяти мужчин, женщин и детей. Наконец, они сожгли миссию в Кота-Бару, изнасиловали, а потом убили четырех монахинь и восемнадцать молодых девочек. Короче, дело зашло слишком далеко.
— Ну и что же вы сделали?
— Мне повезло. Информатор донес, что китайский торговец в Селенгаре по имени Ху Ли — коммунистический агент. Я арестовал его и, когда он отказался говорить, отдал его даякам.
На ее лице не отразилось ужаса, голос был совершенно спокойным, когда она спросила:
— Для того, чтобы пытать его?
— У даяков это получается убедительно. Не прошло и двух часов, как он сказал, где скрывается группа, которую я преследовал.
— И вы их взяли?
— В конце концов да. Они разбились на две кучки, но это им не помогло.
— Говорят, что вы расстреляли пленных?
— Только во время преследования второй группы. Пленные сковывали мое движение.
— Я понимаю. — Она кивнула с отрешенным выражением лица. — А мистер Ху Ли?
— Застрелен при попытке к бегству.
— И вы думаете, я поверю?
Я рассмеялся, ничуть не обидевшись:
— Но это так. И вся ирония состоит в том, что я совсем было собрался доставить его на побережье, чтобы он предстал перед судом, но как раз в ту ночь, когда мы собирались двинуться в путь, он попытался сбежать.
Наступило короткое молчание. Я открыл окно и с наслаждением вдохнул свежий морской воздух.
— Поймите, я сделал с ним то, что он сделал бы со мной. Цель терроризма — устрашать, это любимое выражение Майкла Кол-линза, но первым сказал это Ленин, и эти слова написаны на первых страницах всех коммунистических руководств по ведению борьбы. Бороться с огнем можно только с помощью огня.
— И вы разрушили свою жизнь, — сказала она с какими-то странными, злыми и неспокойными нотками в голосе. — Вы дурак, вы же все погубили. Карьеру, репутацию — ради чего?
— Я сделал то, что должно. Малайя, Кения, Кипр, Аден. Я это видел и не мог больше выносить, что невинных людей убивали, оправдывая убийства именем революции. Когда я закончил то дело, в Кота-Бару больше не было ночных ужасов. И никто больше не истязал молодых девочек. Ей-богу, когда-нибудь мне это зачтется. — Я сам удивился, что мой голос звучит прочувствованно, а руки дрожат. Поднялся и подтолкнул ее вперед: — Вы хотели взять штурвал. Вот он. Держитесь на курсе и разбудите меня в три часа. Или как только погода изменится.
Она схватила меня за рукав:
— Я очень сожалею, Воген. В самом деле.
И я сказал: «Ты уже давно живешь на свете, все прошел и все познал».
Может, я говорил все это про себя, когда спускался по трапу. Если повторять много раз, то когда-нибудь поверишь.
* * *Я поспал на одном из диванчиков в салоне, и, когда проснулся, было уже почти три часа. Бинни громко храпел в кормовой каюте. Я заглянул туда и увидел, что он пластом лежит на спине, с расстегнутым воротником и распущенным галстуком. Рот его был приоткрыт. Я оставил его в этом положении и пошел к трапу.
Море по-прежнему было бурным, и, когда я вышел на качающуюся палубу и открыл дверь в рубку, мне прямо в лицо угодила струя холодной воды. Нора Мэрфи стояла за штурвалом, в свете лампочки компаса ее лицо казалось совсем бесплотным.
— Как дела? — спросил я.
— Отлично. Только за последние полчаса волнение будто бы усилилось.
Я выглянул наружу.
— Похоже, погода становится хуже, как часто бывает перед улучшением. Я стану за штурвал.
Она пропустила меня, и когда мы протискивались, чтобы разойтись, ее тело близко коснулось моего.
— Думаю, что теперь не смогу заснуть, даже если бы очень захотела.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда вскипятите чаю и возвращайтесь. Здесь могут случиться интересные вещи. И проверьте по радио прогноз погоды.
Я увеличил скорость, стараясь уйти от восточных шквалов, но волны становились все круче, и «Кетлин» сильно раскачивало с борта на борт. Видимость была ужасная, полная тьма окутывала все кругом, если не считать легкого свечения моря. Нора Мэрфи, казалось, не спешила, вернувшись, принесла еще сандвичей с беконом и чаю.
— Прогноз не так уж плох, — сказала она. — Ветер стихает, временами дождевые шквалы.
— Что еще?
— Местами перед рассветом туман, но, по-моему, не о чем беспокоиться.
Я взял сандвич.
— Как там парень, жив?
Я понял, что ей не понравился вопрос, но она сдержалась и передала мне кружку с чаем.
— Он сейчас сидит в салоне. Я дала ему чаю, кое с чем. Он будет в полном порядке.
— Будем надеяться. Он может понадобиться.
Она ответила:
— Позвольте мне рассказать вам кое-что о Бинни Галлахере, майор Воген. Во время восстания в Белфасте в августе 1969 года оранжистские формирования под руководством спецотрядов "В" могли бы до основания сжечь Фоллс-роуд и выгнать оттуда всех жителей-католиков или даже сделать что-нибудь похуже. Это было предотвращено горсткой людей, которые вышли на улицы под руководством самого Майкла Корка.
— Снова этот Коротышка? Бинни был одним из его людей?
— Вас это удивляет?
— Конечно. Они сделали хорошую работу в ту ночь. Проявили большую хитрость, как сказала бы моя матушка. Бинни был одним из них. Ему тогда едва стукнуло шестнадцать лет.
— Он был там у своей тетушки. Она дала ему старый револьвер, военный сувенир покойного мужа, и Бинни отправился на поиски Коротышки. Нашел и сражался плечом к плечу с ним во время той ужасной ночи. С тех пор он стал его тенью. Самым доверенным адъютантом.
— Что объясняет, почему он так охраняет племянницу великого человека.
Она прикурила пару сигарет и передала одну мне.
— Как могло случиться, что американка ввязалась во все это дело? — спросил я.
— Все довольно просто. Мой отец в общей сложности отсидел в английских тюрьмах семнадцать лет. Мне было тринадцать, когда его отпустили в последний раз, и он эмигрировал в Штаты к моему дяде Майклу. Новая жизнь, так мы думали. Но было слишком поздно для отца. Он болел, когда его освободили, и умер через три года.
— И вы так и не простили их?
— Простить их означало бы предать отца.
— И вы решили продолжить его дело?
— Мы имеем право быть свободными, — заявила она. — Люди Ольстера слишком долго отказывались от своей государственности.
Это звучало как плохо написанный политический памфлет, а может, и на самом деле было таковым. Я возразил:
— Посмотрите: все, что случилось в августе шестьдесят девятого, было очень скверно, поэтому туда и ввели армию. Чтобы защитить католическое меньшинство, пока не будут сделаны необходимые политические изменения. Все это работало, пока ИРА снова не принялась за свои старые штучки.
— Представляю, что подумал бы ваш дядюшка, если бы услышал такое!
— Добрый старый школьный учитель из Страдбелла? Герой, перед которым преклоняется Бинни? Тот самый, который ни за что не хотел, чтобы пострадали дети? Его попросту не существует. Это миф. Ни один революционный вожак не может действовать подобным образом, если он предполагает выжить.
