Андрей Молчанов - Главное управление
– Какой вопрос? – спросил я недрогнувшим голосом.
– К нему в аппарат утверждают некоего Федяевского, – как по-писаному продолжил он. – Николай Иванович в курсе, но… Есть, короче, доброжелатели, сеются сомнения всякие, а Федяевский – мужик стоящий и крепко в дальнейшем поможет. Нам поможет! – добавил глубокомысленно. И указал пальцем мне в грудь со значением, а после перевел его на себя. – Это я тебе отвечаю.
Такая его доверительность и прямолинейность, как я сразу же уяснил, предусматривала ответ, исключавший всякую обтекаемость формы и лукавства в содержании. И даже неверный тон ответа означал начальственное разочарование в моей персоне и дальнейший карьерный провал.
Я спокойно отхлебнул чай. Поставил чашку на место. Произнес сухо и веско:
– Сделаю, что смогу.
– Когда? – Он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда многоопытного, неотступного, как росомаха, хищника. Такие и выбиваются в милицейские генералы из самых жестких и сообразительных оперов, неутомимых и властных стратегов, без оглядки шагающих по трупам.
– Сегодня.
– Хмм… – Он озадаченно дернул бровью. – Ну, что же… Дерзай. Если какие вопросы, вот карточка, тут мой мобильный. И не стесняйся называть меня Владимиром Иосифовичем, имя у меня такое…
Это была уже высшая степень доверия. Номер мобильного телефона шефа знали единицы из непосредственно и близко к нему приближенных.
Я вышел из кабинета со звоном в ушах. И видимо, с таким мрачным выражением физиономии, что мыслишки шестерок мгновенно сбились с ориентации, растеклись в стороны слепым разбродом, как ручей, перегороженный брякнувшейся на него бетонной плитой. Но конечно же, ни вопроса, ни намека. Маскообразные физиономии прожженных аппаратчиков. Должностные лики. Шкатулки с дутыми секретами. Говорящие статуи, часть декора приемной.
Из служебного сортира я незамедлительно позвонил Юре в Америку. Сортир, как мне говорили, прослушивался службой собственной безопасности, поскольку совмещал в себе курилку и, соответственно, место праздных бесед. Однако говорил я иносказательно, не обозначая ни имен, ни должностей фигурировавших в моей грядущей катастрофе лиц. Разве, на минуту отлучившись в коридор, назвал полушепотом фамилию соискателя Федяевского.
Юра отмежевываться от моих проблем не стал, хотя и всерьез озаботился весомостью поставленной передо мной задачи. А потом сказал:
– Хрен с ним, поговорю с дядей. Скажу, коли меня сюда благодаря ему занесло, пусть поможет, чтобы не вынесло. Край, скажу, выручи.
Я выслушивал его, тупо изучая висевший над писсуаром листок с отпечатанным текстом, озаглавленным как «Рекомендация по использованию писсуаров».
«Для тех… которые вышли из леса или спустились с гор» – так начинался текст, а дальше следовала приписка местных остряков:
«Или для тех, кто написал эту рекомендацию».
«Не рекомендуется бросать в писсуары окурки от сигарет и папирос».
Приписка:
«Косяков. Их потом чертовски трудно раскуривать».
«Обертки от конфет и жевательной резинки».
Рукописные добавления:
«Использованные кондомы и упаковки от них.
Агентурные сообщения и записки».
«Настоятельно рекомендуется справлять в писсуары только естественные надобности».
Стеб:
«А именно: мыть ноги, голову, подмываться и даже писать!»
Постскриптум шариковой ручкой:
«После отстоя пены нажать на белую кнопку. Ждать результата необязательно».
Ответный звонок Юры застал меня по дороге к дому.
– Обещал буквально сегодня… – запыхавшимся голосом сообщил Юра. – Еле прорвался к нему через помощника, гадюку непробиваемую… Так что надейся. И меня информируй. Я такие истории страсть как люблю.
Последняя его реплика сподобила меня на нервный смешок.
Рабочий день закончился, я нырнул в переполненное метро и покатил к дому. В вагоне уселся рядом с каким-то типом, от которого явственно тянуло алкоголем. Напротив веселилась компания молодых парней в распахнутых куртках и в драных джинсах – весело гогоча и пихая друг друга в бока. Компания была вызывающе шумной, но явно беззлобной.
Поддатый гражданин взирал на попутчиков с консервативной неприязнью армейского старшины, хотя ребята никого не трогали и нецензурной лексикой не злоупотребляли. Однако их раскованные манеры поведения и небрежность в одежде явно угнетали ретрограда, и в какой-то момент он рывком поднялся с места, предъявив на обозрение публике краснокожую ксиву.
– Документы! – произнес зловеще, напустив свинца во взор и вырастая до вагонного потолка перед смятенными весельчаками.
Я сразу же скучно уяснил себе суть этого пьяного куража тупого «земельного» мента, упивающегося своей начальственной спесью.
Находившаяся поблизости публика смиренно опустила глазки долу. Связываться с взъерепенившимся мусором никто не хотел. А мне к горлу подкатила веселая злоба. Ведь и я еще недавно не посмел бы и пикнуть, и вышел бы поникшей овцой из вагона, и мучился бы потом в сознании своего бессилия утихомирить вот такую сволочь с номерным документиком…
На лицах ребят проступил недоуменный испуг.
Поезд между тем тормозил на станции «Площадь революции», где в вечном подземном покое, среди багрового мрамора аркад обретались бронзовые изваяния самоотверженных рабочих, солдат и колхозников. Обманутых вкладчиков в дело построения коммунизма.
Бдительного мента со свистком во рту среди статуй не было, в героическом срезе эпохи данный образ отсутствовал.
Я привстал с места, бесцеремонно потянул нетрезвого блюстителя за рукав и сунул в его удивленно обернувшуюся ко мне рожу свою министерскую ксиву. Сказал твердо, цементируя слово к слову презрением и силой:
– Пшел вон, кретин пьяный, или завтра погоны на стельки пустишь!
Узрев в моем удостоверении формулировку «референт заместителя министра», страж порядка мгновенно скукожился, растерял начальственную стать и рыпнулся к выходу. Но уже за стеклом захлопнувшихся дверей я узрел его прощальный взор, обращенный ко мне. Взор был в состоянии расплавить вольфрам. Но я легко и радостно его выдержал. Впервые я урезонил сволочь с милицейскими полномочиями, дал пинка зарвавшейся держиморде, каким, впрочем, несть числа, и впрок ли им такие уроки – вопрос. Сколько раз я сталкивался с этими урками в погонах, у которых вместо ножа, приставленного к боку, имелась вежливая формулировочка: мол, гражданин, пройдемте для выяснения вашей наличности…
Домой, однако, шел гордый, в превосходном расположении духа.
Поднялся на свой этаж, вышел из лифта, с брезгливым негодованием втянув в ноздри смрад родного подъезда: смесь хлорки и теплого, приторно-резкого запашка от испарившийся за батареями мочи случайных, по нужде, пришельцев.
Аммиачно-оранжерейная атмосфера планеты Венера.
Едва вставил ключ в замочную скважину, уловил какое-то движение у себя за спиной, но прежде чем осознал зловещую суть его, был прочно прижат к дверному полотну напавшими на меня неизвестными громилами, чья весовая категория на порядок превышала возможность отпора с моей стороны.
Я попытался дернуться, отрывая прилипшую к холодному и шершавому дерматину обивки щеку, и мысли понеслись вскачь: «Вычислили! Арест, наручники, кончена история!» – но в следующий миг на горло мне морозно и колко легла отточенная сталь ножа, и сипловатый голосок нашептал:
– Тихо, дурик! Дверцу растворяй и – вперед, не доводи до греха…
И я, с некоторым облегчением уяснив, что дело пахнет квартирным разбоем и как-нибудь вывернемся, послушно открыл дверь, после чего был выпихнут в полумрак прихожей. Следом завалились еще четверо, направляющими тычками сопроводив меня в гостиную и повелев сесть в кресло. Подвинув стул, напротив меня разместился лысый, с шишковатым черепом тип в длинном, едва ли не до пят, кашемировом пальто. Рожа у типа была зловещей, а черные, навыкате глаза блестели злобным сарказмом.
– Ну что, Юра, думал, все с рук сойдет? – изрек он, оскалив мелкие, желтоватые зубы.
Я ошибся с версией разбоя: окружившие меня типажи замерли выжидательно и посягать на целостность моего имущества явно не спешили. То есть ко мне заявились стандартные братки с целью неясных пока разбирательств.
– Да, я Юра, – сказал я по возможности твердым голосом. – Будем знакомы, поскольку вижу вас впервые.
– Так это ж не он, – прозвучала внезапно вялая реплика из-за моей спины.
Главарь бандитов, нахохлившись, как старая ворона в своем пальто с распахнутыми отворотами-крыльями, повел настороженный взор в сторону подавшего голос соратника.
– Как это? – спросил, невольно поперхнувшись и коротко, недоуменно кашлянув.
