Стивен Хантер - «...И ад следовал за ним»
— Черт возьми, Эрл, скажи только слово, и я пойду до конца и перебью всех, кто остался, — сказал Чарли. — У меня сегодня великий праздник, и я не хочу, чтобы он кончался.
Эрл понял, что, если он не остановит стариков, болтовня будет продолжаться до бесконечности.
— Так, а теперь слушайте меня. Осталось сделать последнее, черт побери. Мы открываем ворота, вычищаем колонию, открываем бараки и отходим в сторону, и пусть чернокожие бегут к свободе. После чего мы сожжем то, что останется.
— Предположим, найдутся старики, которые не захотят уходить. Старики бывают страшно упрямыми в таких вопросах.
— В таком случае пусть всем займутся молодые. Другого пути нет. А теперь пошли, нам еще предстоит порядком погорбатиться. Как бы весело ни было, такие заседания устраивать нельзя. Не успеете опомниться, как Чарли начнет обносить всех стаканчиком.
— Я не захватил с собой бутылку, Эрл. Правда, у меня есть отличная фляжка. Кто-нибудь желает глотнуть бурбон с лимонадом?
— Потом, когда мы будем лететь домой.
— К этому времени у меня больше ничего не останется, — предупредил Чарли.
— Эрл, — воскликнул Джек, — присматривай за этим болваном Оди. Он так и нарывается на пулю!
— Ха, ничего подобного!
— Малыш, соблюдай дисциплину. Это приказ. А вы, старые болваны, слушайте. Это не кино. Двигайтесь медленно, держитесь в тени, цепочкой. Будьте друг у друга на виду. Стреляйте во все, что движется, а вопросы задавайте потом. Пригибайтесь, перебегайте от укрытия к укрытию. Впрочем, вы и сами все знаете. А ты, Салли, оставайся с Джеком.
— Черта с два я с ним останусь. Джеку я не нужна. Зато, может быть, понадоблюсь кому-нибудь из чернокожих.
— Ты что, решительно настроилась не выполнять ни одного моего приказа?
— Не единого, сэр.
— Ладно, ты сможешь выстрелить из ракетницы?
— Наверное.
— В таком случае давайте устроим иллюминацию, поскорее покончим с нашим делом и уберемся отсюда ко всем чертям.
Салли достала из кармана пыльника Джека ракетницу и, будучи девушкой с практичным складом ума, быстро разобралась в ее нехитром устройстве.
— Понимаешь, милая, тебе надо... — начал было объяснять Чарли.
Но Салли уже подняла ракетницу и выстрелила. В воздухе на высоте нескольких сотен футов раздался приглушенный хлопок, и вниз медленно полетела, качаясь под парашютом, ярко-белая осветительная ракета. Легкий ветерок сносил ее в сторону, и она раскачивалась словно маятник, отбрасывая на земле причудливо мечущиеся тени.
— Ребята, пошли, — сказал Эрл.
* * *Стрелки беспрепятственно прошли мимо бараков. Они ощущали на себе пристальные взгляды тех, кто находился внутри запертых бараков, но сейчас их волновали те, кто имел оружие, а не глаза.
Чарли, сохранивший прежнюю остроту чувств, заметил какое-то движение и тотчас выпустил в ту сторону «голубого свистуна». Остальные старики, закаленные и опытные, не сделали того, что сделал бы на их месте взвод необстрелянных морских пехотинцев, то есть не стали беспорядочно палить во все стороны.
— Чарли, по-моему, ты подстрелил водосточную трубу.
— Это была движущаяся цель, черт бы вас побрал!
— Чарли готов стрелять во все, что движется.
— Не убивай меня, Чарли, ведь я тоже двигаюсь!
— Уймитесь! — остановил стариков Эрл.
Где же Великан?
Неужели он его упустил? Неужели Великану удалось удрать? Неужели он бежал после первых же выстрелов? И где начальник участка с его любимым пистолетом-пулеметом системы Томпсона? Наверное, он решил, что это не его дело — ввязываться в бой, даже обладая столь грозным оружием. С такой пушкой и при благоприятном стечении обстоятельств он мог бы причинить много вреда и сплотить своих людей, но сейчас те из них, кто не был убит, разбежались по лесу или, раздетые донага, ползли в сторону деревьев.
Салли пустила еще одну осветительную ракету, и та начала свой плавный спуск к земле.
Нигде не было видно никаких охранников, ни рвущихся в бой, ни готовых сложить оружие.
— Кажется, все чисто, — заметил Элмер. — У этих ребят нет ни малейшего желания драться.
— Хорошо, тогда давайте откроем чертовы бараки и выпустим негров на свободу. Потом взорвем плотину, и на этом все закончится.
* * *Эрл выбил ногой дверь в «обезьяний дом».
Светильники были зажжены. Эрл шагнул в конус желтого света сразу за дверью, и на него тотчас же нахлынули воспоминания: зловоние людей, скученно живущих в отвратительных условиях, с ведрами в качестве туалетов; тесно составленные койки; старая, пропотевшая одежда, развешанная сушиться на веревках, деревянные стены, пропитавшиеся скорбью и горем; железные решетки на окнах; запах старой кожи тяжелых рабочих башмаков, размягченной кровью разбитых в мозоли ног; ощущение безысходности, беспросветного отчаяния. Ни один человек в здравом уме не отправится по доброй воле в такое место.
Однако на этот раз Эрл не был закован в цепи, и его не бросили сюда на потеху сильным. Он снова был самим собой: гордостью морской пехоты, сильным человеком с оружием в руках, пришедшим повелевать.
Его появление было встречено молчанием.
Затем чей-то звонкий голос произнес:
— Ты призрак. Ты умер.
— Что ж, значит, мне забыли об этом сообщить, потому что вот он я, живой.
— Что происходит? Что ты здесь делаешь?
— Я принес избавление. Избавление для всех вас. Я вернулся, чтобы сжечь это проклятое место, а заодно принести вам свободу. Считайте, что на дворе тысяча восемьсот шестьдесят пятый год, ребята, вот только я не могу предложить вам сорок акров и мула[46]. Я лишь открываю вам дорогу в поселок, и дальше все будет зависеть исключительно от вас. Вам выбирать, хорошее или плохое. А мы тем временем взорвем плотину, и через два часа все это место окажется под слоем темной воды толщиной двадцать футов. А теперь шевелитесь, выходите!
— Ты посланник господа нашего Иисуса Христа?
— Сомневаюсь, что у кого-нибудь из ангелов на прикладе винтовки есть столько зарубок, свидетельств побед, сколько их есть у меня. Я стрелок. Воин. А теперь шевелитесь, выходите, пока старина Богарт не передумал, черт побери, потому что он уже до смерти устал болтать.
Казалось, негры не испытали никакой радости. Они не почувствовали себя свободными, возможно потому, что слово «свобода» давно утратило для них всякий смысл; а может быть, они были потрясены тем, что Богарт явился сюда во плоти, и не могли думать ни о чем другом.
И все же кто-то задал вопрос:
— Ты приехал верхом на бледном коне?
— Сынок, я сам и есть тот конь бледный. И я действительно вернулся сюда, как и поклялся старику Окуню. А теперь, черт бы вас побрал, шевелите своими задницами, убирайтесь отсюда!
Негры потянулись к выходу с пустыми руками, потому что брать с собой им было нечего. Один за другим они проходили мимо, и Эрл узнавал почти всех: Кривого Глаза, Джефферсона, Углового, Джеймса, Уиллиса, Самюэля, Джорджа Пи и Джорджа Эм, Вонзелла, Джейкоба и многих других. Последними вышли больные, умалишенные, и Эрл ощутил приступ сострадания, ибо будущее, которое ждало этих убогих, было самым суровым. Они что-то бормотали себе под нос, шли, неестественно распрямив спины, как будто зачарованные. Для кого-то свобода станет равносильна смерти, но иного выхода не было; Эрл был вынужден писать картину насилия крупными мазками, сознавая, что временами она будет получаться особенно жестокой.
— Уходите в город, — сказал он. — Там, как мне сказали, вы найдете какие-то плоты. Я не могу сказать, будут ли вас искать власти штата Миссисипи. Могу только заверить вас, что все архивы, в которых были записаны ваши фамилии, сгорели дотла, превратились в пепел. И еще знайте, что у вас будет фора в двое суток. Надеюсь, вы больше не станете никого убивать и грабить. А теперь уходите. И вы, папаша, тоже уходите, к вам это также относится.
Эти слова Эрл произнес, обращаясь к самому пожилому из заключенных. Подойдя к старику-негру, Салли что-то тихо произнесла ему на ухо, и он поднялся с койки. Девушка подозвала двух молодых заключенных и приказала им вести старика по темной дороге.
Эрл проводил взглядом обитателей «обезьяньего дома», которые влились в человеческий поток, выплеснувшийся из остальных бараков и устремившийся в сторону города Фивы. Исправительная колония, точнее, то немногое, что еще не сгорело, осталась навсегда позади. Ибо опустевшие бараки один за другим вспыхивали ярким пламенем, запаленные зажигательными бомбами, которые бросали в них ковбои. Жаркие оранжевые языки с ревом устремлялись в ночное небо, своим заревом затмевая звезды. Люди уходили, освещенные этой зарницей.
Но Эрл знал, что в «обезьяньем доме» остался еще один человек.
Войдя в барак с фонарем, он прошел в дальнюю часть и наконец нашел его.
Полумесяц, еще совсем недавно грозный силач, король Фив, подвергся таким жестоким избиениям, что все его тело покрылось рваными рубцами. Не осталось ни одного клочка кожи, не тронутого безжалостным кнутом. Лицо верзилы-негра было разодрано в лохмотья, словно лицо куклы, которую трепали разъяренные собаки или кошки. Теперь в нем не осталось ни воинственности, ни злобы — один только страх. Полумесяц плакал.
