Иван Козлов - Осколок ордена
— Ты чего?
— Фокус хочу вам показать, Валерий Иванович. — Осматривает битую посуду, находит почти целую керамическую кружку. — Здесь, видно, был набор их, и одна чудом уцелела, — ставит ее посреди стола и кладет в нее яблоко. — Представьте, что это граната, «эфка». У нее рычажок такой, отжимной, и если аккуратно поставить в кружку, стенки будут его фиксировать. Вот так. Теперь закроем наше яблоко зеленью или цветами... Готово. У вас как с учетом патронов, товарищ подполковник, — очень строго?
— Лично у меня — нет.
— Не дадите разок пальнуть?
Щербина ничего не понимает, потирает в растерянности белые пальчики:
— То есть как это?
— Выходим из бани, вы остаетесь у открытой двери, а я...
Панин опять вернулся к дереву, под которым лежала лестница, приставил ее к стволу, залез, уже оттуда спросил:
— Взрыв произошел поздним вечером, так? В помещении горел свет?
— Я думаю...
— А я уверен в этом. При свете кружка была бы отсюда прекрасно видна, а сейчас придется глаза напрягать.
Он выстрелил. Кружка разлетелась, яблоко покатилось по столу и упало на пол.
— Баллистикам скажете, что след вашей пули не в счет, ладно? Пусть ищут другую. Вы теперь все поняли? Троица сидела за столом и мирно выпивала. В центре стола стояла кружка с гранатой. Кто-то выстрелил в нее, отбросил лестницу и спокойно ушел.
— Но зачем? Кому нужны бедные молдаване и Антонина Ярема?
— А вот эту задачу уж вам решать, Валерий Иванович.
— Послушай, она же хотела пригласить вчера сюда твоего шефа... Может, кто-то подумал, что как раз он с женщинами и сидел?
— Это вряд ли. Так все организовать и спутать лысого коротышку со Станиславом Викторовичем?
Панин сорвал еще одно яблоко и надкусил его. Оно оказалось еще незрелым, но кушать можно было.
2Утро выдалось серое, ветреное. Андрей уложил снасти в лодку, с вечера вытащенную на песок, сел сам в нее: сталкивать в воду и плыть не спешил.
Он думал о той, которая притащила его из лесу в дом. Надо было хотя бы спасибо ей сказать. И за массаж. Знает толк в этом. Пальцы сильные. Откуда ее Вадик выкопал? Сейчас уже, наверное, ему доложила, что замысел не удался. Ну Панин, ну стервец...
— Что, клева сегодня не будет?
Андрей не поворачивается, лишь хмурится. Легка на помине. Значит, еще не уехала, решила деньги честным трудом отработать. Надо было у Мишки спросить, сколько ей Вадим отслюнявил.
— У вас, мадам, разносторонние интересы: от стриптиза до медицины и рыбалки.
Настя подходит к воде, в спортивном костюме, с маленьким рюкзачком за плечами, подбирает в лужице выброшенного волной малька, бросает его на глубину и спокойно реагирует на колкость больного человека:
— Рыбалкой не увлекаюсь.
— А вопрос о клеве — повод завязать разговор?
— Я договорилась с Сергеем Ивановичем, что он меня сегодня утром на остров отвезет, да, наверное, рано пришла. Вот и подумала: если поплывешь... Вы же все равно там обычно рыбачите?
Остров метрах в двухстах от берега. Он довольно большой: одна его половина заросла лесом, другая — открытая. Биологам там раздолье.
Андрей продолжает гнуть свое:
— Ты, выходит, экстремалка? Мне казалось, людям твоей профессии будуары нужны.
Он встает, подталкивает лодку к воде, затаскивает на борт якорь, жестом приглашает Настю сесть на корму и начинает грести к острову. Настя снимает рюкзак, ставит его к ногам:
— Ты так хорошо знаешь мою профессию?
— Сейчас о ней в любой газете пишут больше, чем о космонавтах и шахтерах. Не пыльно и денежно.
— Ну, я бы так не сказала.
— Что, Вадим мало заплатил? Доплатить надо?
— За что? — Она опять совсем перестала понимать этого с виду нормального парня.
— За профессию твою. Может, прямо в лодке и начнем, а? Или на травке покувыркаться хочется?
Андрей говорил зло, он даже грести бросил, и лодка, не дойдя до острова метров тридцать, стала разворачиваться по волне.
Вот что война с людьми делает, подумала Настя. Человеку и впрямь лучше сейчас побыть одному, он о чем-то своем думает, плохом и тревожном...
— Волны к берегу. Тебе домой легче грести будет.
— В каком смысле? — спросил он обескураженно.
— В прямом. Передай Сергею Ивановичу, чтоб забрал в два часа.
Она резко встала и прыгнула с кормы в воду, поплыла легко, по-мужски. Андрей схватился было за весла, чтоб догнать ее, но увидел, что девушка уже достала ногами до дна, идет к берегу, хотя воды еще по грудь.
— Ну и пошла ты... — сказал он себе.
Лодку понесло к базе, оставалось лишь чуть шевелить веслами. На глаза попался Настин рюкзак. Он развязался, и была видна пластиковая бутылка с водой и бутерброды с сыром.
Рыбачить не хотелось. Андрей решил пойти в дом и поваляться на кровати — что еще в такую погоду делать?!
У лодочной станции сидел Сергей Иванович.
— Настю жду. Любит, видно, девка поспать, ну и ладно, клева по такой погоде все равно не будет.
— Я ее на остров отвез, — сказал Андрей и почувствовал, что краснеет.
— Тогда хорошо. А забирать мне? И когда?
— Я же и заберу.
Двух часов он дожидаться не стал. К двенадцати ветер прогнал тучи, вовсю засияло солнце, но волны пошли большие, с белыми барашками.
На острове над высокой травой поднимался дым костра. Андрей причалил поближе к нему.
Настя в купальнике сидела у огня. Рядом с ней растянутая на кустах сушилась куртка.
— У тебя нет воды? — только и спросила она.
Он протянул ей рюкзак, в котором теперь лежали колбаса, котлеты, пепси, апельсин. Но Настя взяла лишь свою бутылку.
— Прости, я свинтус, конечно, — начал Андрей. — Но и вы с Вадимом... Я вам что, подопытный кролик?
— Если и вправду попросил прощения, то на этом и остановись, а то торг выходит. Я вас простил, теперь вы меня... Не надо.
Она попила воды, стала одеваться, и Андрей не нашелся, что ей ответить. Права ведь.
— Идем к лодке? — Она подобрала охапку сорванной и уже успевшей подвинуть на солнце травы, длинной, с зонтиками.
— Борщ варить собираешься или огурцы солить? — спросил Андрей. — Зачем тебе столько укропа?
— Это, скорее, сельдерей, семейство зонтичных. Очень похож на сильфий, но...
— Не слышал о таком.
— Это понятно. Он рос во времена Македонского в окрестностях Кирены, из его корней лечебную смолу добывали. Ценился выше серебра, потому и быстро исчез.
— Так ты его что, найти хочешь?
— Почему бы и нет? Ученые из свиты Македонского пробовали рассаживать его на завоеванных землях, а завоевывал он много...
3Мишка с сыном лежат на полу комнаты, отжимаются на кулаках по счету. Считает Олежка:
— Восемь, девять, десять! — И распластался на полу, но, отдохнув полминуты, говорит: — Папа, я еще один раз смогу.
— Верю. Но не надо. Тебе мышцы перегружать рано.
В комнату зашла Оля с чашкой чая, пьет его на ходу:
— Мужчины, я сегодня возвращусь поздно, вы на хозяйстве.
— У тебя же сегодня должен быть выходной? — спрашивает сын.
— Должен. Но еду клиентку обшивать, машина от нее уже пришла.
Мишка встает, смотрит в окно. Там стоит иномарка, а возле нее водитель лет сорока.
— Олежка, два-три часа один побудешь.
— Мне, папа, не привыкать. Только пюре свари.
— Картошка есть, масло есть... Вот молока у нас нет, — озабоченно говорит жена.
— На воде вкусней и полезней, так же, па?
— А ты куда — на два-три часа? — спрашивает жена.
— На собеседование приглашают.
— Серьезное предложение?
Мишка пожимает плечами:
— Как и сто предыдущих. Я вправду посчитал: сегодня иду сто первый раз пытать судьбу.
— Ничего! Не в сто первый, так в двухсотый, но найдем и прорвемся! Только никаких историй, ладно? И ни грамма!
Жена убегает, а Олежка говорит:
— Па, если что, я тебе жвачку дам, мне дядя Вадим много подарил...
В двенадцать Гречихин идет тропой через лесную поляну. За его спиной из-за дерева выскакивает человек с ножом, замахивается, но Мишка перехватывает его руку, бросает нападающего через плечо. Тут же подбегает еще один верзила, тоже с ножом, Мишка отклоняется от выпада лезвия и берет противника на болевой прием. Тот стонет, как боров...
— Брейк! — кричит стоявший чуть в стороне сам глава фирмы Виталий Эмильевич Ронкин. — Полегче, Гречихин, ты же ему руку сломаешь!
Мишка отпускает соперника, а сам остается сидеть на траве.
— Как стреляем? — спрашивает его Ронкин.
— Кандидат в мастера. Стрелял из «Скорпио», «Узи», «М-16». Могу из пращи.
— Это как?
Мишка достает из кармана пращу, закладывает в нее камень, делает несколько размахов — и камень летит точно в кепку одного из «противников», висевшую на кусте.
— Экзотика, — не слишком уверенно говорит Ронкин, но Гречихин не согласен:
